Фэнтези-2011 - Сергей Булыга

— Клянусь Тором, этот старик опасается какого-то страшного врага! Олаф, может, ты скажешь ему, что, когда рядом викинги и словены, любой враг умоется кровью?

Молодой викинг обратился к командиру на общем языке северных народов, потому что ещё плохо знал имперский язык, на котором общались все на корабле, включая быстро выучившегося ему шота, а шотский не знал совсем.

— Нет, друг, — ответил своему воину предводитель варяжской части букеллария, — этот человек похож на тронувшегося умом, но он не глуп. Тот враг, которого он опасается, страшнее самых знаменитых пиратов. И у него есть основания так поступать, хотя нам он о них вряд ли когда-нибудь скажет.

Никто не спрашивал, как Олаф из варяжьего племени русов узнал об этом. Викинги знали, что их командир — потомок волхвов, и поэтому не удивлялись, когда он узнавал то, что скрыто от других. Но кто именно этот таинственный враг, который не боится большого букеллария опытных воинов, не ведал даже он.

Неизвестно, кем был этот странный враг старого шота, плодом больного воображения или кем-то существующим в реальности, но лоцман боялся его сильнее, чем жители стольного града — гнева своего басилевса. По прибытии на Холлисвэй никто не удостоился заслуженного отдыха. Хромой лоцман заставил людей бросить корабли в бухте, взять всё необходимое для ночлега и следовать в глубь острова. Команда попыталась выразить недовольство, но двух слов Феодора Отважного хватило, чтобы, тяжко вздохнув, моряки исполнили приказ человека, кажущегося умалишённым.

Водоём, куда привёл людей Кривого Купца странный лоцман, трудно было назвать озером. Скорее это была большая лужа. В самом глубоком месте воды здесь было по колено, поэтому никому не пришлось демонстрировать своё умение плавать.

Достигнув острова, занимавшего половину пресной лужи, Макнут сразу успокоился, а некоторое время спустя пришёл в необычное возбуждение, то есть пробежался до берега озера, крикнул морю: «Что? Опять проспал?! Ну, спи дальше! На сегодня ты не страшен ни мне, ни им!» — и тут же бросился назад. И бежал он, словно забыв о хромой ноге.

Вновь оказавшись на острове, Макнут вздохнул с облегчением. Здесь он не боялся своего таинственного врага, словно его отделяла от берега озера не узкая полоса мелководья, а ров с кипящей смолой.

Ворча на причуды лоцмана, люди стали готовиться к ночлегу. Кто-то дошёл до берега, чтобы нарубить дров, кто-то занялся шатрами, а три повара устроили совещание по поводу ужина.

Им было о чём подумать. Макнут так торопился покинуть корабль, что моряки захватили очень мало припасов, а на просьбу поваров вернуться за съестным лоцман заявил, что, пока не начался дождь, никто дальше чем на сто шагов от озера не отойдёт. Феодор Отважный, скрепя сердце, подтвердил его приказ. После этих слов команды трёх кораблей недовольно загудели. Ради любимого хозяина все они с готовностью голодали бы недели две, но сейчас никто не видел в этом нужды. Еда находилась менее чем в миле пути отсюда, и только прихоть умалишённого лоцмана заставляла всех ходить с пустыми желудками.

Феодор понимал, что в этот раз требования команды справедливы. Особенно роптали гребцы — они тратили много сил и всегда хотели есть сильнее всех. Но Кривой Купец понимал, что если ослушаться странного лоцмана, то ни к каким пиктам они в этом году не попадут.

Он знал, что даже без копий дружинников достаточно одного его слова, и ропот тотчас смолкнет. Но ему не хотелось выступать деспотом без особой нужды. Если бы он сам видел хоть какой-то смысл, кроме прихоти шота, в том, чтобы сидеть голодными в нескольких шагах от еды, то объяснил бы команде причину, а тем, кто из непонятливых, просто приказал бы. Но никакого смысла в действиях Макнута Кривой Купец обнаружить не мог, сколько ни искал.

К счастью, проблема решилась сама собой. Местные жители возникли из прибрежного кустарника как из-под земли и тут же предложили свои услуги за скромную плату. То, что известный им лоцман не разрешает покидать морякам остров, их не удивляло, похоже, они даже ждали этого, когда заметили знакомые корабли единственного человека, которому было не лень ходить в их забытый всеми богами край.

Через несколько часов все люди Феодора Отважного были напоены, накормлены и согреты теплом костров. Помощь островитян не была бескорыстной, но купец даже оказался рад тому, что не пришлось трогать свои припасы — в пути всякое может случиться.

За сохранность груза он не беспокоился. На маленьких островах не бывает воровства — бича больших городов. Воруют только там, где есть возможность спрятать украденное и скрыться самому. Поэтому в таком месте, как остров Холлисвэй, Феодор Отважный мог спокойно оставить открытый сундук с золотом на открытом месте, уплыть по своим делам и, вернувшись через десять лет, обнаружить, что ни одной монетки не пропало.

Купца волновало, что с каждым новым походом выходки лоцмана становятся всё более странными. Если так пойдёт и дальше, то, возможно, придётся отказаться от визитов в страну пиктов совсем. Сомнительна выгода, ради которой нужно держать на борту безумца, чьё безумие с каждым днём разгорается всё сильнее и сильнее.

Торговое дело Феодора Отважного не замыкалось на одних лишь походах к острову пиктов, а стоимость собственной жизни не подлежала оценке ни в золоте, ни в серебре, поэтому решение больше не беспокоить Горвинда Макнута было бы самым логичным, но… с одной стороны, терять такую перспективную корову из-за того, что поступки пастуха безумны, не хотелось, а с другой…

Много знающий и умеющий, но не мыслящий себя ни в каком ремесле, кроме торгового дела, купец боялся признаться самому себе, что плавает к пиктам не только ради денег. И даже Гаилай ошибался, полагая, что для Феодора, как и для него лично, главная цель каждого посещения затерянного острова — это записать ещё больше легенд и преданий маленького народа.

Нет, не легенды, а сам народ занимал мысли самого знаменитого уроженца Кинтарии каждый раз, когда он вёл корабли к северу Большого острова. Первое появление его экспедиции спасло пиктов от вымирания, и каждый новый визит улучшал жизнь маленьких людей.

В отличие от других карликов Ойкумены, бородатых гномов и цфаргов, согласно легендам северных народов, обитавших ещё дальше фиордов викингов, в тёплых землях, расположившихся среди бескрайних льдов, пикты не достигли таких высот в науках и ремёслах, когда их пути пересеклись с людьми нормального роста. Шоты потому так легко и перебили прежних хозяев гор и равнин северной части Большого острова, что против их воинов, одетых в железо и вооружённых сталью, вышли толпы коротышек, одетых в звериные шкуры и вооружённых заострёнными кольями.

Пикты с раннего детства украшали тело и лицо чудными рисунками с особым смыслом, меняя краски в зависимости от настроения или какого-нибудь праздника, как другие люди меняют одежду. Эти рисунки были подобны второму языку. Один пикт, только завидев другого, без слов понимал, случилась у него сегодня радость или печаль, прибыль или убыток. Девушки, не настроенные общаться с парнями, красили лицо одной краской, а те, кто жаждал поскорее выйти замуж, — иной. Но самими необычными были рисунки, которые пикты наносили на кожу, когда шли в бой. Один красовался на лице, когда пикт собирался драться до первой крови, второй — когда бой предстоял с взятием пленных, а третий, самый устрашающий, — когда намечалось сражение без возможности отступить или сдаться. Но, увы, последний рисунок не испугал пришельцев-шотов.

Как и многие завоеватели, не гнушающиеся истреблять целые народы от малого ребёнка до глубокого старика, первые короли шотов оказались в душе настоящими трусами. Они устроили резню мирным пиктам, однако не сумели справиться ни с их собратьями по малому росту — гоблинами, ни со злыми орками, от которых пошло название Орочьих островов. Последние потом сами перебили друг друга, а с первыми шоты отчаялись справиться и, по слухам, разрешили им жить где-то в глубине своей страны. Вот только так ли это, или гоблины исчезли вместе с орками — никто не знал. Согласно слухам, колдовство фэйри хранило их жилища от посторонних взглядов.

Если так обстояли дела на самом деле, то можно было ставить крест на попытках Гаилая отыскать правду в сказаниях о гоблинах. Фэйри шотских легенд, если верить его же запискам, только именем напоминают добрых фей саксов Большого острова. Они карают тех, кто пытается проникнуть в их тайны.

Впрочем, Феодор не верил ни в фей, ни в фэйри. Он не сомневался только в том, что написано в священных книгах мессианской веры (разумеется, в трактовке монофизитства) и в том, что видел собственными глазами. Повидать за время странствий ему пришлось немало, в том числе такие вещи, за рассказ о которых можно было получить славу умалишённого или кару за ересь, потому что многое из того, с чем столкнулся Кривой Купец, забираясь туда, куда другие торговцы боялись плавать, не имело никакого объяснения ни с точки зрения здравого смысла, ни с позиций верующего в Мессию. Однако ни фей, ни фэйри он пока не встречал и на этом основании считал, что их нет вовсе.