Луна Верховного 2 - Марина Эльденберт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О чем ты? – спрашиваю холодно. Если это опять бесова философия, то ходить альфе с цветочной вазой на голове. Не смешно. Совсем не смешно.
– Идем, – Микаэль протягивает мне руку. Вскакиваю с дивана я даже быстрее, чем опускалась. Пытаюсь подстроиться по его размашистый шаг, когда он толкает дверь и проходит еще одну гостиную насквозь, мы ее почти пробегаем, но сейчас на это плевать. Я не хочу разочаровываться. Не хочу опять разочаровываться.
Когда Мик толкает очередную дверь, я замираю на пороге. Потому что меня накрывает родным ароматом. Слабым, едва уловимым, но я бы узнала его среди множества других. Я втягиваю носом этот аромат, боясь ошибиться. Поверить и…
Мужчина возле окна кажется плодом моего воображения. Фантазией. Сном. Но когда он оборачивается, шагает ко мне, у меня подкашиваются ноги.
Глава 13
Будь я от природы повпечатлительнее, свалилась бы в обморок. А так я просто решила, что свалилась в обморок. Потому что это не может быть Рамон. И все же это именно он.
Я это признаю, принимаю, когда он в мгновение оказывается рядом, подхватывает сползающую на пол меня, сползающую от шока, от неожиданности. Да я моргать боюсь, вдруг он развеется туманом, как один из моих снов! Но туман оказывается материальным, твердым, горячим и сильным.
Рамон поднимает меня на руки (а во мне сейчас немало веса) и опускается вместе со мной на диванчик у изножья кровати. Я оказываюсь у него на коленях, в его объятиях, но мой истинный молчит, только смотрит мне в глаза. Так глубоко смотрит, что я замираю под этим взглядом.
– Это ты… – это все на что меня хватает. Горло сдавливает спазмом: хочется то ли плакать, то ли смеяться. Это истерика или гормоны беременной волчицы, я не знаю, но меня всю трясет от безумно-острой смеси чувств.
– Это ты, – всхлипываю я снова.
– Я, nena, – выдыхает Рамон. Выдыхает так, будто ему тоже больно говорить.
Эти слова, точнее, его голос словно срывают во мне все предохранители. Словно все мои чувства держала толстая плотина, а он одним своим «nena» их разрушил. Да что там голосом, своим ароматом, своими объятиями. Своим присутствием!
Я уже не просто всхлипываю, я натурально реву и не могу остановиться. Реву, смеюсь, целую его. В губы, покрываю поцелуями глаза, нос, подбородок с колючей отросшей щетиной. Рамон отвечает мне со знакомой жадной нежностью, и все месяцы расставания будто стираются. Чувство такое, что до этого мига я ходила с половинкой сердца, а теперь оно целое. Что это, если не истинность?
– Тихо, nena, тихо, – шепчет он, оторвавшись от моих губ и укачивая меня в своих объятиях. – Тебе вредно так волноваться.
Вредно, значит!
– Если ты такой заботливый, то почему бросил меня? – рычу я обиженно.
Эйфория первой встречи проходит, и теперь мне хочется наподдать этому волку за то, что я почти поверила, что… Почти поверила, что никогда его не увижу!
– Ты же знаешь, что не бросал.
– Знаю, – ворчу, поерзав на его коленях. – Но мне нужны подробности.
– Кто бы сомневался, – усмехается он, стирая большим пальцем слезы с моей щеки. – Как же я счастлив, что дома.
Простой разговор – лучшее лекарство от неожиданных истерик. Я действительно уже могу нормально дышать, а не давиться слезами.
– Не знала, что ты считаешь это место домом.
Рамон улыбается так искренне, что меня просто ослепляет его радостью и теплом. Никогда еще не видела у него такой улыбки. Она настоящая. Искреннее не бывает.
– Я говорю о тебе, – он кладет руку на мой живот, – и о ней. Вы мой дом. Как вы, мои девочки?
Я прикрываю глаза, потому что хочу запомнить этот момент. Чтобы прожить его потом. Проживать его раз за разом, потому что сейчас это перебор для моих чувств. Огромная доза счастья в крови, и я правда могу не выдержать. Сгореть. Сгореть в этой любви.
А мне нужно жить. Мыслить здраво. Потому что радостная эйфория встречи пройдет, а я останусь. Потому что чувства чувствами, а я привыкла думать, анализировать. Такие привычки одной любовью не вытравить.
Точнее, у меня почти получается это сделать, забыться, но тут я вспоминаю о Микаэле. Которого сейчас нет в комнате, но он меня сюда привел. Перед этим навешав много лапши на уши. Мне бы сейчас на Рамоне сосредоточиться, на том, как меня ведет от его аромата, на его словах, а я вспоминаю его братца, который что? Раздумывал, нужно ли нам с истинным встречаться?
– Почему ты здесь? – спрашиваю у Рамона.
– Я пришел к тебе.
– Нет. Я о том, почему ты именно здесь? В этой комнате? В закрытой части особняка? – предположения струятся из меня таким бурным потоком, что я не даю ему вставить и слова. – Давно ты здесь?
Рамон суровеет, мигом превращаясь в верховного старейшину, которого я знаю большую часть наших отношений.
– Пару часов.
Меня отпускает. Немного. Потому что предположение, что Рамон несколько месяцев прячется в этом доме, как минимум, нелепо, а максимум – жестоко по отношению ко мне. Но что делать, я всегда была очень подозрительной!
– Прости. Мне нужно было поговорить с братом. И прости, что бросил тебя здесь.
Я вспоминаю ссадину на лицеморде альфы, и до меня наконец-то доходит, кто его разукрасил.
– Из-за чего вы подрались?
Рамон прищуривается.
– Из-за чего? Из-за его идеи отдать мою луну и моего ребенка другому вервольфу.
Я вскидываю брови:
– Ты поэтому здесь. Ты получил мое сообщение.
Я не спрашиваю, потому что по темным глазам Рамона вижу, что получил.
– Получил, – подтверждает он, – и я не виню тебя за желание дать нашему ребенку отца. Ты считала меня погибшим. Встретила другого. Это нормально. Благородно.
Лучше бы он вернулся к тем словам про луну и про «мы дом», «мы семья», потому что вот
