Тень суккуба - Райчел Мид

— Ты свободна, — отрезал Джером, махнув рукой, и Симона испарилась так же внезапно, как и появилась.

— Как ты с ней неласково, — заметил Картер, лениво помешивая бурбон.

— Я отправил ее обратно в отель, — сердито ответил Джером. — А не на какой-нибудь там необитаемый остров.

Роман поостыл и пребывал в глубокой задумчивости. Он вдруг показался мне поразительно похожим на отца.

— Почему она сказала, что ты должен знать, зачем она здесь? Зачем ты приставил меня следить за ней?

— Я не могу никому сообщить об этом, — ответил Джером, обращаясь к Картеру и полностью игнорируя вопрос Романа. — Пока не могу. Только в самом крайнем случае. Нельзя допустить, чтобы об этом узнало руководство.

— А я вообще ничего не могу сделать. Технически это ваша проблема, — задумчиво сказал Картер и сделал большой глоток, будто надеясь, что это поможет.

— Но все равно сделаешь, — смело заявил Роман, — ты же попробуешь найти ее?

— Конечно, — невозмутимо согласился ангел.

Мрачное выражение лица сменилось его фирменной циничной улыбкой, за которой, подозреваю, он скрывал истинные чувства. Картер добавил:

— Без нее здесь станет слишком скучно.

На мгновение я даже получила удовольствие от положения невидимого наблюдателя. Картер не чувствовал моего присутствия, и впервые в жизни у меня появилась возможность хорошенько разглядеть его, не отводя взгляда. Он мог сколько угодно притворяться легкомысленным, но ему небезразлична моя судьба. И вот уж я не поверю, будто все это лишь потому, что он находил меня забавной. Почему он так себя вел? Но серые глаза ангела оставались бесстрастными, не давая ответа на мой вопрос.

— Да уж, — сухо добавил Джером, — даже и не знаю, как мы обойдемся без ее романтических злоключений.

Картер открыл было рот, чтобы возразить ему, но ангела опередил Роман:

— О, вот, кстати, о чем еще мы говорили с Эриком.

Он быстро пересказал им соображения Эрика насчет того, что эта сила являлась за мной только тогда, когда я была в депрессии. Роман также в подробностях описал каждый случай появления силы.

Джером и Картер обменялись многозначительными взглядами.

— Если учесть, что она почти все время в депрессии, это нам мало что дает, — заметил демон. — А вот старика, возможно, стоит навестить.

— Джером, — предостерег демона Картер. Они снова посмотрели друг другу в глаза, безмолвно общаясь. Джером первый отвел взгляд, исключительно для того, чтобы небрежно поднять очередной, недавно принесенный официантом бокал.

— Да не переживай ты. Я не стану его пугать. Сильно — не стану.

Отправился ли он к Эрику прямо из бара — узнать об этом мне было несуждено: окружающий мир растворился, и я опять очутилась в тюрьме. Там было жутко неудобно, и еще я чувствовала себя крайне утомленной. Глядя на улыбающихся, сияющих онейридов, я догадалась, что произошло: питаясь моими снами, они похищали и часть моей энергии.

— Сон… — пробормотала я, внезапно растерявшись.

Я ждала какой-то жуткой развязки, но этого не случилось.

— Это был не сон. Это правда. Вы показали мне, чем на самом деле сейчас занимаются мои друзья.

— Некоторые сны — правда, а некоторые — ложь, — сказал Второй.

— Этот — правда, — рассердилась я, ощущая непреодолимое желание влепить ему пощечину.

И тут я вспомнила одну историю, полузабытое детское воспоминание. Когда я родилась, на Кипре уже давно обосновались христианские священники, но старые мифы и ритуалы никуда не исчезли. То, что мы сейчас считаем мифами, тогда являлось для людей непреложным фактом. И в одном из таких мифов говорилось следующее: сны приходят к людям из двух врат: одни сделаны из слоновой кости, а другие — из рога. Сны, приходящие из врат слоновой кости, лживы, а те, что приходят из роговых врат, — истинны. Не знаю, может быть, это просто метафора, но практика подтвердила — доля правды в этом мифе присутствует.

— Но зачем? — спросила я. — Зачем вам показывать правду? Вы же можете доставить мне гораздо больше мучений, показав очередной глупый кошмар.

Я соврала. Тот кошмар совсем не показался мне глупым. Он причинил жуткую боль, но я не хотела, чтобы они узнали об этом. А вот только что я сделала глупость, подкинув им идею, как лучше меня помучить.

— Потому что ты пребываешь в неизвестности, — сказал Первый. — Скоро ты не сможешь отличить правду от лжи. Ты полагаешь: все, что причиняет тебе боль, — ложь. Но это только пока. Скоро ты вообще ничему не сможешь доверять.

— Смогу, — твердо возразила я. — Я знаю, как отличить правду от лжи.

— Думаешь, сон, который мы показали тебе сейчас, правда? — спросил Второй.

— Да. Конечно.

— Хорошо, — подхватил Первый — Тогда ты узнала и еще одну часть правды: никто не сможет найти тебя. Ты останешься здесь навечно.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Лучше бы онейриды посылали мне только лживые сны. Они, конечно, причиняли боль, но, проснувшись, я ощущала хотя бы толику удовлетворения, понимая, что всего этого на самом деле не было. Однако следующие несколько снов были истинными. Онейриды заставили меня погрузиться в воспоминания о прошлом.

В одном воспоминании я вновь очутилась во Флоренции XV века. Сначала я даже обрадовалась возможности вернуться в это прекрасное время. Эпоха Возрождения в Италии стала эрой красоты, и я с благоговением наблюдала, как в людях вновь просыпается любовь к прекрасному, дремавшая на протяжении предшествовавших мрачных столетий. Ситуация была вдвойне интересной, потому что церковь всегда подавляла развитие художественной культуры. Моей стороне такой конфликт был, безусловно, выгоден.

Я жила вместе с еще одним суккубом. У нас было свое текстильное производство, оно позволяло жить на широкую ногу. Мы прекрасно справлялись, пока наш дядюшка-купец путешествовал по торговым делам — это был инкуб. Исходные данные неплохие, и я, под именем Бьянки, стала любимицей нашей местной демонессы Тавии, принося к ее ногам одну жертву за другой.

Все пошло наперекосяк, когда я наняла эксцентричного и очень красивого художника по имени Никколо, чтобы тот написал фреску для оформления нашего дома. Очень яркая личность, забавный и умный, он увлекся мной с первого же дня. Однако правила приличия и профессиональные границы заставляли его держать дистанцию. Меня это не устраивало, и я стала часто оставаться с ним, наблюдая, как он расписывает стену, прекрасно понимая, что соблазнить его — вопрос времени.

— Овидий ничего не понимал в любви, — сказала я, лежа на софе, когда мы в очередной раз обсуждали литературу.