Агитбригада - А. Фонд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ходил, — кивнул я, отпираться всё равно смысла не было, — и даже литературу вот взял.
Я показал брошюру с молитвами, которую как раз листал.
— В попы решил податься? — хохотнул из-за спины Гудкова Зубатов. — А я предупреждал — не только вор, но и мелкобуржуазная контра!
— Зачем тебе этот хлам, Капустин? — недовольно спросил Гудков.
— Изучаю аргументы с противоположной стороны. Хочу убедиться, что мы все делаем правильно… — начал я, но он меня перебил:
— Нет никакого сомнения, что мы всё делаем правильно. Выбрось этот хлам в печку и больше туда не ходи!
— Мне было интересно посмотреть, — опять начал объяснять я, и опять мне не дали сказать ни слова.
— Ты меня хорошо слышал⁈ — рявкнул Гудков, — пусть ещё только узнаю, что ты там околачиваешься! Ещё и в школу твою напишу! Не только ты умеешь письма писать. Капустин! Ты меня понял?
— Да, — вздохнул я.
— С этой церковью надо решать кардинально! — сказал Гудков Зубатову.
— А я давно говорил, давайте взорвём её к чертям!
— Не согласен, — продолжил очевидно, что старый спор Гудков, — взорвать — не строить, а помещение там неплохое. Детишкам шикарный клуб будет.
— Или конюшню сделать можно, — поддакнул Зубатов и мелко засмеялся.
— Очень смешно, — не удержался я, и Гудков тотчас же переключился на меня:
— Я смотрю, много свободного времени у тебя появилось, Капустин, — проворчал он.
— Так ты дай ему побольше работы, Макар, — принялся подзуживать Зубатов.
— Свою работу я выполняю в полном объеме, — сквозь зубы отрезал я, — даже ту, которой меня некоторые незаконно эксплуатировать пытаются. А что, сирота же, заступиться всё равно некому, можно и покуражиться.
— Поговори мне! — рыкнул Зубатов.
И тут Барсик, который всё это время спокойно сидел рядом со мной и, прищурившись, не обращал ни на кого внимания, вдруг подпрыгнул, зашипел, распушил хвост трубой и с надсадным криком прыгнул Зубатову в лицо, целясь когтями прямо в глаза. Попасть не попал, но на щеке у того осталась ощутимая царапина, точнее даже борозда.
— Ай! Тварь! — взревел Зубатов, но Барсик уже шмыгнул под печку.
Я невольно аж восхитился — вот так Енох, вот подгадал и отчебучил!
— Ну ты видел⁈ Видел⁈ — надрывался Зубатов, растирая кровь на щеке, и заверещал. — Я убью его!
Он схватил кочергу и начал резко тыкать её под печь.
— Осторожно! — сделал ему замечание я, — печь мне не развали, мне вообще-то ещё здесь спать.
— Сволочь! — Зубатов устал и со злостью отшвырнул кочергу прочь, — надрессировал кота, он на людей кидается!
— Барсик просто не любит, когда меня обижают, — равнодушно пожал плечами я, — он меня защищает, как умеет.
— Надо его потравить, Макар! — не слушая меня, заявил Зубатов, — надо будет на селе крысиного яду спросить и рассыпать.
— Только тронь моего кота, — тихо, но с явной угрозой сказал я. — и следующим трупом будет твой.
— Мальчики, не ссорьтесь, — попыталась примирить нас Нюра, — давайте лучше пойдем все репетировать.
— Что ты сделал с котом, Капустин? — вдруг спросил меня Гудков. — Почему он на Виктора набросился?
— А он у меня волшебный, — насмешливо ответил я, — только видит Зубатова и сразу впадает в боевую ярость.
— В общем, кота этого чтобы я больше здесь не видел, — заявил Гудков, — раз он у тебя на людей бросается.
— Ну ничего себе! — возмутился я, — как на меня петух бросается, то никому никакого дела нет. А как Зубатова котик поцарапал — так сразу убирать его! Не буду! Не имеете права! У меня здесь, в доме, между прочим, крысы живут. А Барсик их отгоняет.
— Ты пойми, этот кот опасен, — попытался вразумить меня Гудков. — Сегодня он напал на Виктора, завтра — на тебя нападет.
— Да на него все, кому не лень, нападают! — выкрикнул я, — даже воробьи вон летели и то по дороге обосрали. А виноват только Барсик.
Нюра не удержалась — прыснула. Даже Гудков, еле сдержал улыбку. Зубатов зло вспыхнул и хотел что-то сказать, но я не дал:
— А ещё ёжики и летучие мыши. Да, Зубатов? Не удивлюсь, если завтра его укусит пчела и он традиционно обвинит во всем меня, что это я её надрессировал против Зубатова!
— Не паясничай! — одёрнул меня Гудков.
Они ещё немного меня повоспитывали и свалили прочь.
Я был рад, что разговор о церкви и священнике больше не поднимался.
Остаток вечера я провёл за изучением брошюрки с молитвами.
Мда, нехорошо с ситуацией этой получилось. Это я изрядно сглупил, что подставился. Привыкли мы там, в моей прошлой жизни, что у нас свобода слова и толерантность, что каждый делает, что хочет и никому ни до кого никакого дела нету. А тут я не подумал и чуть не подставил священника. А ведь он — хороший человек, радеет за веру и своих прихожан. Да и церковь красивая, я даже в кошмарном сне представить не могу, что там могут конюшню сделать и что по декоративной старинной плитке будут ступать копыта, а вместо запаха ладана и воска, будет навоз.
Нет, надо помешать этому. Но как? Кроме варианта грохнуть Гудкова — других и нету. Но на замену Гудкову и Зубатову придут другие. Нет, здесь надо что-то другое думать. Кардинальное.
Я вздохнул и принялся дальше читать молитву. Кстати, ни Енох, ни Анфиса так до утра и не появились.
Ну и ладно.
На следующий день, управившись с делами, решил я найти Василия. В том, что он причастен к убийству Анфисы я даже не сомневался.
По дороге к дому Василия я опять нос-к-носу столкнулся всё с той же соседской бабкой. Увидев меня, она обрадовалась мне, как родному и её морщинистое лицо ещё больше сморщилось.
— Вам воды принести? — просил я, по-своему растолковав её улыбку.
— Спасибо тебе, сыночка, но сейчас не надо, — словно китайский болванчик, дробно закивала она, — вон Спиридон с Мотрей вернулись, так он мне прямо с утра и принёс.
— Так Василий тоже дома? — уточнил я, обрадовавшись, что семейство в сборе.
— Кобелится, ирод дуроломный, — сокрушенно вздохнула бабка, — и где ж это такое видано — родной отец на порог, а сын не вернулся. Вот нынче молодежь пошла, никакого почтения к родителям. Спиридон нынче так ругался. Вот уж вздует он его, когда вернется, анафема проклятая!
Бабка осуждающе покачала головой и нахмурилась.
— Действительно, что ж он так загулял? — удивился я, — хотя, может, там любовь. Вот и не вернулся.
— Да знамо, какая у него любовь, — хмыкнула бабка, — небось опять до Таньки на хутор аж подался. Ох, доходится, дурень, что парни ему ребра пересчитают. Неужно своих, вербовских, девок не хватает.
Мы стояли беседовали на дороге, когда мимо нас к дому Василия побежал какой-то мужик, заголосила женщина.
— Что там случилось? Что? — забеспокоилась бабка, вытягивая тощую шею, как гусыня. Её выцветшие глазки от любопытства аж заблестели.
Мимо бежал второй мужик, она окликнула:
— Чего стряслось, Авдей?
— Да Василия в реке нашли, мёртвого!
— Утоп? — спросил я.
— Можно и так сказать, — хмуро ответил мужик, мазнув по мне взглядом, — вот только череп ему перед этим проломил кто-то.
— Божежтымой! — ахнула бабка, мелко закрестившись, — Спаси владычица троеручица! Что ж оно деется-то?
Мда, кандидатура Василия теперь точно отпадает.
Глава 17
Эту новость я переваривал уже дома. Как и в прошлый раз с Анфисой, туда набежало куча заинтересованных граждан и никто подростка на место преступления не допустил. Да и что бы оно мне дало?
Поэтому я вернулся домой и решил покормить Барсика и перекусить сам (бабка напоследок сунула мне полпирога с рыбой).
— Ну ты слышал? Слышал же? — Енох появился, как всегда внезапно. Был он возбужден и уже даже не мерцал, а мигал, как неисправная светодиодная лампочка.
— Ты о чем? — переспросил я, аккуратно пытаясь разрезать пирог под возмущенное ворчание Барсика, который уже почуял рыбу.
— Василия убили.
— А ты откуда знаешь? — прищурился я и положил кусочек пирога Барсику. — Ты же привязан к доске, а я ее с собой не брал. Значит, ты был здесь и соответственно никуда отлучиться не мог. Откуда ты узнал?
Но Енох не раскололся:
— Сорока на хвосте принесла, — загадочно ответил он.
— Знаешь, Енох, — я смерил призрака оценивающим взглядом, — мне это уже перестало нравиться. Причем давно.
— Что именно? — чуть занервничал скелетон.
— Ты уже определись — ты со мной или нет? — сказал я и направился к выходу из комнаты. — А то понадеяться на тебя нельзя, ты постоянно «на своей волне», а зачем мне такие люди в команде?
— Я не человек, — глухо возмутился Енох и пошел белыми бликами, словно
