Сиротка - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Идем побалуем себя сиропом, Эрмин, — позвала она ласково. — Ты очень бледна. Жо любит устраивать сцены. Но в его возрасте люди не меняются. Он не терпит чужаков, а в особенности метисов.

— Да, Бетти, я иду.

«Клеман Тошан Дельбо… Я буду звать тебя Тошан, — думала девушка, сердце которой готово было выпрыгнуть от радости. — Какое красивое индейское имя выбрала для тебя мать! Тошан…»

Ей было невдомек, что незнакомцу довелось повстречаться с ее собственными родителями много лет назад, на берегу реки Перибонки.

Глава 7. Снежный соловей

Монастырская школа Валь-Жальбера, 18 декабря 1929 года

Эрмин наблюдала за тем, как сестра Викторианна укладывает вещи в свой скромный коричневый картонный чемоданчик. Монахиня говорила не переставая — эмоции переполняли ее.

— Крошка моя, мы просто не можем остаться — нынешнее количество учеников не оправдывает нашего присутствия. Благословенная эпоха подошла к концу. Скоро образцово-показательный поселок Валь-Жальбер окончательно опустеет. Все усилия компании оказались тщетны. До сих пор не могу в это поверить! В этом году из поселка уехало четыреста жителей! Четыреста! Осталось не больше десятка семей. Кто мог предвидеть такое? Господин мэр сравнивает себя с капитаном, который цепляется за руль тонущего корабля. Я плакала, слушая его. Все это весьма прискорбно… Но больше всего меня печалит твое решение. В Шикутими тебе было бы легче получить профессию. И я буду страшно по тебе скучать.

— Сестра, прошу вас, не сердитесь на меня за это, — сказала девушка.

— Надеюсь, ты не пожалеешь, — добавила монахиня. — Жозеф Маруа стал твоим официальным опекуном. Ты в хороших руках. Месье Маруа — человек надежный.

Сестра Викторианна отвернулась от Эрмин и вытерла глаза платочком.

— О нет! Не плачьте! — воскликнула девушка. — Я не смогла бы поехать с вами в Шикутими, даже если бы хотела. Я уверена, что мне нужно остаться здесь и ждать — моих родителей или… Здесь, сестра, и только здесь. Помните, в тот вечер, когда вы показали мне мои детские одежки, я рассказала вам сон, который снился мне сотни раз, с раннего детства. Тот, в котором мать обнимает меня и нежно прижимает к себе… Я уверена, что однажды мы с ней встретимся. Здесь, в Валь-Жальбере. Я не могу уехать. Со мной случится что-то чудесное, если только у меня хватит терпения дождаться…

Девушка не закончила фразу. Она думала не только о родителях, но и о Тошане, красивом метисе с ласковыми и насмешливыми глазами, который тоже часто являлся ей во сне. Но об этом она не могла рассказать сестре-хозяйке.

— Я вырастила тебя, дитя мое, — в который раз проговорила сестра Викторианна. — Год за годом у меня на глазах ты просыпалась и, жмурясь, как довольный котенок, пила молоко… Я штопала твои платьица и чулки, потом научила тебя делать это самостоятельно. Я живу здесь дольше всех сестер — приехала в декабре 1915-го года и уезжаю в декабре 1929-го. Мне не доведется испечь пирог в честь твоего пятнадцатого дня рождения, в праздник Богоявления. Мари-Эрмин, ты строишь свое будущее на мечтах, смутных ощущениях, тщетных надеждах. Это несерьезно. Боюсь, что Маруа будут тебе потакать. Особенно Элизабет.

Сестра-хозяйка повернулась к девушке. Ее глаза с опухшими веками были полны слез.

— Господи, сколько воспоминаний! Не скоро они сотрутся из памяти, — сказала она растроганно. — Я слишком сильно к тебе привязалась. Ты мне как дочь!

— Бетти тоже так говорит, — отозвалась девушка. — Я очень благодарна вам за вашу заботу. И я буду очень по вас скучать, сестра. Я буду писать вам в Шикутими, буду рассказывать обо всем, что происходит в поселке!

— Если только почтовое отделение не закроется!

— Пока в Валь-Жальбере есть жители, почту будут доставлять, — с уверенностью заявила Эрмин. — Магазин тоже не закрывается. После Рождества школа заработает снова, и преподавать будет обычная учительница, не монахиня. Вот увидите, поселок не умрет.

Девушке очень хотелось в это верить. Она знала, что еще какое-то время Жозеф сохранит за собой рабочее место — муниципалитету по-прежнему нужно электричество. И она сама получит возможность зарабатывать: мэр согласился платить ей ежемесячно небольшую сумму за то, чтобы она содержала монастырскую школу в порядке и на переменах присматривала за младшими школьниками.

— Думаю, все уже собрались в актовом зале, сестра, — почтительно обратилась она к монахине. — Я вынесу ваш чемоданчик в коридор.

Было три часа пополудни. На крыши домов плавно падал легкий снег, пришедший в Валь-Жальбер вместе с настоящими холодами. Сестры конгрегации Нотр-Дам-дю-Бон-Консей окончательно покидали поселок. За эти годы они дали начальное образование сотням местных детишек. Люди привыкли видеть на улицах поселка их черные фигуры, увенчанные белыми покровами, и семьи, решившие остаться в Валь-Жальбере, искренне горевали об их скором отъезде. Мэр с супругой решили устроить трем монахиням торжественный прощальный обед.

Элизабет Маруа принесла из дому два пирога с консервированными фруктами и яблочную шарлотку. Домашняя выпечка красовалась в центре стола, окруженная кувшинами с фруктовыми соками. Тут же на фарфоровых тарелках разложили другие сладости — желто-красный мармелад и посыпанное сахарной пудрой печенье. В качестве напитков к столу вместо категорически отвергнутого матерью-настоятельницей пива подали чай и кофе, детям же предложили теплое молоко.

Когда сестра-хозяйка и Эрмин вошли в зал, собравшиеся встретили их приветственными возгласами. Здесь была и вдова Дунэ. Двое парней помогли пожилой женщине дойти до монастырской школы.

— Мои дорогие прихожане, — начал свою речь аббат Деганьон, — пришел момент прощания с нашими дорогими сестрами. Я хочу от имени всей нашей общины, уже не такой многочисленной, поблагодарить их за все, что они сделали. Благодаря их терпению и самоотверженной работе дети Валь-Жальбера вышли из монастырской школы с багажом знаний, необходимых для честной трудовой жизни. Я знаю, многие сожалеют о том, что для столь любимого всеми поселка настали трудные времена, большинство домов опустело, торговцы закрывают свои лавки. Но мы верим в Бога и его доброту. Все, кто собрался здесь сегодня, не собираются уезжать из Валь-Жальбера. Я вижу в этом зале господина Овила Буланже, который обрабатывает плодородные земли близ речушки Уэлле, с супругой и шестерыми детьми; вижу господина Потвена, чьи коровы обеспечивают нас маслом и молоком; вижу господина Жозефа Маруа, к которому перешел в собственность его дом и который следит за работой электростанции. И я говорю вам — мужайтесь! Мы еще увидим лучшие времена!

Элизабет захлопала в ладоши. Остальные женщины последовали ее примеру. Мать-настоятельница кивком поблагодарила аббата, потом быстро посмотрела на стенные часы. Планировалось, что мэр отвезет монахинь на автомобиле в Шамбор, откуда на поезде они доберутся до Шикутими.

Зал наполнился шумом голосов, шепотом и детским смехом. Присутствующие с нетерпением ожидали, когда же их пригласят за стол.

— Когда тяжело на сердце, — говорил Жозеф своему сыну Симону, — лучший способ утешиться — это съесть чего-нибудь сладенького. Я привык к соседству сестер. Мне кажется, их присутствие делает нас лучше.

С годами рабочий набрал несколько лишних килограммов, виски его начали седеть. Он не входил в число самых ревностных католиков поселка, но известие об отъезде монахинь стало причиной его искреннего огорчения.

Эрмин ходила вдоль стола, следя за тем, чтобы у всех были полны тарелки и стаканы. На девушке было подаренное Элизабет милое платье из голубой шерсти. Тонкая ткань облегала грациозную и женственную фигуру, подчеркивая небольшую грудь, очень тонкую талию и красивую линию бедер.

Это платье вызвало неодобрение сестры Викторианны, которая сочла его слишком нескромным. По ее мнению, положение не спасал даже белый кружевной воротничок.

«Господи, что случится с нашей дорогой Мари-Эрмин, когда она лишится нашего покровительства? — думала сестра-хозяйка. — Чета Маруа постарается побыстрее выдать ее замуж! Не они ли поощряют ее петь фривольные песенки и строить глазки парням?»

Сестра Викторианна увидела, как Эрмин подошла к аббату Деганьону и что-то шепотом ему сказала. Священник тут же хлопнул в ладоши, желая привлечь всеобщее внимание.

— Друзья мои, прошу вас, минутку тишины! — воскликнул священнослужитель. — Мари-Эрмин, которую мой предшественник, отец Бордеро, ласково называл «наш соловей», хотела бы сказать несколько слов.

Девушка с порозовевшим от волнения лицом обвела взглядом собравшихся. Аббат ободряюще похлопал ее по плечу.

— Вам слово, дитя мое!

Все замерли в ожидании. Эрмин набрала в грудь воздуха и высоко подняла голову. Каштановые, с золотыми отблесками волосы были убраны под голубую ленточку, подчеркивавшую совершенный овал ее лица.