Любовь под облаками - Вера Ветковская

Телефонный разговор с Олегом ошеломил Галю.

Что рано или поздно это произойдет, она знала, хотя бы потому, что теперь об их отношениях стало известно сыну Олега. Но никак не ожидала, что события начнут наращивать обороты так стремительно.

Судьба как будто приблизилась к ней вплотную и навела на сложившуюся ситуацию особую резкость.

Конечно, они с Олегом, как все влюбленные, строили планы будущей жизни, но все это было неопределенно и, главное, не требовало со стороны Гали каких-то действий.

Теперь отступать было некуда, и вот эта-то загнанность в угол тревожила Галю.

Тревожило то, что инициатива ушла из ее рук, что теперь не она сама решает собственную судьбу, а судьба диктует ей свои требования.

Даже в художественной литературе Галя на дух не переносила никакой фатальности, роковых персонажей вроде Настасьи Филипповны и Анны Карениной. Об этом они когда-то много спорили с Федором Ступишиным, защищавшим подобных героинь, по воле авторов вынужденных совершать самые дикие, немыслимые поступки.

И вот теперь она сама оказалась в роли человека, которому навязывают чужие правила игры.

Постепенно Галя пришла в себя и решила, что на самом деле все не так скверно.

В сущности, равнинное течение жизни ее тоже не устраивало. Она обожала бороться с трудностями, с так называемыми обстоятельствами, перед которыми более слабые люди обычно снимают шляпу и обнажают чувства.

И сейчас она, с удивлением ощутив в душе первые ростки страха, не позволила им развиться. Она попала в аварийную ситуацию, и нельзя давать себе расслабиться. Нет, нельзя. Галя взяла себя в руки.

Она, конечно, еще какое-то время поиграла бы с жизнью в прятки, но в данных обстоятельствах это было нечестно. Из-за нее сейчас страдают два человека, жена и сын Олега, перед их бедой ее личные ощущения ничего не стоят. Надо оказаться достойной жертвы, на которую ради нее пошел Олег. Что проку теперь копаться в своих собственных чувствах, любит ли она его так сильно, чтобы прожить с ним всю свою жизнь, или нет. Уже все решено.

Галя, даже не обдумав как следует предстоящий разговор с матерью, вошла в ее спальню.

Часы показывали без пятнадцати полночь. Ольга Петровна лежа при свете торшера читала роман Джейн Остин «Гордость и предубеждение». Хороший нравственный камертон, пронеслось в голове у Гали, только по нему уже не настроить наши изломанные стремительными переменами души. Лучше бы мама читала «Утраченные иллюзии», роман, где герои действуют в духе практицизма сегодняшнего дня.

Галя присела к матери на кровать и стащила с ее носа очки.

— Что, доченька?

— Надо поговорить, мамулечка.

Ольга Петровна уселась в кровати, отложив книгу. В ее взгляде читалось беспокойное ожидание.

— Мамулечка, у нас намечается прибавление семейства...

Ольга Петровна сползла с подушек в панической растерянности. Казалось, еще немного — и она зарыдает.

— Ты беременна?!

Галя поторопилась ее успокоить:

— Ни в коем случае, мамочка. Я не беременна.

Ольга Петровна издала вздох облегчения и снова подоткнула под спину подушки.

— Дело в том, мамулечка, что мой Олег обо всем рассказал своей жене, — объяснила Галя.

— Господи, господи! — воскликнула Ольга Петровна, молитвенно сложив руки. — Бедная женщина! Как я ей сочувствую! Как я ее понимаю! Если бы твой отец...

— Я ей тоже сочувствую, — перебила ее Галя. — Но дело не в этом. Олег ушел из дома к своему другу. Не знаю, когда состоится развод, но я ведь тоже несу ответственность за то, что случилось, не так ли?

— Конечно, ты теперь, как честный человек, обязана выйти за него замуж, — подытожила скорбным голосом мать.

— Именно, так, мамулечка.

Ольга Петровна начала понимать, к чему клонит дочь.

— Ты хочешь, чтобы Олег жил у нас?

Галя кивнула:

— Хочу, мамулечка. Только не жил, а пожил бы некоторое время. Олег решил снять квартиру для нас, но это дорого, а у нас целых три комнаты...

Ольга Петровна не знала, что и сказать.

— Но мы... мы с ним даже не знакомы...

— Я вас представлю друг другу, — с готовностью произнесла Галя. — Вы понравитесь друг другу, я уверена.

— Но ты точно его любишь? — завела свою любимую пластинку Ольга Петровна.

Раз речь зашла о любви, Галя могла считать вопрос решенным:

— А как же, мамулечка.

С того дня, как Таня Градова узнала, что у мужа есть другая женщина, минуло больше недели.

Девять, десять, одиннадцать, двенадцать мучительных, как бесконечная пытка, дней... Таня делала все то, что обычно, — ходила на работу и по-прежнему выкладывалась там, снабжала советами и лекарствами соседей, то и дело заглядывавших к ней, бегала по магазинам, готовила, стирала, гладила...

Сын всячески пытался помочь ей, но очень быстро понял, что матери сейчас необходимо быть сверх меры загруженной, чтобы ее не съела тоска. Олежка старался не отлучаться из дома, засел за латынь и английский.

Таню поддерживала мысль, что никто на свете не должен увидеть того отчаяния, которое словно разрывало ее, сгущало воздух так, что временами она как будто задыхалась... Никто — ни сослуживцы, ни соседи, ни подруги. Поэтому она предприняла меры, чтобы лучше выглядеть, даже обратилась к Оле Коноплянниковой за консультацией относительно косметики, которой прежде не пользовалась.

Вечером Таня глотала по две таблетки родедорма, и они уводили ее в милосердный сон.

Это были небольшие, чисто внешние подпорки, которые сами по себе не могли помочь ей по-настоящему выстоять, но была у Тани внутренняя опора, надежный стержень, не дававший горю сломить ее, — женская гордость.

Однажды, когда маленького Витю уже выписали из больницы, соседка пригласила Таню на небольшое застолье по этому счастливому случаю и вдруг спохватилась:

— Танюша, а что это не видно Олега? У него как будто отпуск закончился?

— Мы разошлись, — хладнокровно произнесла Таня.

Оля даже засмеялась:

— Скажешь тоже! Скорее небо упадет на землю и реки потекут вспять... Нет, серьезно, где он?

— Мы разошлись, — повторила Таня.

И тут Оля вспомнила кое-какие приметы, которым прежде не придавала значения. Она давно заметила Танины безжизненные глаза и жесты как у манекена, будто внутри у нее действует механизм. Заметила, что Олежка утратил былую жизнерадостность, что по вечерам из соседней квартиры не доносится ни звука, хотя прежде работал телевизор или просто слышны были оживленные голоса... И эта косметика, этот тщательно наведенный на скулы румянец...

— Это правда, значит? — машинально переспросила Оля.