Вам решать, комиссар! - Ханс Кирст

Циммерман: Я многое дал бы, чтобы узнать, что же Гляйхер имеет в виду.

Анатоль Шмельц, держа в объятиях Сузанну Вардайнер, носился по паркету. Хорошим танцором назвать его было нельзя. Но тут достаточно было держаться подальше от остальных и переступать в такт.

— Ты же знаешь, я уважаю твоего мужа, — откровенничал он, склоняясь к ее уху. — Он великий журналист. И, кроме того, завидую ему из-за тебя. Чего ему не хватает, чтобы жить спокойно и счаотливо? А он все время создает какие-то проблемы!

— Не стоит делать Бог весть какие выводы по одной статье! Ведь ты об этом?

— Но речь идет, Сузанна, о самом нашем существовании в будущем!

— Знаешь, это я от тебя однажды уже слышала, Анатоль. Правда, при несколько иных обстоятельствах, но…

На самом деле эти «несколько иные обстоятельства» выглядели так:

Декабрь 1964 г. Банкет в честь американского ученого немецкого происхождения, удостоенного Нобелевской премии. Давал его в горном отеле «Айбзее» в Гармише богатый англичанин, который жил в Швейцарии и сделал состояние на производстве антибиотиков по патентам этого самого ученого.

Банкет был на уровне — от лучшей икры до лучших марок шампанского. На уровне был и состав гостей: министр образования и культуры, президент Академии наук, председатель Научного общества Макса Планка, председатель Союза врачей, менеджеры химической и фармацевтической промышленности, директора исследовательских институтов и прочие видные персоны.

Сузанна Вардайнер заменяла своего мужа, который предпочел футбольный матч команд «Бавария» (Мюнхен) и ФК «Кёльн». Анатоль Шмельц тоже, как обычно, был один и совершенно случайно оказался соседом Сузанны за столом.

С банкета они ушли вместе. Никто не обратил внимания, поскольку каждый больше всего старался убедить окружающих в своей значимости. Шмельц снял номер в отеле, где давали банкет. Заплатил за ночь, но пользовался им не больше двух часов. Запись в книге регистрации гласила: «Доктор Шмельц с супругой».

Сузанна Вардайнер так объяснила это через восемь лет: — Все было совершенно невинно. У Шмельца, который сидел за столом рядом со мной, после третьей перемены блюд — это было нашпигованное седло косули — вдруг начались желудочные колики. Ему стало так плохо, что необходимо было срочно лечь в постель. Я позаботилась о нем, но это не значит, что все время оставалась в его номере. Однако эта игра в добрую самаритянку заняла больше времени, чем я ожидала. Поэтому я попросила Шмельца поскорее отвезти меня в Мюнхен. Мне не хотелось, чтобы муж думал Бог весть что.

А что касается записи «Доктор Шмельц с супругой», то это глупое недоразумение, явно приписку сделал какой-нибудь язвительный портье. Другого объяснения я не нахожу.

Об этом же Ханс Хесслер, тоже через восемь лет:

— Я ехал не быстрее, чем всегда. Езжу я осторожно и аккуратно, даже когда хозяин спешит. Не хочу хвастаться, но я образцовый водитель. Сказал бы, что каждому следовало бы вести себя за рулем так, как я.

Неподалеку от Вальдхайма я вдруг ощутил удар по машине. Какое-то животное, вероятно косуля, вдруг выскочило из темноты. Вначале я хотел увернуться, но решил, что это небезопасно, и поехал прямо.

Нам повезло, ничего не случилось, и ничего нигде не было видно. Конечно, это была косуля. Доктор Шмельц и фрау Вардайнер могут подтвердить.

Об этом же Анатоль Шмельц:

— Я попрошу без измышлений и пустых догадок! Иначе подам в суд! Я только знаю, что на дорогу выбежала косуля или большой пес, или дикий кабан. Все это подтверждают — и мой шофер, и фрау Вардайнер, которую я подвозил в Мюнхен. Мы все отлично видели.

Если у вас есть еще вопросы, прошу вас обращаться к моему юрисконсульту доктору Шлоссеру!

Мнение доктора Шлоссера:

— Все совершенно ясно. Автомобиль сбил лесного зверя, выскочившего ночью на дорогу. Это подтверждают заслуживающие доверия свидетели. Историю осложняет то, что на том же поле примерно в то же время был сбит человек, по-видимому, пьяный. Полиция подробно изучила оба случая, и я им оказал всяческую помощь.

Через несколько дней я даже доказательства представил: вблизи дороги нашли мертвую косулю. Животное погибло от ран, полученных при столкновении с автомобилем. Стараясь всячески помочь полиции, я позаботился об экспертизе автомобиля — «Мерседеса-300», — которым управлял герр Хесслер. Расследование не нашло никаких обстоятельств, которые могли бы бросить хоть малейшее подозрение на лиц, которых я представляю. Экспертом от дорожной полиции был лейтенант Крамер-Марайн.

— Значит, опять вопрос жизни и смерти? — Сузанна Вардайнер ободряюще улыбнулась Анатолю Шмельцу, который все протискивался сквозь толпу. — Чего захочешь ты от меня на этот раз?

— Нам нужно помогать друг другу, — шепнул Анатоль, — причем твоему мужу помощь гораздо нужнее, чем мне. Но я хочу помочь прежде всего тебе…

— Прошу тебя, Анатоль, конкретнее, — остановила его Сузанна.

— Ну ладно, ты же видишь, что делается. Знаешь про его статью.

— В деталях — нет, но общее представление имею.

— А теперь представь, что из-за нее Борнекамп звонил нам из Кёльна. Ты знаешь, кто он? Понимаешь, что это значит? Этот не пощадит никого!

— И все это из-за статьи моего мужа?

— С этой статьей, по мнению Борнекампа — а тут решает он, — совершено, по крайней мере, три ошибки. Во-первых, что она вообще появилась. Во-вторых, что нам не удалось остановить ее публикацию. И в-третьих, что мы немедленно не начали кампанию опровержений. Так что, моя милая, мы все в одной лодке!

— И нужно поскорее с нее спасаться, пока эта кёльнская акула не проглотила всех?

— Умница, — благодарно улыбнулся Шмельц, в котором вновь воскресла надежда на успех. — Как было бы хорошо, если бы Вардайнер больше полагался на тебя.

— Петера не переделаешь, да я и не хотела бы. Но у Бургхаузена взгляд на жизнь гораздо более трезвый. Устроить вам беседу с глазу на глаз?

— Не мне, а Тиришу. Он знает все в деталях, а я бы предпочел…

— Начинаем финальный тур состязаний! — раздался голос распорядителя.

— Я уже привык, — величественно провозгласил апостол хеппенинга Неннер, — что большая часть общества, разумеется, и полиция в том числе, меня не понимает и не признает.

— Тут вы ошибаетесь, — заметил Михельсдорф. — Мы искусством очень даже интересуемся!

— И не пытайтесь убедить меня, уважаемый, — махнул рукой Неннер. — От полиции я ничего хорошего не жду, и ей тоже рассчитывать не на что. Прошу иметь это в виду.

Неннеру явно доставляло удовольствие ощущать себя жертвой полицейского произвола. Но в глубине души он все-таки надеялся, что о нем ничего не знают и ему ничего не смогут пришить.

Тут он ошибался. Инспектор Михельсдорф, который, как бульдог, шел по следу неизвестного сексуального маньяка, не оставлял ничего на волю случая. И на этот раз он подстраховался не только у Рикки, хозяина дискотеки «Зеро», но и у Гамборнера из отдела по борьбе с наркотиками, специалиста по организации облав.

Инспектор Гамборнер был так же неумолим и одержим своей работой, как Михельсдорф. Он создал коллектив опытных специалистов, которых было не отличить от хиппи, и часто добивался исключительных успехов.

Только началась беседа с Неннером, Рикки, как велел инспектор, кинулся к телефону и набрал условленный номер. Через три минуты команда Гамборнера уже шуровала на полную катушку. Сопровождали ее сотрудники в форме, перекрывшие все входы и выходы.

А еще через несколько минут, после молниеносно проведенного обыска, двух посетителей отправили на опознание, еще для одного вызвали «скорую помощь», в четвертом опознали преступника, находившегося в розыске. И наконец, нашли пятьдесят граммов гашиша в полиэтиленовом пакетике. Не у кого-нибудь, а у Неннера!

— Этим я займусь сам! — заявил Михельсдорф.

Гамборнер кивнул, приятельски подмигнув.

— Согласен. Только не забудьте прислать нам экземпляр протокола.

Прошло минут пять, и в заведении все выглядело так, как будто ничего не случилось. Рикки поставил на проигрыватель диск «Год спустя». И посетители, среди которых на этот раз не было Манфреда и Амадея — они сидели в «Сент-Джеймс клубе», опять азартно спорили, пили и целовались. По залу вновь поплыл сладковатый дым, поднимавшийся над заляпанными столами, переполненными пепельницами, лохматыми головами блаженно улыбающихся курильщиков марихуаны. И только Неннер, сидевший лицом к Михельсдорфу, тупо уставился в стол.