Ненастоящая семья - Мария Манич

Значит, мучиться будет. Не совсем безразличен к моему частичному оголению.

Безразличным я его никогда и не считала, даже тогда, на первом курсе, было видно, что нравлюсь ему. Только, когда тебя в порыве страсти отстраняют и велят попридержать коней, чувство не из приятных. Самооценка так вообще свалилась к нашим ногам. Вот, надо восстановить.

— Более чем. Хочу иметь такие фотографии на память. Когда буду на пенсии и обзаведусь внуками, буду вздыхать и смотреть на себя красивую. Думать: вот было время, когда я была так хороша!

Я присаживаюсь на высокий барный стул, стоящий в центре комнаты среди фотоаппаратуры и откидываю за спину волосы. Дроздов следит за каждым моим движением. Медленно проходится языком по нижней губе, слизывая вкус нашего недавнего поцелуя.

Делаю то же самое.

Между нами даже воздух искрит. Возбуждение никуда не уходит, оно лишь нарастает.

— На память, значит, — словно в неверии качает из стороны в сторону головой Рома.

— Именно. Может, даже в рамку вставлю и на стену повешу. Как мне сесть? Может, снять обувь? — Позирую, вытягивая вперёд ноги.

Рома опускает взгляд на мои голые, выглядывающие из-под джинсов лодыжки. Я смотрю на его руки, комкающие лифчик. Спокойным он теперь не выглядит. Его тоже заводит эта игра. Я уверена.

— Ладно.

— Ладно? То есть спать ты со мной не хочешь, а фотографировать полуголую — так всегда готов?

— Я не говорил, что не хочу тебя, Канарейкина. Ты опять всё переврала и перевернула вверх ногами. У тебя талант, — устало произносит Дроздов и, аккуратно сложив мое белье — чашечка к чашечке, опускает его на стол.

На несколько секунд упирается кулаками в столешницу, а потом резко выпрямляется.

Берётся за пуговицы на рубашке и медленно, сверху вниз, начинает их расстёгивать. Приподнимаю брови. Сердце бешено стучит.

— Я ещё и готовлю неплохо. Тоже можешь записать к талантам и в колонку плюсов, почему выгодно быть моим фиктивным мужем.

— Ага, продолжай. А то маловато плюсов, — усмехается Рома. Опускает подбородок и расстёгивает манжеты. Сглатываю.

— Ты чего это делаешь?

Он ведь не собирается сверкать передо мной стальным и рифлёным, как доска для стирки у моей бабушки, телом?

— Уравниваю условия.

Рома действительно раздевается. Стягивает рубашку с плеч и, небрежно скомкав, бросает мне тёмный клубок ткани. Ловлю на автомате, не переставая таращиться на совершенство передо мной. Ещё немного, и слюни пускать начну. Это либо алкоголь, либо я действительно очень давно не видела рядом с собой полуобнажённое мужское тело. Идеальное тело. Даже лучше, чем он выставляет у себя в социальных сетях.

Тёплая волна вновь накатывает, концентрируясь внизу живота, и я уже не кажусь себе такой смелой и раскованной как десять минут назад.

У Дроздова шесть не явно выраженных кубиков пресса, аккуратная дорожка волос, скрывающаяся под поясом тёмных строгих брюк и, как вишенка на торте, фактурные косые мышцы.

— Сколько ты пахал в спортзале, чтобы добиться такого эффекта? — спрашиваю глухо, не поднимая глаз.

Рома хмыкает и делает ладонью движение, переманивая моё внимание чуть выше. К его довольному, буквально трескающемуся от улыбки, лицу.

— И не перестаю пахать по сей день. Теперь ты… — кивает в мою сторону.

Дроздов проходит в глубь комнаты и встаёт напротив. Берёт из рюкзака один из фотоаппаратов и начинает возиться с аппаратурой, подсоединяя провода к удлинителю.

Вспышка. Комната заливается холодным искусственным светом, и мне приходится прищуриться, чтобы не ослепнуть.

— Что я?

Чувствую по колыханию воздуха — Рома приближается.

Я всё ещё продолжаю сжимать в руках его рубашку и неосознанно тяну носом приятный цитрусовый запах Роминой туалетной воды. Он кружит голову не хуже текилы. Моего плеча касаются тёплые пальцы, порождая на теле колонии мурашек. Губы сами собой приоткрываются, ресницы опускаются. Меня пробивает дрожь. Рома скользит вверх по ключице, к скуле и зарывается ладонью в мои волосы.

Поднимаю вверх лицо. Мы опять будем целоваться? Я очень хочу. Очень-очень.

— Раздевайся, — шепчет искуситель Дроздов прямо мне на ухо и, скользнув по нему языком, отстраняется. Возмущённо распахиваю глаза.

— Не буду.

— Как это не буду? Эротику я не снимаю, Лена. А вот легкое ню — бывало. Нечасто, но обычно мои модели были обнажены. Он смеётся надо мной и берет на слабо?

— Хочешь, чтобы я сняла топ?

Алкоголь с бешеной скоростью бежит по моим венам, придавая смелости и безрассудства. А может, текила не имеет к этому никакому отношения, и всему виной горячие и полные обожания взгляды Дроздова, которые он украдкой бросает на меня весь вечер. Да что вечер — которые он старательно прячет от меня с самого первого курса.

— Хочу, — хрипло выдает Рома и поднимает вверх фотоаппарат, пряча от меня своё лицо и подлинные эмоции.

В полной тишине, нарушаемой только нашим дыханием, несколько раз звучит щелчок затвора. Заворожённо смотрю в объектив и смачиваю пересохшие губы языком. Рома не торопит. Ждёт моего решения. Продолжает время от времени регулировать аппаратуру, выставлять нужный ему свет и нажимать на кнопку спуска на фотоаппарате. Когда он поднимает руки, грудные мышцы и пресс приходят в движение. Искусственный тёплый свет играет на них в светотени, заставляя мой мозг раз за разом вбрасывать в кровь гормоны. Когда Рома отворачивается, мой взгляд жадно ощупывает его широкие плечи, рельефную спину и спускается вниз, к каменой заднице и двум ямочкам над ней.

Пытка.

Дроздов очень хорош собой. Настолько хорош, что я чувствую исходящий от него секс, сидя неподвижно на расстоянии несколько метров. Очень сильная энергетика, хоть я и не верю во всю эту чушь. Настоящая визуальная и гормональная пытка. Видеть перед собой такого мужчину, хотеть его и не иметь возможности воплотить в жизнь все будоражащие моё воображение фантазии, потому что мужчина оказался долбаным джентльменом.

Мне казалось, они вымерли как мамонты ещё в ледниковый период. Мой бывший точно не был джентльменом, как и Жорик. А вот Рома…

— Встряхни волосами. Да, вот так. Отлично, — звучит приказ, и следом — серия кадров.