Весна на Одере - Эммануил Казакевич

Они поднялись по лестнице вверх и вошли в квартиру четвертого этажа. Лубенцов посмотрел в окно и ахнул от восторга: перед ним была вся немецкая оборона как на ладони. Он быстро приладил телефон и позвонил. Мещерский немедленно отозвался с водокачки.

- Передай: скопление пехоты у заводоуправления, слева... По Берлинерштрассе, в ходе сообщения, немцы лежат... Убитые, что ли? Нет, накапливаются для контратаки... Здесь я остаюсь, объект шестьдесят пять, НП высшего класса! Шли ко мне людей...

Связь порвалась.

- Митрохин, - сказал Лубенцов, - беги назад, исправь по дороге порыв и веди сюда солдат.

Митрохин исчез, и спустя минут пять связь возобновилась.

- Четыре танка, - торопливо сообщил Лубенцов, - подходят по Кверштрассе. Еще три идут из центра города по Семинарштрассе. Вот они поравнялись с главным корпусом... Передай генералу: нужно атаковать на всех участках одновременно... Только так, понял? Одновременно! Они подбрасывают с других участков...

Снова порвалась связь.

Подняв глаза от телефона, Лубенцов увидел, что его ординарец ведет себя как-то странно. Он глядит в окно напряженными, слишком напряженными глазами.

Лубенцов тоже взглянул вниз и увидел приближающиеся цепи немецких солдат. Пулеметы захлебывались. Стреляли орудия. Все слилось в один нечеловеческий гул. Немцы поравнялись с домом, обтекли его и побежали дальше.

Шум боя явственно отдалялся.

- Наши отходят, - сказал Чибирев.

Внизу раздались немецкие голоса, потом они умолкли.

- Ничего, - сказал Лубенцов, - выберемся, - и добавил неопределенно: - Митрохин передаст...

Все возбуждение последних минут соскочило с Лубенцова. Надо было действовать расчетливо и хладнокровно. Он подошел к двери и прислушался. Тихо. Он вернулся к окну. Падал мелкий снежок. Возле дома приткнулась кирпичная бензобудка под большой желтой надписью: "Shell". В глубине двора, на деревянных стойках, стояли старые машины.

Мимо бензоколонки прошло человек сто немцев. Они взволнованно галдели и шли довольно уверенно, во весь рост.

- Ничего, - сказал Лубенцов. - Выберемся.

- Стемнеет - уйдем к своим, - сказал Чибирев.

Лубенцов возразил:

- К ночи наши сюда придут. Это место оставлять нельзя. Как стемнеет, устраним повреждение и будем корректировать огонь. - Улыбнувшись, он добавил: - Ох, и попадет мне от комдива за то, что полез вперед.

- Ш-ш-ш... - прошипел Чибирев.

На лестнице послышались шаги. До их этажа не дошли. В тишине пустынного дома Лубенцов услышал разговор немцев.

- Wo hast du diese Leckereien gepackt?

- Hier unten, im Laden.

- Dort liegt eine Lieche...

- Jawohl...*

_______________

* - Где ты раздобыл эти лакомства?

- Здесь внизу, в магазине.

- Там лежит мертвец...

- Да...

Чибирев шепнул:

- Как бы они провод не приметили...

- Подумают, что свой, - сказал Лубенцов.

Шаги и разговор умолкли.

Оставалось одно: ждать темноты. Лубенцов снова начал глядеть в окно. Система немецкой обороны становилась все ясней. Немцы держались только на очень хорошо замаскированном маневре живой силой и танками. Едва наша атака на этом участке захлебнулась, немцы побежали по траншеям - а улицы были вдоль и поперек изрыты траншеями - куда-то на юг, на другой угрожаемый участок. Туда же, хоронясь за домами, спешили танки.

Время тянулось нестерпимо медленно. Чибирев неподвижно сидел на полу, обняв руками колени.

Поблизости от дома стали рваться наши снаряды - сначала правее, затем левее. Лубенцов незаметно задремал, несмотря на почти непрекращающийся грохот артиллерийского обстрела. Немцы, по-видимому, решили, что на этом участке снова начинается атака русских, и опять со всех концов осажденного города сюда начали сбегаться солдаты и собираться танки.

Лубенцов открыл глаза и с досадой смотрел в окно на все происходящее. Никогда он, как разведчик, не был в таком благоприятном положении. И он был бессилен что-либо сделать!

Вскоре опять стало тихо. Как только стемнеет, надо что-то предпринимать. Имелись три возможности: либо пробраться к своим, либо устранить повреждение провода и остаться здесь корректировать стрельбу, либо, наконец, просто ждать, ничего не предпринимая, - ждать прихода наших. От последнего варианта Лубенцов отказался. Поразмыслив, он остановился на втором.

Наконец стемнело. Лубенцов и Чибирев становились все сосредоточенней, все напряженней. Они молча смотрели друг на друга, пока лица не превратились в неясные пятна. В сгустившемся сумраке оба медленно встали, и Лубенцов сказал:

- Исправишь порыв - возвращайся. Если не найдешь второй конец - тоже возвращайся.

Чибирев ушел. Темнота все сгущалась. Некоторое время Лубенцов заставлял себя не притрагиваться к трубке. Он медленно сосчитал до пятисот. Наконец он взял трубку. Ни звука. Ничего похожего на какую-либо вибрацию. Чибирев не возвращался. Где-то заработал пулемет. Невдалеке раздалась автоматная очередь. И снова тишина.

Лубенцов поднялся, взял в руки провод и бесшумно стал спускаться по лестнице. Провод медленно полз в ладони.

Миновав распахнутую дверь магазина, Лубенцов вышел на улицу.

В это самое мгновение невдалеке грянули две длиннейшие автоматные очереди, раздался оглушительный взрыв гранаты, потом другой, испуганные возгласы немцев - и сразу крик. То, что это мог кричать только Чибирев, было ясно, хотя голос был уже не его, а совсем другой, не человеческий. Он выкрикнул одно лишь слово - родное русское слово в этой немецкой, полной трупов трущобе:

- Уходите!..

Лубенцов застыл на месте. Мозг работал с полной ясностью. Почему Чибирев кричит немцам "уходите"? И тут же Лубенцов понял, что крик Чибирева относится не к немцам, а к нему, Лубенцову. Он крикнул громко, с тем чтобы Лубенцов, который, по его расчетам, находился на верхнем этаже, его услышал. В этом крике не было страха - была отчаянная удаль и одно бесконечное предсмертное желание: чтобы Лубенцов услышал.

Автоматы застрочили бешено. Какая-то пушка выпустила будто с перепугу десяток снарядов, тут же в небо взмыли ракеты, и стало светло, как днем.

"К передовой нельзя, убьют". Лубенцов прыгнул в сторону, Забежал за угол дома, прополз возле бензобудки и юркнул во двор, в одну из машин. Посидев там минуту, пока не погасла серия ракет, он выскочил оттуда, добрался до забора, подтянулся на руках и перепрыгнул. Вокруг стоял невообразимый галдеж немцев. Лубенцов побежал по улице, перескочил одну траншею, другую, третью, ползком пробрался среди "драконовых зубов" противотанковых надолб, с разбегу, как кошка, одолел баррикаду, потом бросился к одной из калиток, открыл ее и вполз во дворик, полный голых клумб и деревьев. Здесь он отдышался и почувствовал, что правая нога ранена или ушиблена, хотя он даже не заметил, когда это случилось. Боли он тоже пока еще не чувствовал.