Принцесса вандалов - Жюльетта Бенцони

Аббат рассвирепел. Теперь он во что бы то ни стало решил схватить гонца, который возил письма принца и госпожи де Шатильон. Узнав, что Рику видели в Париже возле дома Берто, где он, очевидно, и узнал об аресте хозяина дома, Фуке отправил письмо Мазарини:

«Рику сейчас в Париже и отправится в Мелло, он может ускользнуть. Если будет угодно Вашему Преосвященству дать Муше, рейтару, известному достойным поведением и пользующемуся вашим расположением, восемь гвардейцев Вашего Преосвященства, то он отправится завтра на рассвете в Пьерфитт, который расположен на пути и который непременно будет проезжать Рику. Муше его знает, и у меня в десяти соседних деревнях есть соглядатаи, чтобы его поймать».

Капкан был поставлен, Рику в него попался и был препровожден в Венсенский замок. Там его в присутствии аббата Фуке допросил с пристрастием господин де Бретей, и Рику «в конце концов вспомнил и сознался, что был послан, чтобы забрать с собой госпожу де Шатильон».

Средство, каким помогли бедному Рику «вспомнить и сознаться», было простым: палач и пыточные инструменты. В частности, бидон с водой и воронка.

Допрашиваемого усаживали на скамью, привязывали руки и ноги к кольцам, укрепленным в стене и в полу, зажимали прищепкой нос, а в рот вставляли воронку и вливали через нее литра два воды, после чего судья осведомлялся, кто у преступника[21] был в пособниках. Если он никого не называл, ему вливали еще столько же, потом еще, в целом до двенадцати литров. Это количество считалось «обычным». Но можно было перейти и к «дополнительному». Тогда количество вливаемой воды удваивали. Вот что пишет по поводу этой пытки Лабрюйер: «Несчастный, которого вы понуждаете таким образом к ответу, не в силах уже ничего произнести, он не выдает то, что знает, но изливает, чем наполнен».

Берто, которого арестовали раньше Рику, первым претерпел этот ужас. Его старались заставить признаться, что он вел «тайные переговоры» с госпожой де Шатильон. Только после шестого вливания он сознался в том, «чего от него требовали». Он признался, что состоял в переписке с господином принцем и получил от него тысячу экю, чтобы составить здесь заговор. После восьмого он признался, что вел переговоры с госпожой де Шатильон, а также виделся с милордом Дигби и обсуждал возможность убийства кардинала. Сообщались они между собой через Рику.

Когда пришел черед Рику отвечать на допросе с пристрастием, он признался сразу во всем, не дожидаясь, чтобы его раздуло, как бочку. На всякий случай в него все-таки влили еще, и Рику в надежде, что госпожа герцогиня непременно его спасет, признался, что постоянно приезжал в Мелло, а после того, как стало известно об аресте Берто, обсуждал с герцогиней возможности убить Мазарини и для этого получил деньги и еще «симпатическую пудру», которая на деле не что иное, как яд…

Чтобы отмыть мозги Рику еще лучше, ему влили дополнительную порцию, но он потерял сознание, так что никакие новые сведения не были получены. Но Фуке и не надо было ничего больше. Свидетельств было вполне достаточно, чтобы привлечь герцогиню к суду, и он поспешил с докладом к Мазарини, сформулировав обвинение следующим образом: «Герцогиня стала действовать столь злонамеренно после того, как убедилась в намерении Мазарини убить Конде там, где он сейчас находится…» Фуке потребовал ордера на арест. Но ему в нем отказали.

— Я никогда не поверю, что такая красивая женщина, одаренная к тому же прекрасной душой, могла питать столь низкие мысли, — заявил Мазарини.

— Яд всегда был оружием женщин, монсеньор! Все на свете это знают.

— Я тоже это знаю, но к госпоже герцогине это не относится. Ее глаза не лгут, она не отводит взгляд и смотрит прямо в лицо. Чего не скажешь о вас, Фуке! У вас всегда глаза прикрыты, и вы всегда смотрите в сторону, — прибавил кардинал.

— Будем надеяться, что монсеньер не раскается в своей снисходительности, — проворчал недовольно аббат. — А как поступить с узниками?

— Они признались и будут казнены сегодня вечером на площади перед Бастилией. Их приговорили к колесованию, но, учитывая их плачевное состояние, я отдал приказ господину де Бретею задушить их перед тем, как им начнут дробить кости.

— Монсеньор сама доброта, — скривил губы Базиль Фуке. — А что с герцогиней?

— Вы снова о ней? Похоже на навязчивую идею! Королева желает, чтобы ее оставили в покое.

Фуке улыбнулся своей самой приятной улыбкой.

— Неужели обойдемся даже без легчайшего обыска?

— Даже без обыска. Она в изгнании, и этого достаточно. Если вам так нужны обыски, почему бы не нанести визит лорду Дигби? Его «симпатическая пудра» лично у меня вызвала немалый интерес.

— Если монсеньор собирается посыпать «симпатической пудрой» своих врагов, то лорду Дигби понадобится немалая помощь, чтобы изготовлять ее в нужных количествах. На мой взгляд, англичанин просто сумасшедший.

— Однако до меня дошли слухи, что он обладает кое-какими талантами по части избавления от людей, которые докучают. Вы знаете, по какой причине он приехал во Францию?

— По той же, что и остальные его соотечественники, я думаю: спасаясь от господина Кромвеля.

— Вполне возможно, но в первую очередь он избавлялся от супруги, которая стала для него несносной. Его первая попытка делает честь его воображению: он угостил ее каплуном, начиненным змеиным мясом.

— Да не может быть!

— Почему? Лорд Дигби обожает готовить, а вы сами знаете, что кухня англичан совершенно несъедобна, — заключил кардинал с добродушной улыбкой.

В Мелло, однако, смотрели на происходящее с возрастающей тревогой. Казнь Кристофа Берто и Жака де Рику погрузила Изабель в искреннее горе. К обоим несчастным она питала чувства даже более теплые, чем простая симпатия, и горько сожалела о их гибели. Но к горю примешивался еще и страх. Она с особенной остротой осознала, что никто не может быть в безопасности, живя рядом с коварным Мазарини, и в особенности противостоя ему. Больше, чем за себя, она боялась за Агату и предложила ей отправиться к супругу, который пребывал вместе с принцем во Фландрии.

Но Агата отнеслась к случившемуся куда более хладнокровно. Она не была знакома с Берто, а деверя Рику недолюбливала.

— Палачу не пришлось трудиться долго, чтобы вырвать у него признание, — сказала она. — Изворотливый, да, хитрый, безусловно, но ни мужества, ни стойкости старшего брата у него не было. С тех пор как он стал гонцом господина принца, а уж особенно после приговора, я так и чувствовала: жди беды. Муж не раз предупреждал господина принца, что парнишке не нужно давать писем слишком уж компрометирующих, иначе в опасности окажутся все. Но вы лучше всех знаете господина принца! И теперь нужно горевать не о мальчишке, о нем и мой муж не слишком горюет, а подумать, как вам самой защититься, и в первую очередь от аббата Фуке.