Черные Вороны. Реквием - Ульяна Соболева

— Я хочу знать все о Василисе Лавриненко. Все, начиная с 2004 года.

Яценко выглядел помятым и очень сонным.

— Я тебе комп включу, кофе сварю. Разбирайся сам. Я пойду спать. Закончишь — захлопнешь за собой дверь, хорошо?

Артур кивнул и посмотрел на экран компьютера.

— Давай, запускай базу данных и можешь идти спать хоть до утра.

Когда Яценко вышел из кабинета, Артур откинулся на спинку стула и принялся читать. Уже через секунду подскочил, вперед вглядываясь в монитор. Нервно пролистал в поисках свидетельства о рождении. Нашел. Дрожащая рука скользнула в карман в поисках сигарет. Достал одну, сломал нечаянно. Теперь уже пот градом катился по спине — после свидетельства о рождении Егора Лавриненко шло свидетельство о смерти, выданное в городском роддоме номер два.

Артур закрыл глаза, напряглись все мышцы на теле. Ему было больно. Это было странное чувство безысходности и собственного бессилия. Словно он стоял в комнате без окон и дверей и сходил с ума оттого, что стены давили на него со всех сторон. У него с Василисой был сын. Ребенок. Маленькое существо. Его ребенок. Он никогда раньше не задумывался о том, что может быть отцом, даже беременность Алены его волновала по стольку по стольку. Он не чувствовал, что внутри жены развивается ЕГО дитя. Он вообще ничего не чувствовал по отношению к Алене и всего, что ее касалось. Васька… Как же давно это было, и в тоже время от воспоминаний о ней всегда становилось тепло, а сейчас горько. Неужели все случилось именно так, как она говорила? Нет, не говорила — кричала, выплескивая на него ярость и боль.

"Я хочу, чтобы ты сдох! Ты, а не он!"

По телу пробежал холодок. Сколько жгучей ненависти в ее словах. Мать, потерявшая ребенка, имеет право на такую ярость. Только одно не складывалось у него в голове — почему Инга обвиняла в смерти малыша его? О каких деньгах она говорила? Артур перебрался на диван и закрыл глаза. Не спалось, домой не хотелось совсем. В ушах шумело.

"Роддом номер два. Завтра же поговорю с главврачом. Я должен знать, почему умер мой ребенок. Господи, МОЙ РЕБЕНОК. Наш с Васькой".

Воспоминания о девушке из прошлого нахлынули с новой силой и окрасились в другие краски. Она больше не была одной из многих. Она стала особенной, выделилась из общей массы. Васька — Инга. Милая, нежная Василиса и жесткая, холодная, властная Инга. Как они обе могли уживаться вместе? Или Инга — это железный панцирь, а под ним спряталась одинокая, слабая израненная душа?

"Я все узнаю, а потом мы с тобой поговорим Васька — Инга, откровенно поговорим. Мы оба задолжали друг другу этот разговор, а долги нужно возвращать, даже спустя восемь лет".

Артур вошел в кабинет главврача с неизменным букетом цветов и коробкой конфет. Женщина, сидевшая за небольшим полированным столом, что-то писала в журнале. Подняла голову, посмотрела на посетителя из-под круглых очков. Лицо у нее мягкое, полное. Сама она круглая, маленького роста, под белой шапочкой виднеются темно рыжие кудряшки. На вид лет сорок пять — пятьдесят.

— Счастливым папашам прием по понедельникам. Кто вас впустил?

Артур нагло сел на стул и положил букет возле женщины.

— Антонина Михайловна, здравствуйте.

— И вам не хворать. У меня перерыв, заслуженный, между прочим. Между двумя кесаревыми, а вы мне мешаете отдыхать.

Артур знал, как здесь все работает. Достал из кармана конверт и подтолкнул к главврачу. Она взяла презент пухлой ручкой, заглянула вовнутрь и сунула деньги в журнал.

— Я вас слушаю, молодой человек, только быстро. Постарайтесь уложиться в пятнадцать минут.

Артур улыбнулся.

— Постараюсь. Семь лет назад вы здесь работали?

— Работала, я тут уже пятнадцать лет. Вы по-существу пожалуйста.

— Мне нужно узнать об одной роженице. Это было в июне 2005 года. Ровно семь лет назад почти день в день.

Антонина Михайловна задумалась, а потом усмехнулась.

— Вы хоть представляете, сколько рожениц за это время прошло через мои руки?

— Представляю. Ну, может архивы, журналы.

— Нет, это просто невозможно и это не пятнадцать минут, а гораздо, гораздо больше. Вы можете обратиться в другой день или позвоните, и я постараюсь помочь и…

Артур протянул еще один конверт, поувесистей первого.

Главврач тяжело вздохнула. Бросила взгляд на часы.

— Я постараюсь, но ничего не обещаю. Как звали ту роженицу?

— Василиса Лавриненко, темненькая такая худенькая, очень молоденькая тогда была.

Антонина Михайловно сняла очки и протерла их полой халата.

— Можете спрашивать. Я ее помню, сама роды принимала. Да и как забыть? Трагедия-то какая. Мы всем роддомом ей помогали.

Артур откашлялся.

— Расскажите мне. Просто все расскажите, — хрипло попросил он и взялся за горло. Гортань странно саднило, как во время гриппа.

— Да, что рассказывать? Грустно все это. Мне она иногда по ночам сниться, как проснусь, так и плачу. Это вы привыкли врачей бесчувственными считать, а для нас каждый умерший младенец— личное горе. Приехала она на двадцать девятой неделе, воды отошли и схватки начались. Мы, как могли, пытались остановить, но роды начались стремительно. Родила малыша, весил всего девятьсот грамм. Эх, приедь она раньше. Укол бы успели сделать для раскрытия легких, а так. Поздно уже было. Я ее помню, сама еще девочка, худая, бледная. Она тут санитаркам помогала, полы драила, больных переносила, судна мыла. Лишь бы позволили в патологии рядом с малышом оставаться. Бывало, зайду к ней, а она молоко цедит, плачет и цедит. Я-то знаю, что малыш в плохом состоянии, а она говорит: "вот выйдем с Егоркой, грудью кормить буду". Потом вроде немного оклемался малыш, вес набрал. Мы уже и вздохнули с облегчением. Выписывать хотели. Она еще убежала на один день. Вроде с отцом покупать кроватку да коляску. Мы тоже кое-чего подкинули. Принесли мешками вещи от своих детей.

Антонина Михайловна вытерла глаза платочком.

— Не могу. Как вспомню… ох… слезы на глаза сами наворачиваются. Перед выпиской ему плохо стало. Посинел весь, задыхаться начал. Мы его к аппаратам искусственной вентиляции подключили. Диагноз неутешительный — бронхопульмональная дисплазия. Таких малышей выхаживают сейчас и у нас, а тогда оборудования нужного не было, лекарств тоже. Я Василисе предлагала в платный центр в столицу обратиться. А там, сволочи, такую цену заломили. Мы старались, вроде собрали, кто сколько мог. Жалели сиротку. Да и сейчас такие мамы молоденькие, одиночки, редко так трусятся, особенно если дите больное. Здоровых бросают. А она не отходила от него. Бывало, уснет на стуле, он только пикнет, а она уже на ногах. В общем, не нашла она тогда пяти тысяч долларов. Говорят, к папаше ребенка ходила за два дня до смерти Егорки, а тот… Слов нет…Тот сукин сын отказал ей. Представляете, просто отказал. Господи, как же нехристей таких земля носит?