Записки бойца Армии теней - Александр Агафонов-Глянцев

Глава 7. ПАРИЖ, апрель 1942 года 

- У нас сейчас так мало постояльцев! - сокрушался пожилой маленький услужливый итальянец с роскошными пышными усами, управляющий гостиницей "Миди", куда нас с Мишелем определили подпольщики: - Все бегут из нашего голодного города... Звали его Энрико. Он открыл нам небольшую комнатку с двумя кроватями, столиком, двумя табуретками и газовой плитой, попросил располагаться. Мишель тут же, как "истый санитар", занялся моими бинтами. Меня тронула его заботливость, я бы сказал, даже - нежность. И тут из окна донеслась мелодия венецианской баркароллы, напеваемая теплым бархатным голосом. Мы бросились к окну: внизу, во дворе, маленькая и молоденькая женщина, скорей миниатюрная девочка, развешивала белье. Пела, порхала и вскоре исчезла. Через несколько минут к нам постучали, и перед нами предстала та самая "бабочка-певунья", оказавшаяся дочерью Энрико. До чего же приятная женщина! Сколько обаяния, грации, жизнерадостности! К нам в комнату впорхнула сама весна! Звали ее Ренэ. К сожалению, не всё в ее жизни было "весенним": по ее словам, муж-офицер погиб в первые дни войны на линии Мажино. Мать больна, с кровати ужу давно не поднимается... - Какой у вас, мадемуазель, прелестный голосок! Прямо, как у Эдит Пиафф!- рассыпался в комплиментах галантный Мишель. Выхватил у нее из рук веник и начал помогать. Я стеснялся своего вида, а Ренэ смеялась: - А ваш товарищ, месье, - не глухонемой ли?{26} - Нет. Он просто не привык к таким редким милым созданиям. - отшутился Мишель.

Ренэ интересовалась Германией. Понравилось ли нам там? Мы отвечали неопределенно, или же старались перевести разговор в более нейтральное русло. На следующий день Ренэ неожиданно спросила: - Месье, как вы думаете, скоро ли погонят бошей из России? - Куда там! - засмеялся Мишель: - Немцы - такая силища, что русские скоро сдадутся. Даже наша Франция не смогла с бошами справиться! - Странно... - ни к кому не обращаясь, засомневалась Ренэ. Прошло еще несколько дней. Вскоре мы поняли, почему нас определили именно в эту гостиницу. Ренэ, как и ее отец, очень с нами подружились. Без этой певуньи нам было пусто и скучновато. Мишель уже окунулся в парижские будни, ходил на встречи с нашими руководителями, помогал в распространении листовок. Один я в моих бинтах был прикован к комнате. И вдруг, когда,- а это бывало часто,- Ренэ балагурила с нами, она повторила тот же вопрос: "Когда бошей погонят из России?". А на ответ Мишеля, что этому, по-видимому, не бывать никогда, ехидно заметила: - А по-моему, вы думаете иначе. Нечего принимать меня за несмышленую дурочку: среди книг на вашей полке я видела спрятанные листовки... Мы оторопели: неужели так глупо и элементарно влипли? Посмотрели украдкой и осуждающе друг на друга. - Чего вы переглядываетесь? - заметила на это Ренэ: - До вас здесь ночевала моя кузина Женевьев, активистка компартии. Скрывалась от полиции. Так я ее выручила: пока отвлекала нагрянувших ажанов болтовней, у нее было время улизнуть вот через это ваше окно, на крышу сарая, а с нее - на другую улицу...

Конфликт был исчерпан, нам долее незачем было друг перед другом кривить душой. У нас появился настоящий товарищ и единомышленник. Да какой прелестный! Помню, перед самым комендантским часом Мишель пошел на встречу с "ответственным" Гастоном. Мы с Ренэ долго ждали его возвращения. Давно уже комендантский час, а его всё нет и нет. Как тревожно переживали мы с Ренэ эту задержку, каких только догадок не строили! Уже собирались идти на его поиски, как появился он сам. Угрюмый, нелюдимый, злой. Таким я его еще никогда не видел. Долго отходил, наконец произнес: - Сасси, погиб Морис!.. Передо мной, как живой, встал облик Мориса, его исхудавшее, измученное недоеданием, но милое лицо... Вспомнился незамысловатый ужин на рю де ля Конвансьон, передача Коминтерна, браунинг, совместная работа в ночном Париже и... его мрачный тост... Как он погиб? - Среди бела дня, со своим семнадцатилетним напарником-тезкой он бросил бомбу в форточку немецкой столовой "Зольдатенхайм". Пока там раздавались стоны, примчались полицейские, жандармы. Схватили чуть замешкавшегося напарника. Морис, находившийся уже далеко, вернулся, начал стрелять. Полицейские, выпустив схваченного, ответили огнем, ранили Мориса в ногу. Напарник услышал его крик: "Беги! Меня живым не возьмут!". И тут же Морис покончил с собой. Одни говорят, что он выпустил в себя последнюю пулю, другие - что раскусил ампулу с ядом... Как бы то ни было, но тост его исполнился: сестренка не прочтет его фамилии в списках расстрелянных, не узнает о его гибели...{27} - Я решил, Сасси, передать почти весь наш немецкий заработок, все наши марки, в кассу помощи семьям погибших - в фонд солидарности... Так для нас настали очень голодные времена...

Наконец сняты мои бинты, остались только свежие красные рубцы. Я сфотографировался в том же "Юнипри", куда сходили с Ренэ, затем с Мишелем отправились на встречу с Кристианом. Добирались со всеми предосторожностями, остерегаясь "хвоста". Нацисты стали применять новый метод слежки - передачу "объекта" по эстафете. Поэтому мы часто и неожиданно для посторонних пересаживались из вагона в вагон, пользовались и другими известными нам методами сбивания со следа. Собственно, это делали не столько из опасения,- за документы наши пока бояться было нечего,- сколько для тренировки. К назначенному часу мы были в кафе "Дюпон". Хорошо запомнилась его реклама: "Chez Dupont tout est bon!" "У Дюпона всё отлично!").

В зале, как обычно, царило оживление. Мы в автомате взяли по стакану йогурта и примостились за столиком, лицом ко входу. В дверях показался Кристиан Зервос. Подошел к автоматам, взял тоже стакан напитка и, будто выискивая глазами свободное место, прошел мимо нас: - В порт Дофин!" - тихо обронил он название станции метро: - Оттуда пойдете следом за мной. Через минуту после ухода Кристиана, вышли и мы. В Булонский же лес, следуя за ним, добрались благополучно. Прогуливаясь по весенним пустынным и влажным аллеям, мы жадно слушали отрывистые, краткие фразы нашего руководителя. Прежде всего он отругал меня: - Тебя послали не за тем... То могли сделать и сами немцы. Теперь приходится менять твои документы. А "типография" у нас не такого масштаба... Напоследок он сказал, (видимо, чтобы приподнять настроение после произнесенного выговора), что руководство нашей работой "в основном удовлетворено". Разъяснил положение во Франции. Правительство Виши ведет, по его словам, лицемерную политику: малейшие успехи Гитлера в России вызывают у него заискивание перед оккупационными властями, а неудачи - охлаждение раболепия. В Виши больше всего боятся укрепления коммунистов, восстания. А движение французского Внутреннего Сопротивления набирает силу. Подпольщики приступили к широкомасштабным вербовкам патриотов как в Северной, так и в Южной зонах. Из групп L'Organisation spéciale (OS), куда ранее входили лишь активисты-боевики, организованы первые группы франтиреров-партизан - ФТП, в которые принимаются все, кто не принял политику "аттантизма"{28}, кто желал сражаться немедленно.

Создавалась широкая сеть боевых групп ("груп де комба"), действующих в городах, селах, в лесах и горах. Стотысячным тиражом стала издаваться подпольная газета "Юманите". Вместе с другими газетами, как "Ля ви увриер" ("Рабочая жизнь") и "Франс д'Абор" ("Франция прежде всего"), она публикует комментарии о действиях ФТП и Бэ-Жи ("Молодежные батальоны").

К власти пришел Лаваль, страстно желавший победы Германии и всеми силами обрушившийся на патриотов. Гитлеровцы, чтобы противостоять растущему Сопротивлению, сконцентрировали весь полицейский аппарат в одних руках. Его возглавил эсэсовец Карл Оберг. Так, по мнению Кристиана, сложилась политическая ситуация во Франции.

Затем он рассказал о моих товарищах по плену, - с Михайлом и Николаем всё в порядке. Из лагеря в Сааргемюнде бежала и другая тройка, тоже взявшаяся теперь за оружие. Группа Ковальского успешно организовывает побеги и переправку беглецов в боевые отряды. В нашу группу Кристиан решил ввести новичка, для "стажировки". Дал его описание и "пароль" для встречи с ним. Подробно проинформировал о дальнейшей работе и попросил готовиться к новому заданию. Какому? - не уточнил. А как готовиться? - усиленно заниматься физической тренировкой. - Вредно наращивать жирок на ваши немецкие марки! - съехидничал он. Эх, если бы он только знал, что тот йогурт, который мы выпили перед встречей, по нашей раскладке было единственным на сегодня суточным питанием! Но объяснять судьбу наших "немецких марок", - стоило ли?  

Весна 1942 года набирала силу. Обычно хмурое и грязное парижское небо поголубело, и после ночных (а то и дневных) операций мы с Мишелем нередко посещали Булонский лес. Деревья уже покрывались нежным зеленым пушком, пробивалась молодая, будто свежевымытая, травка. Природа жила своей ни от кого не зависящей жизнью, и не было ей никакого дела до житейских тревог, подпольных листовок, стрельбы, взрывов, облав, расстрелов...