Двадцать дней без войны (Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) - 2) - Константин Симонов

Она на ходу повернула лицо к Лопатину.

- Кого-нибудь за эти дни спрашивали обо мне, да?

- Спрашивал.

- Сразу поняла, когда вы не удивились моей болтовне про платья. И что костюмерной заведую и что дамочкам шыо - все вам доложили, да? У кого спрашивали?

- У Вячеслава Викторовича.

- Это мне повезло. Он добрый человек. Ну и что он вам еще сказал обо мне, кроме того, что я портниха с высшим образованием?

- Сказал, что с вами живут мать и сын, что вы их сами содержите и что он не знает, кто был вашим мужем.

- В общем, верно. И это все, что он вам сказал про меня?

- Нет, не все.

Она несколько шагов прошла молча.

- Так вот, Василий Николаевич, на Новом году у вашего друга я не буду. И пришла для того, чтобы вам это сказать. Потому что много думала о вас эти два дня и почему-то верила, что и вы тоже хотите меня видеть, и надо вас предупредить, что я не буду.

А всех других предупреждать необязательно, обойдутся. И выходит, что я вас сейчас провожу до вашего друга и пойду там по соседству по своим портняжным делам и больше мы с вами в этом году уже не увидимся. Только в будущем, если вы этого захотите.

- Захочу, - сказал Лопатин, - но я послезавтра утром уезжаю.

- Неужели послезавтра? А я почему-то считала, что позже.

Спрашивала Соню, монтажницу, и она сказала, что вы будете работать до второго.

- До второго - в том смысле, что второго уже уеду. Дальше, - Лопатин запнулся. Что-то помешало ему сказать "на фронт", и он сказал вместо этого "дальше".

- А я подумала, что вы будете до третьего, раз работа до второго. Вот как все глупо, - сказала она печально. - Мне легче было решиться не видеться с вами на Новом году, пока я думала, что еще два дня впереди. Ну да все равно, я уже решила.

Сказала эти последние слова уже не ему, а себе. И кивнула сама себе подтвердила. Потом остановилась и спросила:

- Я-то в валенках, а вы в сапогах. Вам-то не холодно?

- Ничего, я на два шерстяных носка. Да и не так уж тут холодно.

- А портянок не носите?

- Не ношу. Так и не научился подвертывать.

- Мой муж тоже носки носил, хотя им портянки выдавали, но они бабушке на тряпки вручались. А ремень остался с довоенного времени и, как видите, пошел в дело.

Может быть, она ждала, что он спросит ее о муже, но Лопатин не спросил, шел молча, продолжая держать ее за руку.

- Владелец ремня жив и здоров, служит в армии, но пока не воюет, пока на Дальнем Востоке, - сказала она, пройдя несколько шагов. - Уехал в начале сорокового года отсюда, из Среднеазиатского округа, туда строить, как я понимаю, укрепления - он военный инженер. Предполагалось, что обживется там, на месте, и вызовет семью. А потом не вызвал, дал мне вольную. А я в свою очередь ему. С тех пор мы здесь сами по себе, а он там сам по себе.

- Женился?

- В конечном итоге женился. После того как я вместо заявления в партбюро написала ему, что может на все четыре стороны... Война как-то сгладила, а тогда была ужасно зла. Не люблю, когда водят за нос. Разные бывают "жди меня!", бывают и такие.

Вы, по-моему, правдивый человек?

- По-моему, да, - сказал Лопатин. - В принципе, да.

- Так вот, объясните мне, как это там у вас на фронте происходит; одной рукой письма домой, а другой... Только не думайте, я очень хорошо понимаю и даже знаю, что здесь у нас истосковавшиеся, исстрадавшиеся да просто иногда готовые с ума спятить от одиночества женщины часто возводят напраслину на тех, кто там, на фронте... И все-таки там очень много всего этого, разве пе так?

- Не так, - сказал Лопатин.

- А как?

- А так, что я, например, почти не сталкивался с этим. Оговариваюсь, не знаю, во время затишья и в тылах, может быть, всего этого больше и даже гораздо больше. А когда бои - кто может этим заниматься? Кому до этого? Бывает, конечно, но я очень редко видел, чтоб людям на передовой и поблизости выпадало на долю такое счастье, очень редко.

- А вы все-таки считаете это счастьем?

- Все-таки считаю счастьем. В исполнении желаний, если они обоюдные, все-таки всегда есть доля счастья.

- А как у вас у самого за полтора года войны бывало с этой долей счастья?

- На фронте - никак. Никогда и никак. Не так все это на фронте, понимаете вы, не так, как думают здесь ваши исстрадавшиеся женщины, о которых вы говорите.

- Не мои они, а ваши! И не нам отсюда, а вам оттуда надо думать, как сделать, чтобы они с ума не сходили. Отпуска бы, что ли, хоть какие-нибудь придумали, чтоб знали твердо, что раз в год, на неделю, приедут к ним! Господи ты боже мой, иной раз Душа болит, когда говоришь с такой несчастной женщиной, которая наслушалась всего про всех и ругает своего мужа чуть ли не последними словами, что он и такой и сякой, а душа у нее трепещет от сладкой надежды, что у нее-то, у нее-то все будет не так, как говорят про других! И утешаешь ее и успокаиваешь. А сама думаешь про свое собственное: и никакой войны еще не было, и всего полгода-то и пробыл там, на Дальнем Востоке, один, без меня...

Так, может, я лгу, когда других успокаиваю? Вот почему и вас спросила не из-за себя, а из-за других. Для меня-то, к счастью, вся эта история еще до войны прокрутилась, быстро, как в кино.

И кончилась. И я иногда думаю, слава богу, что до войны, а не во время, обиднее было бы! Я рада тому, что вы мне сказали. Рада, что не так уж лгу, когда кого-то утешаю. И поймите, когда про фронт сплетничают, говорят пакости - если люди мало-мальски хорошие, - это все у них только сверху! А поскрести - под этим такая вера, надежда и любовь...

- Как-то вы странно, все не с того конца начали, поэтому и разговор получился немножко нелепый, - сказал Лопатин.

- Конечно, нелепый. Думала, что спросите меня про мужа, а вы не спросили, пришлось самой рассказывать. А когда рассказала, стало неловко, не по себе. Вот так неуклюже и перешла на общие темы. Слава богу, что как-то выбрались из этого! Я позавчера сидела около вас, и слушала все, что вы говорили, и, конечно, наблюдала за вами. Мне сначала казалось, что вы должны были злиться, сидя там, у Ксении. Согласитесь, в общем-то, положение ваше было глупое.

- В общем, соглашаюсь.

- И вам надо было злиться на себя, что вы пришли. А вы не злились. Вы ее что, совершенно разлюбили?

- Видимо, так.

- А когда поняли это?

- Вот позавчера и понял. И что не злился, вы правы. А не злился еще и потому, что было интересно говорить с Зинаидой Антоновной. Для меня это был неожиданный подарок. А тут еще вы сидели рядом и меня слушали.

- Да уж чуть в ухо не дышала, - рассмеялась она. - Старалась обратить на себя ваше внимание, но ничего не получалось. Все внимание только нашей Зинаиде Антоновне, больше никому. А я, если хотите знать, сама туда хожу только из-за нее. Она всегда умная, и с ней всегда интересно. И как-то легко, хотя и непросто, потому что ей палец в рот не клади! Люблю умных женщин.