Любовь в изгнании / Комитет - Баха Тахер

Ноги привели меня, без моего ведома, в потайной садик. Он был пуст. Я сел на ближайшую ко входу лавку. Желтизна листвы утратила свой блеск, потускнела, листья лежали на земле плотным ржаво-коричневым слоем. Сидеть было холодно, и я стал быстро ходить по коротким пересекающимся дорожкам сада, неизменно возвращаясь в одну и ту же точку. Успокойся! Забудь, наконец, этого эмира! Разве мы с Бриджит не договорились держаться подальше от политики? И разве ты не сделал это, не ушел в себя и не пытался забыть все остальное? Даже разговоры с Халидом и Ханади стали для тебя чем-то второстепенным! Ты старался не затягивать их. Бежал от всего, что напоминало о прежних конфликтах и о прежнем тебе самом. Согласился с тем, что ты не состоялся как отец и не должен пытаться вернуть утраченное. Зачем же эти новые волнения? Откуда взялся этот эмир? Неужели снова вступать в единоборство, и с кем? С эмиром Хамидом и с Давидяном, с этими зловещими всадниками на чистокровных арабских лошадях!

Хватит! История закончилась и сделаем вид, что ничего не было. К чертям эмира и Давидяна! Главное — забыть их. Думать лишь о той единственной радости, которая позволяет противостоять миру.

Как сказала Элен: не ускоряйте развязку! Не следует даже думать о том, что развязка в конце концов наступит. Есть Бриджит. Она из крови и плоти, не призрак, не обман, да, да…

Я кинулся вон из сада. Скорее, скорее туда, в кафе.

Остановился перевести дух, завидев этот домик овальной формы на мысу, вдающемся в реку. Почувствовал, как к глазам подступают слезы.

Какое счастье, что наше кафе по-прежнему стоит на месте.

Какое счастье, что мы сейчас встретимся!

Какое счастье видеть ее идущей по дорожке, ступающей, как всегда, быстро и легко, не идущей, а плывущей в волнах невидимого эфира. И я воспаряю над этой исполненной всяческих зол землей. Любовь поднимает меня на своих крыльях к тебе, к этой чистоте и покою, к нашей совместной радости.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Пещера

На ней был плащ на случай возможного дождя. От меня не укрылось выражение тревоги на ее лице.

Возле окна, у которого мы обычно сидели, я помог ей снять плащ, под которым оказался не синий костюм, а синий вязаный пуловер, надетый поверх белой блузки. Заплетенные в косу волосы она подняла вверх, заколов над затылком. Выбившиеся из прически золотые прядки обрамляли лицо, казавшееся менее округлым.

— Ты не была на работе? — спросил я, когда мы усаживались друг напротив друга.

Она указала рукой на тучи, застилавшие небо:

— Экскурсия в такую погоду? Утром мне позвонили из офиса и предупредили, что туристов сегодня нет.

— Что же делать?

— Молиться, чтобы выглянуло солнце! Хотя это не поможет, туристический сезон так и так подошел к концу. Нужно думать о будущем…

Я знал, что она с трудом перебивается на ничтожную зарплату, получаемую в туристической компании. Она не имела официального разрешения на работу и работала в компании не по договору. Владелец регулярно продлевал ей срок работы, учитывая ее знание нескольких языков и нетребовательность. Его очень устраивало то, что она иностранка, не имеющая прав ни на страхование, ни на пенсию, и он держался за нее, тогда как своих соотечественниц старался уволить раньше, чем они проработают шесть месяцев — срок, необходимый для приобретения полагающихся по закону прав. Бриджит с тех пор, как я с ней познакомился, жила только на зарплату и не могла себе позволить ничего лишнего. От меня она тоже ничего не принимала. Если я приглашал ее на обед, на следующий день она непременно приглашала меня. Однажды вечером она заняла у меня небольшую сумму. На следующее утро я нашел в почтовом ящике конверт с деньгами — она не стала дожидаться полудня, чтобы вернуть их при встрече. В конце концов я перестал приглашать ее в рестораны и дарить маленькие подарки, чтобы она не чувствовала себя обязанной. Я был уверен, что она не примет от меня никакой помощи, даже если потеряет работу. Что будет с нею и с нами обоими?

К моему удивлению, Бриджит погладила меня по руке и засмеялась:

— Не волнуйся, ты от меня так легко не отделаешься! Найдем другой выход или другую работу. Директор компании говорил сегодня, что есть человек, желающий брать уроки французского языка. Думаю, что я смогу обучать начинающих и иностранцев.

Я не знал, говорила ли она правду или хотела просто успокоить меня. Она продолжала гладить меня по руке, словно убаюкивая, и смотрела в окно, за которым уже начинался дождь. Крупные капли падали в реку, и волны поглощали их.

Лукаво взглянув на меня, Бриджит произнесла:

— Видишь, небо и река любят друг друга, и от этой любви родятся новые волны. — Похлопала по моей руке: — Эй, где ты? О чем думаешь?

— Думаю о том, что ты сказала сейчас, и о том, что произошло сегодня, и о том, что случится завтра.

Она надула губки и отдернула свою руку:

— Значит, ты ничуть не переменился. Сколько раз я тебе запрещала волноваться из-за того, что происходит и что произойдет. В нашем распоряжении только мгновение — здесь и сейчас.

— Я вдвое старше тебя, а ты даешь мне уроки, — пошутил я.

— Я же не виновата, что ты всю жизнь не учил уроки!

Она права! Но что делать, если перед глазами у меня стоит Элен, тщетно пытающаяся не утратить остатки своей гордости, умоляя меня о помощи? Чем все это закончится?

Бриджит снова молча смотрела в окно, по лицу ее блуждала неясная улыбка. Дождь все усиливался, и черные тучи в небе наползали одна на другую.

— Мне кажется, что мы с тобой — семья сумасшедших, — проговорила она.

— Ты первая это сказала! Но почему тебе пришло это на ум сейчас?

— Из-за дождя. Я вспомнила такой же день, пережитый в детстве. Утро было солнечным. Мы сидели с отцом в его кабинете, и я, по обыкновению молча, наблюдала, как он работает. Вдруг он обернулся ко мне и спросил: «Бриджит, ты знаешь названия деревьев?» Я не знала. Он сказал: «Какой позор! Ну-ка, воспользуемся хорошей погодой и проведем день с пользой, я научу тебя названиям деревьев.» На окраине городка был большой, как лес, ботанический сад. Но когда мы туда пришли, тучи закрыли солнце, и в саду стало темно, а потом пошел проливной дождь. Все это, однако, не остановило моего отца — он водил меня от дерева к дереву, срывал с каждого листок, сравнивал их и был полностью увлечен этим занятием. Выкладывал мне все свои познания, а я слушала, боясь пропустить хоть слово. У нас с собой не было даже зонта, чтобы прикрыть головы, и мы перебегали от одного дерева к другому, он не переставал объяснять, а я — слушать. Когда мы вернулись домой, мама пришла в ужас, закричала отцу, чтобы он скорее переоделся, а сама кинулась снимать с меня мокрое платье и выжимать мои волосы. Она плакала и говорила: девочка умрет, у нее будет воспаление легких, и она наверняка умрет. Отец не пошел переодеваться, а стоял, как вкопанный и смотрел на меня со страхом, как будто вдруг понял, что произошло. С него капала вода. Я подмигнула ему, чтобы успокоить. И знаешь, этот урок не забылся. В любой стране у меня есть деревья-друзья, я делюсь с ними своими радостями и печалями. Думаю, что деревья понимают, когда я обращаюсь к ним, даже уверена в этом. Как ты смотришь на то, чтобы нам завести ребенка?

Вопрос дошел до меня не сразу. Но на лице Бриджит, возле глаз и на подбородке, появились морщинки, глаза ее блестели и выражали нетерпение.

— Ты шутишь?

— Нет. Я до сих пор вообще не думала о ребенке после того, как потеряла первого.

— Ребенок? В моем возрасте?

— Что такое возраст? Никогда не поздно преподнести жизни подарок. Ребенок — это ты и я. Мы будем жить в нем и с ним. Где-нибудь далеко… на острове или на горе. Научим его любить деревья, цветы, стихи, научим дружить с деревьями, понимать шелест их ветвей и шорох падающих листьев. Научим его не забывать их осенью, говорить деревьям: я с вами в муках смерти и рождения. И он будет возрождаться вместе с ними, когда они вновь оденутся зеленой листвой. Но он будет помнить о них и зимой, когда они стоят голые, он будет согревать их своей любовью. Давай родим такого ребенка!

Щеки ее горели, она дрожала от волнения и возбужденно размахивала руками.

Помолчав, я спросил:

— А что с ним будет, когда он однажды спустится с этой горы или покинет этот остров? Люди отнесутся к нему столь же участливо, как деревья?

— Я еще не сказала тебе, что прежде всего мы научим его любви. Он спасется любовью, так же, как спаслись мы, правда? Всегда, всегда будет спасаться любовью.

Но в голосе ее, когда она произносила это «всегда, всегда», уже звучали ноты сомнения. Голос понизился до шепота, ей хотелось убедить саму себя и убедить меня в том, что все это может быть правдой. Но при виде ее дрожащих губ, мне показалось, что она с трудом сдерживает слезы и готова признаться в том, что погналась за миражом.