Контейнер «Россия» - Александр Клуге
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Идеологу термин «отчуждение» был незнаком
На третьем году перестройки, во время официального визита федерального президента Германии фон Вайцзеккера в Москву, политические деятели Кремля были нарочито доступны. Например, можно было задать вопросы ответственному в Кремле за идеологию Александру Яковлеву, присоединившись к окружавшей его толпе. Хотя каждая потраченная им минута замедляла перемены, совершавшиеся в то время в Советском Союзе, нетерпения политик не демонстрировал. Его речи изобиловали обобщениями. Экономика интересовала его только в связи с обеспечением городского населения провизией на зиму.
Он не знал немецкого слова ОТЧУЖДЕНИЕ (ENTFREMDUNG). Озадаченный, он ухватился за английский термин alienation, который, как ему казалось, подходил для описания известных ему фактов. Чтобы начать употреблять это слово, нужно время, сказал он. У консерваторов вроде Лигачева, не без иронии добавил он (с вызывающим доверие выражением лица), в распоряжении имелось слишком много времени; да и Маркса они изучили лучше меня. Ему же постоянно нужно куда‐то спешить и нет времени перечитывать классика. Если ничего не происходит – побеждает тот, кто обороняется. Упорные консерваторы в администрации могут ждать, а мы – нет. Это звучало скептически.
Он воевал против немцев под Ленинградом. Теперь, по случаю визита, он должен встретиться с федеральным президентом Германии, который вполне мог воевать на стороне оккупантов и быть членом элитного полка. Однако Германия потерпела поражение, поскольку немцы продвигались недостаточно быстро и потеряли много времени на севере России. Завоевание Берлина стало последним штрихом. Второй наиболее влиятельный политик в советском правительстве выглядел уставшим. Осталось неясным, зачем он сравнил группу партийных функционеров, инициировавших перестройку, то есть в том числе и себя самого, с 9‐м пехотным полком, потерпевшим неудачу сначала на одном из балтийских островов, а затем и под Ленинградом. Однако Яковлева мало что интересовало.
По его словам, у защитников Ленинграда были самые благородные мотивы. А у Лигачева, отстаивавшего позиции партийного аппарата и сельскохозяйственных отделов, они благородные? Нет, ответил Яковлев.
Люстры со свечами в Екатерининском зале, светившие, правда недолго, и для Наполеона, заменили на современные. Это были старательно изготовленные вручную электротехнические изделия тридцатых годов, сделанные на заказ для партийного руководства. Начинается банкет. Заранее продуманная рассадка участников встречи за столом исключает политические дискуссии, поскольку те, кому есть о чем поговорить, сидят далеко друг от друга. Места распределяются в соответствии с иерархией. В Федеративной Республике политически ответственное лицо – начальник ведомства, а в СССР – его заместитель. Их никогда не сажают рядом. Кроме того, на табуретках за каждым руководящим лицом должен находиться переводчик, говорящий на двух языках. И еще другой переводчик, переводящий не с языка на язык, а толкующий исторические значения слов, их контекст. Пяти блюд для банкета слишком много. Достаточно горячего супа, который снимет напряженность. После него представится возможность для оживленной политической дискуссии, которая, однако, не состоится из‐за неподходящей рассадки. «Перевернуть всё с ног на голову»: научиться употреблять классические термины и превратить официальный обед в интересный разговор – вот одна из задач перестройки.
Исследовательская группа из Академгородка
С 1984 по 1987 год в новосибирском Академгородке двенадцать ученых, командированных туда еще Андроповым и позже консультировавших Горбачева, проводили исследования. Они исследовали вопрос, имеет ли очевидный в великой России прогресс (которому противодействовала столь же очевидная нехватка мотивации и политизации) особые, специфические российские корни. Решив его, можно было бы отказаться от лозунга «Социализм в отдельно взятой стране», причины отставания и стольких жертв, и сосредоточиться на чем‐то более полезном для мира.
Возможно, считали исследователи, «сосредоточение чувств» формируется непостижимым для руководящих органов образом. Запуск станции МИР, советский флот, достигший при адмирале Горшкове практически мирового морского господства (факт удивительный; ученые считали его непродуктивным, но поразительным достижением), взрывной характер распространения образования, развитие инженерных наук и, наконец, что важно, гласность – всё это должно было иметь общие корни. В ЭТОМ ОТНОШЕНИИ, СЧИТАЛИ ДВЕНАДЦАТЬ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ, ПЕРЕСТРОЙКА, КАК И ПЕРИОД ДЕСТАЛИНИЗАЦИИ ПРИ ХРУЩЕВЕ, БЫЛА ПРОДОЛЖЕНИЕМ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ИМПУЛЬСОВ 1905 ГОДА, А НЕ ПУТЧИСТСКОЙ АКЦИИ 1917 ГОДА. «Глубоко под снегом» – таким был заголовок совместной публикации этих двенадцати ученых, после распада империи оказавшихся в США и устроившихся – каждый сам по себе – в Беркли, Стэнфорде, Гарварде и Йельском университете. Вместе они больше никогда не работали.
Характеристика перестройки: нехватка времени, а когда время есть – долгое ожидание
У нас, сторонников перестройки, не было времени на то, чтобы организоваться. Организоваться – значит поддерживать друг с другом связь, вырабатывать общие привычки, испытывать друг друга на благонадежность, пытаться выяснить, чего мы вообще хотим. В период «исторического перелома» довольно нелегко прийти к единому мнению о том, с чего начать. У нас был плакат, наглядно показывающий, как мы (наше новое поколение) возвращаемся к ленинским начинаниям. Мы знали всё о первых годах нашей родины, читали ленинское «Что делать?». Однако что же на самом деле предпринимал Ленин и его соратники (все они рано умерли или были расстреляны в 1937 году) на заре Советского государства? Плакат «Вернуться к ленинским истокам» был ярким, но не имел ничего общего с действительностью. Никого из знавших Ленина при жизни мы не встречали. Мы сделали запрос по деятельности Ленина единомышленникам-библиотекарям. Те обещали предоставить информацию в самое ближайшее время. Нас это не устраивало: слишком медленно. Мы ничего не знали и не могли двигаться вперед. Наверное, нам просто стоило самим придумать, к чему изначально стремились классики социализма, и адаптировать придуманное под современный контекст. Решающий момент, отправная точка, когда в декабре 1917-го в одном из депо на северо-западе России отремонтировали и сцепили 12 локомотивов, не может быть повторен ни географически, ни концептуально, например, в условиях сложно организованного комбината в Новокузнецке, страдающего не от отсутствия исправных транспортных средств, а от переизбытка задач, складов, постоянного поиска обходных путей и плановых спецификаций. Современное крупное предприятие в регионе связано (как нервная система с мозгом) с бесчисленными кабинетами в московских комитетах, это сложная структура, состоящая из шахт, сталеплавильных заводов, аппарата сбыта, колонн грузовиков, кухонь, казино, натурального товарообмена между фабриками и заводами, вне сферы влияния юристов и бухгалтерии, из прикрепленных к нему земельных территорий, из различных форм компромиссов, из шрамов от прошлых конфликтов. И всё это, будто
