Айвазовский - Лев Вагнер

Они разговорились как давние знакомые, с каждой минутой открывая друг в друге новые привлекательные черты. Айвазовский делился впечатлениями о чужих краях, рассказывал о Гоголе, об Иванове. Белинский подробно расспрашивал о картине Иванова. До него уже доходили известия, что художник без конца переделывает «Явление Христа народу», добиваясь совершенства.

Айвазовский обрадовался, что разговор перешел к живописи. Он подошел к своей картине и начал молча распаковывать ее.

Белинский насторожился. Он любил живопись, особенно пейзажную, но требовал от художников, чтобы картины будили мысли, а не погружали ум и сердце в одно только бездумное созерцание чарующей природы. Белинский видел в Петербурге несколько итальянских видов Айвазовского. Его привела в восторг живопись художника — свет солнца и луны, заливающий его картины, прозрачная радужная глубина моря, чистые, сверкающие краски. Айвазовский показался ему волшебником, способным своей кистью создать целый мир идеального искусства. Но вместе с тем рождалась опасность ухода художника от действительной жизни.

Когда Айвазовский наконец установил свою картину, Белинский встрепенулся.

Художник изобразил группу людей, спасающихся после кораблекрушения. И хотя морская стихия еще не успокоилась, но в мужественных позах людей дышала такая воля к жизни, что в их победе можно было не сомневаться.

— Ну, вот за это спасибо! — воскликнул Белинский, крепко пожимая руку Айвазовскому. — Я вижу, что для вас жизнь не только веселое пиршество, не праздничное ликование, но поприще борьбы, лишений и страданий!

Айвазовский слушал его с трепетом. Все эти дни, когда он, уединившись в мастерской, трудился над холстом, перед ним неотступно стоял образ Белинского. Он шел сегодня к Виссариону Григорьевичу, как идут на серьезный и очень важный экзамен.

Белинский поднялся с дивана и начал было ходить по комнате и вдруг опять закашлялся. К счастью, приступ длился недолго.

Айвазовский хотел было тут же проститься, но Виссарион Григорьевич опять усадил его и, глядя художнику в глаза, заговорил мягко и тихо:

— Уезжайте отсюда, Иван Константинович. Погубит вас Санкт-Петербург. Не для таких, как вы, этот город. На днях у Одоевского говорили, что царь намерен заказать вам множество картин. Вы погубите свой счастливый дар на этих заказах. Не дадут вам писать такие картины, какую вы нынче принесли. Подобные творения надобно создавать на воле. Уезжайте к своему Черному морю и трудитесь там для будущего. Будущее России прекрасно, и наши внуки и правнуки, которые будут свободны и счастливы, не забудут вас…

…Мороз крепчал, но Айвазовскому было жарко. Он расстегнул шубу. Мысли беспорядочно теснились в его голове. В ушах еще звучали последние слова Белинского. Решиться на бегство из Петербурга, поселиться в Феодосии, рядом с любимым морем… Как это было заманчиво и как трудно! Отказаться от жизни в столице как раз тогда, когда к нему пришла слава, появились деньги, а в будущем ожидает еще больший почет! Да, но искусство… Прав Белинский: он сам примечает, как много времени отнимают у него светские обязанности. А счастье ему приносит только труд. Вот все эти дни, когда он писал картину и нигде не бывал, к нему вернулось давно не испытанное счастливое удовлетворение. А разве Пушкин не мечтал вырваться из Петербурга и жить в деревне? Ему об этом рассказывал Одоевский. Да, Белинский прав… А Глинка?.. Тот же Одоевский поведал, что Михаил Иванович от тоски уехал странствовать по чужим краям — не мог забыть, как издевалась столичная знать над его новой оперой «Руслан и Людмила». А все потому, что к народной музыке обратился. Для аристократии это — что запах дегтя…

Да, прав Белинский: тяжело творить в Санкт-Петербурге. Того и гляди из славного художника превратишься в опального. Разве он сам этого не испытал в юности по навету Таннера? Тысячу раз прав Белинский… Уехать, уехать отсюда!..

Родные пенаты

Намерению художника обосноваться в родном городе помешала высочайшая воля.

Великий князь Константин, которому уже исполнилось семнадцать лет, собрался весной 1845 года в плавание к берегам Турции, Малой Азии и островам Греческого архипелага. В число лиц, сопровождающих великого князя, был включен Айвазовский. Таково было желание императора. Пришлось повиноваться… Радовало только то, что начальником экспедиции был Федор Петрович Литке.

Как мало напоминало Айвазовскому это путешествие его недавние счастливые странствия по Европе.

И хотя он увидел много новых дивных мест, которые потом запечатлел на картинах — «Вид Константинополя», «Вид Принцевых островов с высоты птичьего полета на Мраморное море», «Заход солнца над Троей», «Остров Родос», «Милос при утреннем солнце», — душа его была омрачена: земля Эллады была в развалинах.

Особенно тяжелое впечатление произвел остров Хиос. Некогда воспетый поэтами, Хиос с его вином, которым упивались боги, являл сплошные руины. Здесь до восстания были красивые дома, многие из мрамора и порфира, с колоннами и портиками, окруженные садами. А теперь участники экспедиции ехали как бы через кладбище. Разрушения избегли только деревни, расположенные высоко в горах.

Горька была жизнь греков на тех островах, которые оставались под контролем Турции. На острове Родосе в городе того же имени по пятницам после возгласа муэдзина греки изгонялись из города, а в обычные дни после захода солнца городские ворота запирались, и никто не мог ни выйти из города, ни войти в него.

И хотя плавание в Эгейском море доставило Айвазовскому много художественных впечатлений, он был счастлив, когда пароход «Бессарабия» 22 июля 1845 года вошел в Одесский порт. Наконец-то можно поехать домой, в родную Феодосию.

На окраине Феодосии, на самом берегу моря, Айвазовский приобрел участок земли. Помимо желания иметь собственный просторный дом была затаенная мечта: создать в своей мастерской школу живописи на юге России.

Дни, недели, месяцы прошли в хлопотах. Дом вскоре был окончен, и Айвазовский начал устраиваться на постоянное жительство.

В Петербурге решение художника вызвало массу толков. Никто не хотел верить, что молодой, жизнерадостный Айвазовский, окруженный громкой славой, любящий театр, общество просвещенных людей, добровольно оставляет столицу и поселяется где-то в глухом углу на южной окраине России. Об истинных причинах, заставивших Айвазовского переселиться из Петербурга в Феодосию, знали лишь немногие друзья. Остальные полагали, что художник моря не может долго жить вдали от его вдохновительницы — морской стихии.

А сам Айвазовский вовсе не собирался уединяться. Двери его дома всегда были широко открыты. Каждый, кто хотел, мог посмотреть новые картины или побеседовать с художником. Феодосийцы поражались, что слава совершенно не изменила Айвазовского: он был прост и доступен для всех. Художник часто бывал у рыбаков, вел долгие беседы на базаре с крестьянами, был знаком со всеми ремесленниками городка. Но никогда простые люди не беспокоили художника в часы работы. Всем было известно, что Иван Константинович ведет размеренный, трудовой образ жизни — встает в летнее время в семь часов утра и сразу же приступает к работе. И так каждый день.

В городке все с уважением повторяли любимые слова художника, которые он часто произносил: «Для меня жить — значит работать».

В новой мастерской он создавал картину за картиной: морские виды Италии, родную Феодосию, Керчь, Севастополь, Аю-Даг, виды Одессы, Константинополя… Легко и радостно работалось ему в родном городке.

Но художник никогда не забывал, что числится по военно-морскому ведомству и является живописцем Главного морского штаба. Он начал писать картину об основателе русского флота Петре I.

Буря застала Балтийский флот в Финском заливе. Молнии освещают корабли, которым грозит гибель. Но вот на скалистом берегу вспыхнул яркий костер. Его зажег Петр I, добравшийся до берега с одним матросом. Костер, как маяк, указывает путь кораблям. Высокие ревущие волны с яростью накидываются на флотилию. Разъяренная стихия пытается сломить людей. Но стихия слепа. Огонь, зажженный человеком, осветил путь кораблям. И воля человека сильнее ярости волн.

Событие, изображенное Айвазовским на картине, имело место 31 августа 1714 года. Еще в Петербурге, готовясь к будущей работе, художник тщательно изучал чертежи русских кораблей того времени, оснастку судов, вооружение. Книги и рассказы моряков дополняли эти сведения, а развитое воображение помогло явственно представить события давних лет. Айвазовский назвал картину «Петр I при Красной Горке зажигает костер для подачи сигналов флоту».