Боги богов - Андрей Рубанов

Марат сел и подложил под спину подушку. Шевелением пальца подозвал Муугу и тихо спросил:

— Сколько ей лет?

— Трудно сказать, — на запретном языке прошептал генерал, наклонившись (Марат ощутил запах жевательной коры). — Говорит — тринадцать. А по зубам смотреть — восемь, девять.

Не восемь, подумал Марат. И даже не тринадцать. У молодых женщин не бывает такого пронзительного взгляда.

Она смотрела пристально, то исподлобья, то, наоборот, гордо подняв подбородок. Для надежности ей связали запястья и локти, пленница не могла убрать упавшие на лицо спутанные волосы, но они не мешали взгляду — наоборот, подчеркивали его силу.

На несколько мгновений Марат с интересом поддался гипнотическому обаянию странной дикарки, а потом услышал урчание в ее животе и не выдержал, улыбнулся, и пленница тоже подняла вверх углы сжатых губ, и состоялся обмен сигналами: ты такая же, как все, сообщил ей Марат; конечно, ответила колдунья. Только я, в отличие от всех, не боюсь тебя.

Кстати, живот ему понравился. Плоский, сильный, под золотистой кожей заметны мускулы. Но остальное — плечи, шея, бедра — принадлежало обыкновенной женщине из тех, что рождены на берегу и сызмальства ходят на отмели собирать черепашью икру или яйца крабов. Между тем оба генерала — и Муугу, и Хохотун — в один голос заявили, что при задержании злодейка продемонстрировала невероятную ловкость и силу, покалечила троих воинов. В тот же вечер Хохотун лично допросил преступницу, в ходе дознания не церемонился, однако утром на теле пытаемой не осталось никаких следов.

Муугу был краток: не местная, пришла, скорее всего, с юга, имя скрывает, на пропитание добывала, развлекая людей пением и танцами, рисовала на стенах запретные знаки, за что и поймана. Марат кивнул, ничего не ответил. Он давно всё знал. Митрополит опять опередил силовые структуры. Хитрый жрец имел свою личную сеть первоклассных осведомителей и прибежал с подробным доносом еще три дня назад.

Бродяжка явилась в Город в разгар сезона штормов. Своего имени действительно никому не называла, но никто и не спрашивал: у бродяг не бывает имен. Стража дважды пыталась схватить ее за рисование запретных знаков, а также хулу и ересь, но оба раза девке удавалось бежать; третье задержание тоже наверняка сорвалось бы, но Митрополит, исполненный обожания к Владыке, заблаговременно подарил генералу Муугу наконечники для стрел, смазанные ядом кораллового угря… Что еще? Красива, умна, знает северное и южное наречия. Не расстается с ножом из челюсти пчеловолка. Говорит про Узур. Посещает чистые кварталы и, возможно, имеет там покровителей…

Марат опять посмотрел в ее глаза. Действительно умна. И отважна. Людям Города-на-Берегу запрещено смотреть на Владыку. При появлении Владыки люди должны падать ниц и лежать, обратив к небу затылки. Так было всегда. Ну, положим, не всегда, но последние пять лет, со времен окончания войны.

А гостья с юга не упала ниц. Когда Муугу ввел ее в покои Владыки и повалил на пол, она ловко встала, без помощи рук. И после второго удара тоже встала. И после третьего. Марат уже решил нарушить этикет и возгласом остановить своего главного воина, но Муугу догадался кинуть взгляд на Владыку, и кричать не пришлось: соответствующий приказ был отдан шевелением брови.

Насчет падения ниц и обращения к небу затылков — это была идея Жильца.

— Слушай меня, дурак, — хрипел старый паралитик. — Ты бог, понял? Для дикарей ты должен существовать только в виде идеи. Сиди наверху и будь недосягаем. Спускайся только в дни праздников, и пусть они трясутся от ужаса.

Первые два года Марат так и делал. Один из младших жрецов дул в трубу, изготовленную из раковины хищного моллюска ю, и одиннадцать тысяч жителей Города — или сколько их тогда было — погружали лица в землю. Наверное, Жильцу, будь он Владыкой, это бы нравилось. Однако сам Марат не ощущал душевного подъема, наблюдая, как мускулистая стража ударами дубин и топоров валит в пыль полуголых горожан. Специально заставлять народ бояться — это перебор. Люди трепетали перед Владыкой и без помощи труб и дубин. Особенно старшее поколение — те, кто помнил времена Большой войны и Большой стройки.

Он давно уже не являл себя народу. Недосягаем — значит, недосягаем. Божественный статус достигнут и не нуждается в упрочении. А если что — пистолет всегда рядом.

Завоевание побережья обошлось почти в тысячу зарядов, второй такой войны Марат не выдержал бы — но второй войны и не будет. Покорены тринадцать племен. Построен город, каких не видели жители берега ни на севере, ни на юге. И как свидетельство величия Владыки, Хозяина Огня, Возлюбившего Берег, Океан и Все Сущее, людьми Города возведена Пирамида из камней, высотой до облаков, где ныне живёт Хозяин Огня и его Великий Отец.

Здесь все счастливы. И в этот год, от начала новых времен — шестой, уже выросло целое поколение тех, кто не помнит иной жизни, кроме жизни под владычеством Хозяина Огня, Возлюбившего Берег, Океан и Все Сущее.

Но у женщины со связанными руками, стоявшей сейчас перед Маратом — на расстоянии семи шагов, как велят правила, — имелось, судя по ее взгляду, другое мнение насчет любви к берегу и океану.

Волосы ее в момент ареста были заплетены в восемь кос, уже за одно это ведьму следовало лично сжечь на главной площади. Восемь кос могли иметь только матери родов, жены Владыки и сам Владыка. Даже священникам Храма Отца и Сына разрешалось иметь только четыре косы. Сейчас медного цвета грива бродяжки была распущена, несколько прядей прилипли к мокрым от пота вискам.

Разумеется, говорить с ней было нельзя. Простолюдин — даже самый уважаемый, зажиточный, имеющий десятки заслуг, — не может вынести звука голоса Владыки, ибо сей голос подобен реву тысячи боевых носорогов или грохоту ежегодного Большого шторма. Простолюдин не умеет постичь смысла слов Владыки, ибо не для всех эти слова, но для малого круга жрецов и старых воинов, ветеранов похода через горы.

Пленницу следовало бросить в пещеры, в компанию к ворам и убийцам, пусть Хохотун допрашивает ее по самым передовым методикам Великого Отца.

Но ее взгляд был слишком ясным и умным для женщины эпохи неолита, ее наивные попытки гипноза, ее флюиды дерзости показались Марату слишком интересными; самки Золотой Планеты так себя не ведут. Даже смелые и независимые матери родов не позволяют себе смотреть на Хозяина Огня как на равного.

Владыка пошевелил пальцем, и Муугу наклонился.

— Развяжи ей руки и уйди.

На лице генерала не дрогнул ни один мускул. Выхватив нож, Муугу рассек ремни, свободной рукой ловко подхватил обрезки; бесшумно исчез за дверью.

Некоторое время Марат молчал.

Освободившись, женщина не стала растирать затекшие запястья — одну руку положила на талию, другую — опустила вдоль тела.

— Я буду тебя спрашивать, — сказал Марат на южном диалекте. — Ты будешь отвечать. Если ты не будешь отвечать, я убью тебя. Если мне не понравятся твои ответы, я убью тебя. Это понятно?

Пленница медленно покачала головой и тихо произнесла:

— Ты не убьешь меня.

— Почему?

— Потому что тебе интересно.

Голос ему понравился: негромкий, но сильный; она легко справлялась с характерными для языка южан звуками «цтх» и «чцм», но не таращила глаза и не кривила губы, как делают это южные охотники на тюленей.

Марат перешел на северный язык.

— Ты умна. Почему ты хочешь понравиться мне?

Она все-таки подняла руки, но только для того, чтобы убрать с лица спутанные грязные волосы.

— Потому что я пришла, чтобы подарить тебе любовь.

Ее северный язык был так же свободен и чист.

— Почему ты думаешь, что мне нужна твоя любовь? — с ледяным презрением спросил Марат. — У меня есть вся любовь этого мира. Любовь течет через меня. С неба к людям моих земель. Когда мне нужна женщина, я зову своих жен. Ты хочешь быть одной из моих жен?

— Нет.

«Она смотрит на мои пальцы, — подумал Марат. — Утром жены натолкали мне под ногти свежие измельченные водоросли дзури, вернейшее средство от сглаза; значит, ей знакомы поверья матерей; кто она — дочь матери рода? Или действительно ведьма?»

— Откуда ты пришла? — спросил он.

— Из Узура.

— Если ты еще раз скажешь мне ложь, я убью тебя. Откуда ты пришла?

— Из Узура, — твердо повторила пленница. — Поверь мне. Я говорю правду. Тебе сказали, что из Узура никто не приходит. Это не так. Иногда живущие в Узуре возвращаются. Так вернулась и я.

— Зачем?

— Чтобы подарить тебе любовь. И позвать в Узур.

— Меня нельзя позвать в Узур. Я иду, куда хочу. Если я захочу пойти в Узур, я пойду в Узур.

Пленница улыбнулась и снова провела пальцами по лбу, открывая лицо.

— Но ты не идешь в Узур, — спокойно произнесла она. — Ты ищешь его, но не можешь найти. Ты ищешь его пять лет. Ты послал людей вдоль берега, на север и юг, и приказал искать Узур. Твои люди схватили многих бродяг и пытали их, желая узнать, как найти Узур. Но бродяги не показали тебе дорогу в Узур. Я знаю тебя: ты можешь многое, но не всё. Ты хочешь найти Узур, но не можешь найти Узур. Возьми мою любовь, и я отведу тебя туда.