Повелитель гроз. Анакир. Белая змея - Танит Ли

Шансарец откатился и стремительно бросился на него, снова и снова. Регер встретил его удар, сам ударил сбоку, снизу, в никуда, затем плавно перешел в нападение, вынуждая Казарла защищаться.

Первая и единственная рана шансарца кровоточила. Порез не лишил его боеспособности, но ему и без того не хватало боевого духа. Сейчас он не выкладывался так, как в реке.

Регер перебросил нож Заддафа из правой руки в левую, шагнул вперед и правым кулаком нанес удар в челюсть шансарцу. Когда тот покачнулся, Регер пнул его ногой. Казарл рухнул в цветы, шалианский кинжал отлетел в куст.

— Ты умер в реке, как и сказал мне, — уронил Регер.

— Амрек! — воскликнул шансарец. — Убей меня или позволь встать, чтобы сразить тебя.

Регер стоял над ним.

— Братья в Элисааре боролись за право первородства. А за что сражаться нам?

— За весь мир. Это продолжение вражды Ральднора. Кто-то должен возобладать, — он дотянулся до щиколотки Регера и потянул вниз, но Регер оторвал руку Казарла от своей ноги.

— У тебя идет кровь, эм Шансар. Иди в поселок к женщине и попроси осмотреть твою рану.

— Кто возобладает? — повторил Казарл. — Твоя раса или моя?

— Или эманакир. Если я пойду на запад, я найду город.

Казарл распластался на земле. Внезапно порез на боку начал причинять ему боль.

— Я был ее слугой в северном Элисааре — Ша’лисе. Я видел ее без вуали. Это была Аз’тира. Она умерла и снова ожила. Я лгал тебе, — он прикрыл глаза от солнца, его лицо стало загадочным и серьезным.

— Она говорила, что ее магия заставит меня последовать за ней?

— Она ничего не говорила о тебе. Она забыла тебя, Лидиец.

— Значит, она говорила только о городе.

— Кое-что и о городе.

— Но достаточно, чтобы ты смог найти дорогу туда.

— О да…

— Почему ты не сделал этого раньше?

Казарл снова открыл глаза. Его лицо сделалось гордым, высокомерным и совсем незнакомым.

— То одно, то другое. Или мне самой судьбой было предназначено стать твоим проводником.

— Только до этого места.

Медленно и осторожно Казарл сел, затем, опираясь о могилу, встал на ноги.

— Ашара-Анак, — только и произнес он.

Не спеша, так же прямо, как после боя в реке, он пошел назад в поселок. Он даже не вспомнил о дорогом кинжале, оставшемся в кустах, и больше ничего не сказал Регеру.

Лидиец прошел через кладбище и вошел под своды джунглей. Утренний свет остался позади, запад лишь угадывался за чащей леса. Вскоре, как, по словам Казарла, рассказывали люди, лес сомкнулся за ним.

Вокруг царила ночь. Ночь днем. Здесь не было дня. Равно как и направлений, севера или юга, востока или запада. Полный холодной ярости, опьяненный разочарованием и прозрачностью тьмы, он отдался воле судьбы, или Анакир, или желанию и памяти женщины по имени Аз’тира.

Казалось, в лесу нет ничего живого, кроме него и невероятно разросшихся деревьев. Было очень жарко и влажно. Когда его мучила жажда, что случалось не так часто, он пил росу с листьев. Он шел до тех пор, пока не падал с ног от нечеловеческой усталости. Тогда он спал, а когда просыпался, снова пускался в путь.

В нем проснулось что-то детское. Он возвышался над другими людьми, но в бесконечной ночи под деревьями его личность стала не нужна.

Если бы он измерял время, то, наверное, прошло около пяти дней, когда он подошел к колонне.

То ли ее белизна, то ли что-то другое освещало эбеновый лес. Она поднималась над самыми высокими деревьями, на восемьдесят локтей или даже выше. Если подойти ближе, можно было увидеть силуэты птиц и кошек, драконов и змей, вырезанных в непорочном белом камне.

За колонной начиналась прямая, словно прорезанная ножом сквозь лес, немощеная дорога, на которой без труда разъехались бы две колесницы. На ней не было ни малейшей грязи и никакой поросли. Она шла вдаль, пока темнота не проглатывала ее. Без сомнения, она куда-то вела. Она вела к последнему видению, городу эманакир. К Ашнезии.

Ашнезия

Глава 20. Смерть и жизнь

Это было место темноты, бесформенной ночи, более гладкой, чем поверхность воды. Но вот в темноте появился огонек, собрался с силами и разросся.

Затем он обрел плоть, превратившись в женщину неестественного роста, белую, как снег на вершинах гор.

Белое тело и восемь белых рук, простертых, как лучи… Внизу тело оканчивалось хвостом огромной змеи, кольцами алебастра с зубчатыми рядами чешуек, сверкающих так ярко, будто они все время шевелились.

Выше, с бледного лица, обрамленного снежным облаком волос, которые одновременно были клубком извивающихся змей, сбегающих по плечам, взирали глаза, полные бесцветного льда. Или бесцветного огня.

Лицо Аз’тиры.

Затем сияние ее образа стало нестерпимым — и исчезло. Осталась только бесформенная темнота, более гладкая, чем поверхность воды.

Когда она выходила из храма, поднялась луна. Звезда уже взошла, и на западе и востоке небеса покрывал багрянец, сгущаясь в темноту ночи только к зениту.

С высоты храмовой террасы молодая женщина могла видеть весь город, вплоть до кольца стен. За пределами этих стен плоская местность растворялась в небытии. Сам город выглядел произведением искусства, кучкой игрушечных домиков на доске для какой-нибудь военной игры Висов. Свет Звезды и окрашенной ею луны делал его похожим на охваченную огнем кость.

Девушка покинула возвышение, спустившись по широкой мощеной лестнице, идущей по садовому склону с подстриженными деревьями, прудами и фонтанами.

Ее белизна мерцала в жарких сумерках уже не так подчеркнуто, как в храме. Возможно, кто-то стал свидетелем того, как она создала здесь, на алтаре, образ своей внутренней Сути в виде богини, хотя  тишину храма не нарушило ни единого вздоха. Это было ее духовным упражнением, составляющей частью жизни, подобно вечерним и утренним прогулкам по широким проспектам Ашнезии или по равнине за пределами города, где иногда из джунглей дул теплый солоноватый ветер, а порой крадущийся тирр приходил припасть к ее ногам и униженно возил в пыли кошмарной головой. Она никогда не испытывала страха перед тиррами, ибо была одной из лучших в городе своего народа, первой среди равных.

У подножия храмовых террас под циббовым деревом стояли двое мужчин-эманакир и смотрели на нее — возможно, преднамеренно. Их белизна, подобно ее собственной, сверкала в ночи под тенью деревьев.

«Приветствуем тебя, Аз’тира», — они не сказали это вслух, а использовали мысленную речь, причем без четких слов. Она отозвалась в той же манере и продолжила путь меж бледных дворцов по одной из мраморных дорог, не имеющей имени.