Вайделот - Виталий Гладкий

Блестящее общество направлялось к длинному и узкому столу, покрытому узорчатой белой скатертью, на котором сверкали тщательно начищенные слугами столовые приборы. Каждый прибор состоял из ножа, ложки и серебряного, а кое-где и золотого кубка. Особенно выделялся сосуд с очень дорогим и редким вином из позолоченного серебра, поставленный перед местом самого знатного гостя. Он имел форму корабля, стоял на невысокой ножке, а над его палубой возвышались мачты, надувались паруса, вились флаги и вымпелы. Снасти были устроены так, что перед питьем их снимали.

Для каждого гостя у его столового прибора заблаговременно клали белые хлебцы. Кроме того, на столе уже стояли большие металлические кувшины с вином, чаши с крышками и без крышек, солонки, соусники.

Первым блюдом обычно был сильно приправленный горячим перцовым соусом жареный олень. За ним подавали под тем же соусом жареного кабана, потом наступал черед павлинам и лебедям, затем шли зайцы и кролики, всевозможные птицы, пироги с мясной начинкой и рыба, жареная и соленая. А после этого мясного изобилия слуги приносили яблоки, гранаты и финики.

В конце обеда уже насытившиеся рыцари снова обращались к пряностям, которыми в изобилии были приправлены все мясные блюда. Перец, мускатный орех, гвоздика, имбирь – все это употреблялось ими с особенным удовольствием. Некоторые ученые умники утверждали, что все это делается для возбуждения и поддержания жажды, чтобы побольше выпить вина, потому что трезвый гость на пиру хуже сарацина, но у Хуберта было свое мнение на сей счет. Не все рыцари, приглашенные к столу барона, имели возможность полакомиться заморскими пряностями – они были очень дороги и не всем по кошельку. Вот вассалы и пользовались удобным моментом, чтобы полакомиться на пиру у сеньора столь редким и ценным продуктом.

Обычно Хуберт присутствовал на пирах в большой компании жонглеров, странствующих музыкантов и певцов. Среди них народ был самый разный – и скряги, и кутилы, и большие шутники, и постные святоши, и те, кто свою жизнь не ставил ни в грош, но все надеялись на сытное угощение и приличный заработок, а уж веселились штукари от души, да так, что чертям в аду становилось тошно. Особенно отличались грамотные студиозы, которые не шибко признавали разные условности и приличия; им было все равно, кого высмеивать в своих песнях и стихах – графа (приближенного самого короля), монаха-отшельника, холеную баронессу или неумытую базарную склочницу из простолюдинок.

После выступления музыкантов и жонглеров гости собирались вокруг хозяйки, которая раздавала им на память недорогие подарки: кушаки, гребни, застежки и тому подобное. А молодежь устраивала игры на открытом воздухе и танцы. Более солидные, убеленные сединами господа играли в шашки, кости и шахматы. Игра в шахматы считалась благороднейшей в ряду других игр, но Хуберт, еще тот мошенник, не любил ее из-за того, что она не приносила такой доход, как игра в кости.

Ничего подобного на пиру у маршала Тевтонского ордена Дитриха фон Бернхайма не было. За исключением сытной еды и удивительно красивого предзакатного неба, раскинувшего свой шатер над головами пирующих. Природа словно задалась целью скрасить несколько мрачноватое пиршество, которое из интересного, почти театрального действа превратилось в примитивное обжорство. По небу были проложены красные, розовые, оранжевые, голубые, синие и желтые мазки, составившие божественный узор, не поддающийся описанию.

Что касается монаха, то он сидел и тихо поскуливал, пуская голодные слюнки. Его взгляд был неотрывно прикован к столу, где как раз подали источавшую умопомрачительный запах жареную свинину; правда, не дикую, а домашнюю – охотиться в лесах даже возле самого Эльбинга было небезопасно. Случалось, что по пути в крепость пропадали не только отдельные воины, но и целые провиантские обозы. Маршал, конечно, мог навести порядок в окрестностях огнем и мечом, но подготовка к войне с пруссами занимала все его время, да и не хотелось лишний раз нагружать (а что еще хуже – терять) своих кнехтов перед тяжелым походом.

Заметив его состояние, Хуберт снисходительно сказал:

– Терпение, отец Руперт, терпение. У нас все еще впереди – и сытная еда, и добрая выпивка. Уж в этом я могу поклясться своим добрым именем. Хотя, если честно, не такое уж оно и доброе. В той местности, откуда я родом, хорошо знали моего папашу, Отто фон Крумбаха. Да, да, святой отец, я принадлежу к старинному дворянскому роду. Но поскольку с раннего детства я прослыл паршивой овцой, меня в конце концов изгнали сначала из университета за чересчур свободный и веселый нрав, а затем и из родной обители, и пришлось мне отправиться бродяжничать. Так вот, мой родитель по натуре был игрок. На моей памяти он несколько раз проигрывал свой замок и лен[34] (хотя это было и не совсем законно) и отыгрывал все обратно. Когда папаша оказывался совсем на мели из-за отсутствия средств и ему не на что было играть, он едва не силком усаживал за стол меня и моих старших братьев, и мы днями играли в кости. В конечном итоге лишь один я научился играть более-менее сносно, что со временем сослужило мне хорошую службу. Когда я подрос и вознамерился покинуть отчий дом, чтобы продолжить обучение в университете, отец встал на дыбы. Нет! – таким был его ответ. И тогда я предложил ему сыграть в кости. Если выиграю – значит, путь мой лежит в университет и ему придется платить за мое обучение, а ежели проиграю, тогда все равно: прощай, родной замок, и здравствуйте, дорога и вечные скитания. Я ведь был самым младшим в семье и мне от отцовских щедрот ничего не светило…

На этом месте Хуберт прервал свой рассказ, потому что один из пирующих рыцарей сильно пнул ногой пса и получил в ответ весьма болезненный укус. Этим рыцарем оказался поляк Сцибор Кальский. Он вскрикнул от боли, но вместо соболезнований услышал лишь громкий хохот подвыпивших тевтонцев, которые относились к полякам с плохо скрываемым пренебрежением. Пришлось польскому рыцарю сдержать свое ретивое, хотя он готов был убить дерзкое животное. Но это было не так просто сделать.

Возле пирующих крутился с десяток огромных сторожевых псов, обученных не только охранять в ночное время крепость и лаять в случае опасности, но и убивать врагов. Каждый из этих зверюг мог запросто задавить матерого волка, а уж человека и вовсе мог разорвать на куски. Псы подбирали с земли кости и объедки, которые бросали им рыцари. Кроме того, каждый из них стоил как добрый конь, и Сцибор Кальский благоразумно подавил в себе мстительное чувство, решив отыграться на особо смешливых немцах завтра, когда начнутся поединки сам на сам. Пес – глупая животина; что с нее возьмешь, в отличие от побежденного тевтонца.