Утро без рассвета. Камчатка - Эльмира Нетесова

— Пейте, я еще не прикасался. Вам это нужнее. Начальник лагеря и бровью не повел. Воспринял слова эти как должное.

«Черт его знает, впрочем, что тут такого?» — подумал Яровой и, поблагодарив зэка, за чай принялся.

— У вас фото этого… с собой? — спросил начальник лагеря у Ярового.

— Имеется.

— Дай те на опознание.

Яровой выложил три разные фотографии. Среди них лишь одно фото того, кого Гном назвал Скальпом.

Оба зэка склонились над фото. Внимательно их рассматривали. Говорили вполголоса. Потом подошли к начальнику лагеря:

— Вот этот!

— Ты уверен?

— Само собою, — ответил полный седой зэк.

— Ну, а ты, Илья?

— Да он это, Скальп! — ответил худощавый зэк.

Яровой, услышав знакомую кличку, поперхнулся чаем, закашлялся.

— Как, говорите, была кличка? — спросил он у зэков.

— Скальп, так его все знали. Он еще до войны сел.

— Он эту кличку лучше имени помнил.

— А вы фамилию знаете? — спросил Яровой. Зэки переглянулись, рассмеялись.

— Как же. Всякий из нас поддерживает связь с волей. Посылки, письма всем идут. Как не знать… — ответил полный.

— Нам клички нужны были на свободе. Не станешь имя кента называть при тех, кого «на деле» не проверил из осторожности. А вдруг заложат? Здесь же другое. Клички ни к чему. Начальство о нас и так все знает. Скрывай, не скрывай — зряшная затея, — пояснил сухощавый Илья.

Яровой удивился такой откровенности.

А ведь архивы не на всех сохранились», — подумал он. Словно угадав его мысли, заговорил начальник лагеря, кивнув на заключенных.

— Мы здесь с их помощью архив восстанавливаем. Заключенные сами помогают; все, кто что знает и помнит. Это дает нам информацию для запросов в соответствующие спецотделы и суды.

— Но он не в нашем бараке сидел! — указал на фото Илья.

— А кто его хорошо может помнить? — спросил его Яровой.

— Сходите к «президенту», — сказал обоим зэкам начальник лагеря. И, подумав, добавил: — Пусть сам вспомнит и тех, кто знал Скальпа, поспрашает. С ними сюда ко мне пусть зайдет. Скажете, что я просил. А сами на работу собирайтесь. Сделай те все, как мы здесь обговаривали: очистите от снега кухню, столовую, клуб, потом бараки. А на завтра дорогу к руднику.

— Хорошо. Сделаем. Но мне надо человека три поставить и помощь поварам. Дрова откопать, воды подвезти, чтоб обед успели вовремя дать людям, — говорил полный зэк.

— Верно. Это даже в первую очередь, — согласно кивнул головой начальник.

— А мне на склады нужно пятерых послать. Подъезды очистить, крыши, от стен снег откинуть, да и в самом складе помочь продукты расставить по местам. Все ж три машины приехали. Шоферам и одному кладовщику скоро не управиться. Как думаете? Все ж сахар, муку подальше от снега ставить надо, — говорил Илья.

— Давай так. Пошли четверых на склад. Одного в больницу. Пусть дорожку почистит, воды наносит. Дрова откопает и наколет. Остальных поставь на территорию. А ты, Яков, кухню обеспечь. Кстати, кто там у вас провинился, пусть полы в столовой вымоет.

— Да опять эти новички. В карты играли на барахло. Их надо…

— Это вы сами решите. Давайте, ребята. Да не забудьте «президенту» передать мою просьбу.

Когда дверь за зэками закрылась, начальник лагеря хитровато прищурился:

— Что, следователь, не нравится? Слишком много вольностей?

— Это уж ваше дело. Всяк за свою работу сам отвечает. И за методы и за результат. Да оно и виднее вам на месте: с кем и как окорить, где и как поступить…

— Вот это верно!

— Как вас зовут? — встал Яровой.

— Виктор Федорович! — подал он руку и рассмеялся. — Вот п познакомились.

Так вот, Виктор Федорович, вы уж извините, но прежде, чем и для себя решу воспользоваться ли мне помощью «президента», имелось бы знать, как вы достигли такого… гм, взаимопонимания с заключенными? Поймите правильно, я в интересах моего дела спрашиваю… И прошу вас: впредь давайте согласовывать некоторые наши совместные аналогичные сегодняшним, — съязвил Яровой, — действия.

Начальник лагеря пристально посмотрел в глаза Яровому. Помолчал. Потом сказал глухо:

— Понимаю вас. Что ж, в такой ситуации нужна полная мояоткровенность. Слушайте: когда я сюда приехал, этот лагерь считался самым трудным. Начальники частенько менялись. Кто потому, что не справился с работой, другой — с людьми, третьего условия погубили. Я все это изучил.

— А вы сами откуда направлены?

— Из армии.

— Из армии! — изумился Яровой.

— Да, из трибунала. Сам просился.

Яровой недоверчиво отвернулся.

— Не верите? Дело ваше. Только я правду говорю. Не помели, не подвинули. Сам захотел. Из-за жены. Другого она нашла. А я от беды своей уехал. Чтоб не натворить чего от отчаянья. Сначала отговаривали. А потом решили удовлетворить просьбу.

— А дети?

— Что дети?

— Дети есть?

— Сын. Уже женат. Внуки есть. Но для него я — отец, она — мать. Для него ничего не изменилось. Да и я остыл. Тот, к кому она ушла, много лет погибшим считался. Она его невестой была. Когда он отыскался, приехал. И уехал. Но уже с нею… Вот так. Ну да ладно. Это уже в прошлом. Отлегло. Мне этот лагерь жизнь спас. Иначе бы я не начальником здесь работал, а срок отбывал, — Виктор Федорович закурил: — Может, потому попытался я увидеть в заключенных не просто людей, творящих беду другим. А и слабых людей. И это здорово мне помогло. Вот начнем с первого, с голоса совести. Оказалось, что он громче лагерной сирены. И эффективнее любого начальственного окрика. Даже для самого «президента». Устроили заключенные бузу и в знак протеста сделали поджог. Все из-за «сук»… Но в результате сгорели не только штрафной изолятор и оперативная часть, но и столовая, и три барака, а это значит, что без жилья осталось шестьсот человек. Мне нужно, было узнать, кто устроил поджог. Кто оставил людей без крова. Ну и, естественно, не только исполнителей, но и организаторов. Но кто сознается? Воры сами не скажут. Погорельцы, а ими оказались работяги, от страха будут молчать. От поджога до расправы — один шаг. Не так ли?

— Верно, — кивнул Яровой.

— Вот и позвал я к себе «президента». Говорю ему, ты считаешься негласным хозяином зоны. Зэков. Скажи, что теперь ты стал бы делать с погорельцами? Они— не «суки», не начальники лагеря, к конфликту между ворами и администрацией не имеют ни малейшего отношения. Но именно у них отнят кров. Куда мы их теперь определим? На дворе их оставить нельзя— мороз. Не выдержат. Мерзнуть начнут. А ведь у многих есть семьи, дети. Почему они должны терять отцов, кормильцев, расти сиротами? Или тебе безразлично, что те дети вынуждены будут из-за вас недоедать, бросать школы и, не доучившись, идти работать? А может и воровать. Неужели вы все настолько смелы, что возьмете на свою совесть сотни искалеченных судеб! — Виктор Федорович помолчал. Потом, улыбнувшись, продолжил: — Я знал, что «президент» сам сиротою рос. Наслышался об этом. Безотцовщиной он был. Потому, наверное, и преступником стал. Знал я, за что его зацепить.

— А результат разговора каков? — поинтересовался Яровой.

— Вышел он от меня весь красный. Но мне ничего не сказал. Смотрю при проверке, погорельцы спят в бараках фартовых. По одному на нарах, как положено. А воры— в других бараках. По двое на нарах теснятся. А на утро «президент» ко мне пришел. Сам. И говорит: «Фартовые будут бараки сгоревшие восстанавливать. И столовую. В общем все, что сгорело. Только материалы нужны». Ну и добавил — мол, по две смены работать будут.

Яровой улыбнулся:

— Метод самовоспитания?

— Да. Кстати, все три барака восстановили за месяц. Старались. Работали, как черти. И в доказательство, что сделали хорошо, сами в них неделю жили, обживали. И столовую, и оперчасть отстроили. Как положено. Только штрафной изолятор наотрез отказались…Ну и для меня время зря не пропало. Наглядно убедился в способностях каждого. Увидел, кто что умеет. И решил из них своих сторонников сделать. Сам понимаешь. Их у меня три тысячи. А нас вместе с охраной — пятьдесят человек. Горсточка. Взвесил силы и стал действовать.