Свет во тьме - Аманда Эшли

— Что-нибудь не так, дорогая?

— Не так? Нет, ничего особенного. О чем ты спрашивал?

— Ты не умеешь лгать, Сара.

— О чем ты?

— Что-то беспокоит тебя, и я хотел бы знать что…

— Ничего, совсем ничего

Он не поверил ей. Она увидела, как сухо поджались его губы, почувствовала, как его взгляд проникает в нее. Ей показалось, что его серые глаза читают ее сердце, душу, сознание…

— Ничего необычного, — снова сказала она. — Мы с Морисом совершили небольшую утреннюю прогулку.

— В самом деле? — голос Габриеля был ласковым, словно шелк. — Так расскажи, как поживает твой молодой человек?

— Он не мой молодой человек, — порывисто возразила Сара. — Мы всего лишь друзья.

— Кажется, он повредил себе руку? Сара прикусила нижнюю губу.

— Да, он… порезал ее осколком стекла.

— Какое невезение.

— Да. Мы остановились у заброшенного коттеджа, и там Морис порезал руку.

— Надеюсь, ты позаботилась о нем? Иногда простой порез может оказаться очень опасным, попадет инфекция и… надо соблюдагь осторожность.

Сара кивнула, смутно понимая, что речь идет совсем не об этом ничтожном порезе Мориса. Габриель нарочно говорит об осторожности, предупреждая ее… Но чего ей надо опасаться?

— Это был старинный заброшенный коттедж, уже почти за городом. Мы забрались в него через разбитое окно.

Зачем она говорит ему все это? У нее было странное чувство, что он уже все знает и теперь будто вытягивает слова из ее сознания.

— И что же ты там увидела, дорогая?

— Ничего… — Она попробовала отвести взгляд в сторону и не углубляться в эту тему. Она ничего не видела там, но слышала его голос. Весь день Сара убеждала себя в гом, что это был лишь плод ее воображения, и вот теперь все пошло прахом. — Ты ведь был там, не так ли?

— Никаких вопросов, дорогая.

— Ты там был, — повторила она с еще большим убеждением. — Зачем? Ты втянут во что-то противозаконное?

— Никаких вопросов! — Он с такой силой опустил кулак на стол, что ее вилка, подскочив, пролетела по столу и ударилась о ее пустой бокал, только чудом не разбив его.

— Морис сказал… — едва начав, она ту же сжала губы, боясь, что может поставить под угрозу своего друга. Впервые за все время, что она знала Габриеля, Сара по-настоящему боялась его.

— Мне лучше пойти домой. — Она прижала руку к губам, чтобы они не тряслись, но дрожь в голосе выдавала ее. — Пора.

Габриель поднялся и, заметно сдерживая себя, помог ей выйти из-за стола.

— Как тебе будет угодно, дорогая, — спокойно сказал он.

Она следила за ним краешком глаза, пока надевала пелерину и натягивала перчатки, боясь, что он захочет задержать ее, но он оставался за столом. Руки его были сжаты, а в серых глазах читались боль и самоосуждение.

— Доброй ночи, — еле выговорила она, плохо справляясь со своей дрожью.

Печальная улыбка приподняла уголки его рта.

— Доброй ночи, Сара-Джейн.

ГЛАВА XVI

Следующие две недели показались Саре самыми ничтожными в ее жизни. По утрам у нее были репетиции, день она проводила с Морсом, усиленно развлекавшим ее. Они вместе обедали, совершали долгие прогулки, устраивали пикники. Она отказывалась обсуждать Габриеля и их поход в заброшенной коттедж, ничего не сказала и о том, что произошло между Габриелем и ею в отеле.

Часов в пять она где-нибудь перекусывала и отправлялась в театр. Она старалась забыться в танце, но уже не могла, не находила в нем радости. Ноги ее были словно налиты свинцом, а вместо сердца, казалось, билась деревяшка. Балетные наставники выговаривали ей, требуя обратить больше внимания на движения и музыку, но тщетно. Радость ушла из ее сердца, и душа не внимала музыке — она не слышала ни единой ноты, кроме тех бесстрастных, что звучали в голосе Габриеля, когда он желал ей доброй ночи.

Дни тянулись, танец утратил совершенство, ночи были невыносимы. Они наполнялись кошмарами: перед ней вставали фантомы, злые духи и демоны с клыками, обагренными кровью. И она знала, что это была ее кровь.

Ночь за ночью она пробуждалась в холодном поту, выскакивая из постели к зеркалу, чтобы убедиться, что на ее шее нет рваных кровоточащих ран.

Но самым страшным сновидением было, когда в демоне, насыщавшемся ее кровью, она вдруг узнавала Габриеля. Она слышала его голос, видела его глаза, сверкающие кровавым пламенем, и клыки, торчащие из его рта.

Начиналось все довольно невинно. Они гуляли в парке или танцевали, пока он не впивался в нее, начиная высасывать кровь.

Они идут, и вдруг в предчувствии ужаса силы оставляют ее, она не может бежать, а он склоняется над ней, заворачивая в складки своего черного плаща. И тогда уже сплошная чернота окружает ее, и только кроваво-красный огонь его глаз горит, прожигая ее насквозь. Она чувствует запах собственного страха, а он улыбается, обнажая длинные острые клыки.

Ужас сжимал ее горло, не давая кричать, она слышала каждый удар своего сердца, когда он склонялся над ней, и могла лишь смотреть на него, беспомощная, как домашний котенок, попавший в пасть дикому волку. Он целовал ее губы, руки его ласкали ее, и когда она уже расслаблялась и ей начинало казаться, что бояться нечего, клыки вдруг жадно вонзались ей в шею.

Изнемогая от ужаса, она закрывала глаза, ожидая боли, но вместо нее приходило извращенное наслаждение, пронизывающее все ее тело, вибрирующее каждым своим дюймом. Ужасаясь самой себе, она все дальше откидывала голову, открывая шею для его клыков. Дикий огонь пожирал ее тело, и когда он наконец отстранялся, она кричала, протестуя, умоляя его взять еще, взять все… Слегка усмехаясь на ее слова, он снова погружал клыки в ее горло, хрипло урча в демоническом экстазе. Он пил и пил ее кровь, оставляя бессильным тело…

Она пробуждалась, крича и вся содрогаясь, на простынях, пропитанных потом.

Она пыталась не спать ночью, но после дневных репетиций и вечернего спектакля усталость брала свое.

Она попробовала спать при свете, но он не мог прогнать демонов, осаждавших ее. Тогда она пригласила одну из танцовщиц, чтобы та провела с ней пару ночей. Но Жанна-Мари, напуганная криками Сары, сбежала в первую же ночь, даже не дождавшись рассвета.

Ей не оставалось ничего иного, как прибегнуть к помощи Мориса и попросить его спать в ее комнате на диване. От кошмаров это не избавило, но ей было гораздо легче, когда, пробудившись в крике и слезах, она чувствовала спокойную силу его рук, слышала его голос, произносивший слова утешения.

Прошла неделя, другая. Морис снова попросил ее руки, и она опять ему отказала. Тогда он спросил разрешения переехать к ней.

— Я и так провожу здесь каждую ночь, — сказал он, и логика его была неопровержима. — Будет лучше, если и какие-то мои пожитки будут со мной.