Последнее лето ярла Ульфа (СИ) - Мазин Александр Владимирович

Неплохое решение. Я бы даже сказал, демократичное. Да, большинство местных — на стороне своего соратника. Но даже они не против поглядеть на шоу. Хотя по сути это будет натуральное убийство. Мой брат разберет крикуна на запчасти минуты за три. Да и то потому, что минуты две перед убийством будет красоваться и хвост распускать.

— Ты согласен? — спросил Аскольд сухо.

— Да! Боги знают, чья правда!

Очень эмоционально. Но кому как не мне знать: боги правду, может, и знают, но предпочтение, как правило, отдают силе.

Перекресток. Здесь так принято. Северяне на отмелях рубятся, а здешние — на пересечении дорог. Варяги, кстати, тоже. Тут, надо отметить, даже идол имеется. Не знаю чей, но суровый. В стилизованной руке — стилизованное же копье, «прижатое» к деревянному торсу.

Князьям из пары перевернутых телег и десятка досок организовали персональный помост. Все прочие обустраивались сами. Я вот на лошадку сел для лучшего обзора.

Арену тоже организовали в считаные минуты. Самое сложное было оттеснить народ. Все так и рвались в первые ряды. А это места не общие, а казенные: киевских дружинников и моих хирдманов. Живая ограда, чьи щиты — защита граждан от случайного удара и заодно граница арены. Вернее, земли, потому что арена на латыни — песок, а здесь обычный хорошо утоптанный грунт. Что для поединка, несомненно, удобнее.

Вокруг меня тоже образовалась своего рода «ограда». Уже из моих хирманов, которым в первом ряду места не нашлось.

Тоже правильно. А то кое-кто уже претензии выдвигать начал: мол, я ему вид загораживаю. Но сравнил миролюбивый лик конского крупа с вечной ухмылкой Малоуна и решил, что круп ему милее.

Можно было начинать, но Аскольд не спешил. Ждал, когда люд «попросит».

А Медвежонок наслаждался. Вздымал ввысь щит и меч, приветствовал немногих знакомых. Громогласно рассказывал, как он будет сейчас разбирать на части соперника. Рассказывал по-скандинавски, но этот язык здесь понимали многие. Да и северян тоже хватало.

Вызывающая сторона вела себя скромнее. Зыркала мрачно. Дергала туда-сюда меч в ножнах. Вынимать его до сигнала не положено, а вот проверить, как входит-выходит, не возбранялось.

Кто-то из моих сострил. Протянул аналогию между самоудовлетворением и действиями Имяслава. Шутку подхватили и развили до ряда непристойных предложений.

А вот Свартхёвди противника полностью игнорировал. Надо полагать, просчитал еще в трапезной и расслабился. Зато братец во всеуслышание «пообщался» с Одином. Пообещал Всеотцу кровь противника и его нательную рубаху. К чему такая детализация? Да к тому, что иначе пришлось бы все имущество отдавать. А братец у меня рачительный.

На князей, кстати, он тоже не смотрел. На этом шоу он — главный. Что ему князья?

Зря он их игнорировал.

Когда князь Аскольд махнул рукой, обозначив начало поединка, Медвежонок стоял к нему боком, а к Имяславу и вовсе спиной. Потому он не увидел ни поданного сигнала, ни того, как сорвался с места почуявший свой шанс Имяслав.

Нет, чуйка у братца сработала. Но с колоссальной, секунды в две, задержкой. Когда боярич занес меч, Свартхёвди только-только начал разворачиваться. Причем не с присущей ему в бою быстротой, а с вальяжной неторопливостью абсолютного хозяина положения.

То, что братцу не снесли голову, можно было списать на его исключительное везение. Ну или на недостаточную квалификацию противника, который промазал и вместо шеи рубанул по защищенному кольчугой плечу. И удар этот боярич тоже смазал. С такого положения кольчуга прорубается даже средненьким мечом. Кольчуга, трапециевидная мышца, ключица…

К счастью, клинок соскользнул, проехался по кольчужному рукаву и не причинил бы особого вреда… Если бы Медвежонок не начал поднимать руку.

Но он ее поднял, и меч Имяслава добрался-таки до берсеркова мяса. И хорошо так добрался, потому что Свартхёвди выронил (!) меч. Вдобавок и кровь хлынула из раны совсем не по-берсерковски.

И тут братец наконец-то осознал, что он не на дружеской пирушке, а на хольмганге. И включился.

Боярич даже не успел толком замахнуться для нового удара, как ему прилетело краем щита в шлем. Крепко так прилетело. Кому послабее хватило бы. Но Имяслав оказался крепче, чем выглядел. Пошатнулся, но на ногах устоял. А что назад отшагнул, набирая дистанцию, так это было тактически правильное решение.

Медвежонок рыкнул (он уже входил в боевой режим) и метнул в противника щит.

Кто-то, возможно, решил, что мой брат спятил от боли, но по тому, как именно был брошен щит, я понял: это продуманное действие. Да, боярич запросто отбил снаряд собственным щитом, но на целое мгновение потерял Свартхёвди из виду.

Этого мгновения было достаточно, чтобы Медвежонок подхватил с земли меч. Левой рукой, потому что правая висела плетью.

Но и одной левой Медвежонок бился намного лучше, чем боярич — двумя. Даже не в режиме берсерка.

Взмах — и боярич остался без щита.

Взмах — и киевлянин лишился правой кисти.

Взмах — и кровавая полоса прочертила броню киевлянина пониже боевого пояса.

Взмах…

Этот был последним. Медвежонок вогнал противнику меч в горло, да там и оставил, тут же зажав освободившейся рукой разрубленное плечо.

Первым сообразивший, что надо делать, Вихорек протиснулся сквозь «оцепление» и в считаные секунды перетянул плечо Медвежонка запасной тетивой, сохранив тому минимум пол-литра крови.

А я вдруг вспомнил, как когда-то тоже не от большого ума схлопотал стрелу в руку и жутко перепугался, что останусь калекой. И вновь ощутил тот же почти панический страх: вдруг то, что миновало меня, случится с моим братом?

— Если бы не рука, я бы его вот на такие шматы порезал! — заявил Свартхёвди, вернув опустевшую кружку дренгу и продемонстрировав пальцами здоровой руки примерно сантиметровый зазор.

— Благодари Бога, что он тебе башку не снес, — проворчал отец Бернар. — И ровно сиди, а то опять кровь хлынет.

Он уже минут десять копошился своими железками внутри раны и раз пять сообщил, какой мой братец везунчик. Меч Имяслава проделал в мускулатуре Медвежонка здоровенную дыру до самой кости, но исключительно вдоль волокон, не задев ни нервов, ни сухожилий, ни крупных сосудов.

Может, и впрямь боги позаботились. Я ведь почти угадал: не человеческая кровь была на тряпке. Только что не баранья, а куриная.

По результатам поединка дотошный Аскольд велел провести расследование, и подлог вскрылся. Одноразовая подружка Медвежонка подсуетилась. Решила перевести стрелки… И вот.

Даже знать не хочу, что с ней сделают. После смерти брата, после возложенного на род штрафа за клевету и попытку рассорить (вот уж о чем девка точно не думала) киевского князя со мной и Рюриком. Пять гривен серебром одному только Медвежонку. Очень довольному Медвежонку. Пять гривен против пустяковой ранки. Так бы почаще.

«Так справедливо», — констатировал Рюрик.

Ну да, справедливо. Вот только любви со стороны киевлян это нам не прибавило.

Но бывшему конунгу, похоже, плевать. Ему хватало лояльности Аскольда. А со своими подданными и их проблемами князь пусть сам разбирается.

[1] Пшел прочь, трусливый пес!

Главы 20 и 21

Глава двадцатая, в которой Ульф Хвити встречается в бою с настоящими хузарами

План у Рюрика оказался простым, как нанизывание червяка на крючок.

В роли крючка — мы. В роли червяка — укрепления, построенные при днепровских волоках.

В роли рыбы — разгневанные нашими действиями степняки, а уж кто рыбак — догадаться нетрудно.

Легенда такая: мы — нурманские купцы, идущие вниз по Днепру с намерением выйти в море. Конечная цель — Херсон. Вернее, херсонская провинция Византийской империи. Там мы и намерены расторговаться. Три корабля. «Клык Фреки» — лидер, два основательно нагруженных кнорра — следом. А вот «Змей» и «Любимчик» — уже на приличном отдалении. За излучиной. Как бы сами по себе. Чтобы не спугнуть.