Натуралист на мушке, или групповой портрет с природой - Джеральд Даррелл

«Мне удалось раздобыть нескольких мышей, о которых я упоминал в предыдущих письмах. Это молодой самец и беременная самка, которых я заспиртовал. По окраске, форме тела и размерам, а также способу устройства гнезда это, несомненно, доселе не известный науке вид. Они гораздо мельче и тоньше, чей Mus domesticus medius, описанная Реем; по расцветке ближе к белке или соне; живот белый; сбоку по шерстке проходит четкая линия, отделяющая по цвету живот от спины. Эти мыши никогда не живут в доме, их заносят в амбары и сараи в снопах.

Место их обитания — поле, гнезда они строят над землей, на стеблях злаковых, иногда в чертополохе. В помете бывает до восьми мышат в крошечном круглом гнезде, свитом из стебельков и листьев трав и пшеницы.

Одно из таких гнезд я раздобыл этой осенью: очень искусно сработанное, состоящее из листьев пшеницы, совершенно круглое, размером в крикетный шар. Отверстие было так ловко закрыто, что было невозможно его обнаружить. Само гнездо было плотным и столь туго набитым, что его спокойно можно было катать по столу, и оно нисколько не развалилось бы, несмотря на то, что в нем находилось восемь голых и слепых мышат. Я задавал себе вопрос, как в условиях такой тесноты мать могла навещать и кормить своих крошек, учитывая, что им надо было ее сосать? Может быть, она проделывала в разных местах небольшие отверстия и просовывала туда сосок, а после кормления заделывала отверстие? Ясно одно: она ни за что не могла бы поместиться в гнезде сама, к тому же мышата с каждым днем становились все больше. Эту замечательную колыбельку, изящнейший образчик дани инстинкту, я нашел на пшеничном поле подвешенной к головке чертополоха».

Мышь-малютка приспособилась к такому полувоздушному образу жизни не хуже многих приматов Нового Света. У нее очень цепкие лапки, которыми она крепко обхватывает стебли растений, и удивительно сильный хвост, на котором она висит, обмотав его вокруг стебля, когда строит гнездо. Круглые, размером с теннисный мяч, гнезда сплетены из неоторванных от стеблей травинок, иногда, для большей прочности, сцементированных между собой размочаленными листьями. Такие «ясли», в которых мать выращивает свое потомство, для удобства малышей выложены изнутри мелко пережеванными листьями и имеют два входа. При рождении мышата весят около грамма; по определению Гилберта Уайта, пара мышат потянет на медную монетку в полпенни. Для каждого нового помета строится новое гнездо; в урожайный год мышь-малютка может принести шесть пометов в год по пять-шесть мышат в каждом. По меркам человечества это грозило бы катастрофой. Но природа очень мудра. В те годы, когда рождается много мышей, резко увеличивается приплод у хищников, которые ими питаются, — лисиц, ласок, горностаев, сов и других. В неурожайный на мышей год для хищников наступают тяжелые времена. Таким образом, их численность полностью регулируется количеством корма, то есть мышей. К сожалению, у человека в наши дни остался только один враг — он сам. Но численность населения остается столь высокой, что даже самые кровожадные вылазки против себе подобных не могут столь же удачно решить проблему перенаселения, как это делает природа.

Еще одними обитателями живой изгороди являются ежи. Это мои давние, со времен детства, проведенного на Корфу, любимцы. Однажды крестьянин принес мне четырех новорожденных ежат, которых он нашел в гнезде на краю своего поля. Они были светло-кремовыми с мягкими, словно резиновыми, иголками. Когда ежики подросли, они превратились в коричневых, а иголки стали твердыми и острыми. Это удивительно умные создания — мне даже удалось приучить их просить еду, стоя на задних лапках. Часто я брал их с собой в дальние прогулки по окрестностям, и они послушно семенили за мной, выстроившись в цепочку. Ежи были необычайно проворны. Как только я поднимал камень или бревно в поисках насекомых для моей коллекции, они были тут как тут. Стоило мне зазеваться — драгоценный экспонат выхватывался у меня из-под носа и тут же съедался. Как-то раз мы забрели на заброшенный виноградник. Пока ежи возились вокруг лозы, я, разомлев от жары, отошел в тень стоявших ярдах в ста оливковых деревьев. Усевшись под оливой, я наблюдал за ежами, но они меня не видели; через какое-то время, обнаружив пропажу, они пришли в смятение. Они кружили на месте с жалобным писком, пока наконец один, уткнув нос в землю, словно собака, учуял мой след и затрусил рысцой; остальные бросились за ним. То, что ежи шли точно по моему следу, сомнений не вызывало. Вместо того чтобы избрать кратчайший путь, они отклонялись в стороны, в точности повторяя мой маршрут. Обнаружив меня, ежи возбужденно зашумели, а потом, пыхтя и попискивая, начали карабкаться ко мне на колени.

Помнится, когда наша семья жила в Хэмпшире, у нас в саду росла огромная яблоня. И вот однажды случился небывалый урожай яблок. Их было так много, что мама, заготовив впрок тонны джема и чатни*, была не в силах использовать оставшиеся плоды; они падали на землю и сгнивали, образуя ценное удобрение. В одну из ясных, лунных ночей меня разбудили стоны, визг и пыхтение; полагая, что это пара влюбленных котов, я высунулся из окна, чтобы высказать все, что я о них думаю, но, к своему удивлению, обнаружил двух ежей. Решив рассмотреть вблизи, чем они были так заняты, я всунул ноги в шлепанцы и выбежал в сад. Оказывается, они угостились полусгнившими яблоками, чей сок превратился в сидр. Оба ежа были здорово пьяны: они кружили вокруг дерева, шатаясь из стороны в сторону, натыкаясь на яблоки, икая, злобно бросаясь друг на друга, словом, ведя себя самым недостойным образом. Для их же пользы я запер обоих на ночь в гараж. На следующее утро передо мной с виноватым видом предстали два самых несчастных в мире ежика, которых только можно было себе представить. Я выпустил их в лес, начинавшийся прямо за садом позади дома.

Пряная, острая приправа.

Еще одним созданием, которое нам посчастливилось заснять, была ласка — самый маленький и самый замечательный хищник Британских островов. Каких-нибудь двадцать восемь сантиметров в длину вместе с хвостом — это грациозное, красивое, поразительно резвое существо, в чем мы не замедлили вскоре убедиться. Для того чтобы снять крупным планом охотящуюся ласку, мы сделали декорацию, очень похожую на настоящую живую изгородь. За секунду на пленке проходит двадцать четыре кадра, другими словами, снимаются двадцать четыре фотографии. Так вот: наша ласка успевала проскакать всю декорацию за какие-то сотые доли секунды, проходящие между кадрами, — поистине фантастическая живость!

Когда я работал смотрителем в Уипснейдском зоопарке, то по выходным дням ездил на велосипеде в музей Тринг, где учился делать чучела. По пути я проезжал мимо разбитой кибитки, в которой жил старый цыган. Я часто заходил к нему в гости, потому что у него всегда было множество животных, и число их постоянно увеличивалось. Мой интерес к старику, которого все звали Джетро, особенно возрос после того, как, проезжая однажды мимо, я увидел играющих между колес кибитки пять ласок. Я сошел с велосипеда и наблюдал за тем, как эти гибкие, похожие на пушистых змеек существа демонстрировали разнообразные приемы вольной борьбы. Вскоре из леса вышел старый Джетро с ружьем под мышкой, держа в руках двух убитых кроликов. Он мелодично посвистел, и ласки, бросив игру, примчались к нему; встав на задние лапки, они тоненько повизгивали. Старик бросил им кроликов; огрызаясь друг на друга, они утащили тушки под кибитку и устроили пиршество. Как мне хотелось стать обладателем этих изящных, прелестных существ, но старый Джетро ни за что не желал с ними расставаться; даже щедро предложенное мной недельное жалованье в три фунта десять шиллингов (или три с половиной фунта) не возымело должного эффекта.