Заметки поклонника святой горы - архимандрит Антонин (Капустин)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мы рассматривали книги, пользуясь свободою видеть библиотеку, вошел к нам один молодой грек, которого я встречал в Афинах, – образец тех многих, кои с неутолимою алчбою к просвещению, лишены будучи вещественных средств содержать себя в училищах, прибегают ко всевозможным средствам (честным, разумеется) достать себе денег, нанимаются в услужение, не стыдятся даже просить милостыню, чтобы иметь возможность приобресть книгу, купить хлеба и ходить в училище. Перепробовав все средства удержаться в Афинах, юноша, боясь не кончить гимназического курса, воспользовался вакациальным временем и отправился на Св. Гору к одному родственнику, чтобы поживиться от него чем-нибудь, но нашел, что Гора эта не похожа на Калифорнию, ни даже на Сибирь, по его собственному выражению. Заметив его падкость на книги, я, оставляя библиотеку, просил его найти способ пересмотреть все книги и составить им каталог. В ответ на это он почесал свою растрепанную голову и кивнул недоверчиво на библиотекаря. Я польстил ему, назвав его потомком Одиссея «многоспособного»; после чего он снова занес руку свою на голову, но уже не с тем, чтобы почесать ее, а чтобы только провесть ею торжественно по волосам. Лукавая улыбка обещала успех171.
Нам оставалось пересмотреть древние акты и царские грамоты (хрисовулы) монастыря. Мы отложили это до другого времени, боясь, чтобы разгулявшаяся погода не обратилась опять на безгодие и чтобы последнее не захватило нас на пустынной дороге в Лавру. Упомянутая «История» содержит в себе копии: протатского акта – о Магульском ските Ю87 г., двух грамот имп. Андроника старшего 1284 и 1287 годов, – грамоты имп. Андроннка младшего – 1328 г., – грамоты Стефана Сильного, царя сербского, – 1347 г. на греч. языке, подписавшегося «во Христе Боге верным царем и императором Сербии и Романии», – грамоты имп. Иоанна Палеолога 1355 г. и двух патриарших грамот – 1580 года. Грамот нвернйскнх царей и валахских господарей (Григория Гики, Михаила и Константина Раковичей и Скарлата Гики), упоминаемых в «Истории», летописец не счел нужным заявить в общее сведение. Признавая копию акта Ю87 г. точной, я нахожу некоторый повод усомниться в его подлинности – именно же на основе филологической. В ней встречаются слова из нынешнего языка греческого, которого, до сих пор по кр<айней> мере, ни один еще филолог греческий не возводил к XI веку. Таковы слова: νερὸν = вода, ςράτα = улица, дорога, уменьшительное: ρυακιτζι = ровок, ровчик, по-древнему: ῥυάκιον172, – встречаемое в той же самой грамоте, – имя Аци – Иоанн = (Ἄτζἰ Ιωάννης), которое, по-видимому, есть на греческий лад пишемое и произносимое: хаджи, сомнительно, чтобы употреблявшееся в XI веке, – не упоминая о встречающейся в одном месте форме винительного падежа в зависимости от предлога ἀπὸ, которая могла быть и опискою списывавшего акт. От имени 318 отцев Первого вселенского собора налагаемое актом проклятие на того, кто бы дерзнул отменить его, и сопричтение его с Иудой, – также, кажется, позднейшее XI века изобретение, по крайней мере недостойно соборного акта Св. Горы. К тому же заключению ведет и прибавленное в конце акта к летосчислению от сотворения мира летосчисление от Рождества Христова, не употреблявшееся официально до XV столетия173.
Прощаясь с тихою и приветливою обителью, я не могу удержаться, чтобы не воздать слова хвалы ее эпитропу, умеющему себя держать в ней почти на правах игумена. Это уже глубокий старец, но еще очень бодрый и живой, – весьма умный и весьма простый в обращении. Он довольно лет прожил в Грузии, заведывая там метохом, доставшимся монастырю еще при старых царях георгийских, удержал в памяти несколько слов русских, которыми не хвалится, а умеет воспользоваться кстати. Его беззазорное правдолюбие также дает ему право на уважение. Рассказывая о делах минувших, он передал к моему сведению, что не знаю сколько лет назад тому открыли на Св. Горе подделывателей печатей монастырских, разного рода штемпелей, да, может быть, и монеты. «Мы спасли преследуемого, – продолжал он, – хотя после уже узнали, в чем дело. А теперь слышу, что искусник-то стал у вас там в Афинах μέγας καὶ πολύς», т. е. важный человек. Я не стал и осведомляться, о ком идет речь, глубоко опечаленный падающей с Афона на светлые Афины тенью. Еще решительнее почтенный старец заявил перед нами свое похвальное неуменье говорить обиняками, когда на мое пожелание монастырю «всяких благ» отвечал: «Пожелайте лучше, чтобы в монастырь пришел спасаться какой-нибудь богатый русский». Этот ответ вызывал меня на тысячу острот, но собеседник смотрел на меня так просто, доверчиво и вместе важно, что я устыдился шутить с ним.
«Богатый русский»! Что ж, в самом деле? Почему и не так? Кого же и желать спасти, как не богатого, которому так трудно, по слову евангельскому, спасти душу? И почему же не прилично заботливому начальнику обители желать предпочтительно богатого, нежели бедного, сожителя. Я даже и в том ему отдаю справедливость, что он желает иметь в своей обители русского. По моему мнению, хорошо, чтобы во всех монастырях жили русские. А богатому, и след<овательно> более или менее избалованному счастием, русскому пустыннолюбцу и пожелать лучше ничего нельзя, как сообщества такого старца, который своею открытою и неумолимою правдою выгонит из головы его все, что мешает человеку спастися. Меня даже трогает простота этого прямого зазыва богатых русских. Я не хочу сравнивать его с другими зазывами, тоже, конечно, трогательными (для того, кто зазван) и неотрицаемо достохвальными по своим благим целям, но этот зазыв как-то приходится по сердцу русскому. Вам говорят прямо: богатые, идите! мы вас желаем, потому что богатство ваше будет в пользу нашей и вашей обители. Вам многая мзда от Бога и спасение души за вашу жертву, а нам тоже, может быть, мзда за ваше спасение. Что естественнее всего этого? Дивный старец! неожиданно ты доставил мне случай посмотреть на вещи как они есть. Жаль, что я не успел с своей стороны сказать тебе с достойною твоей простоты откровенностью, что хорошо зазывать в монастыри для спасения души и
