Би-боп (повести) - Кристиан Гайи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обычно первое, что он делает перед тем, как залезть в ванну. У себя в Париже он принимает ванну. То, что здесь душ, ничего не меняет. Душ или ванна, перед этим он снимает очки и часы.
Очков на носу не было. Это нормально. Он всегда снимает их перед сном. Часов на руке не было. Это не нормально. Он никогда не снимает их перед сном. Куда я их подевал?
Наверняка на тумбочке у изголовья кровати. Он не помнил, чтобы клал их туда. Пойдем все же посмотрим. Там часы и лежали. Вероятно, Дебби, подумал он. Она, должно быть, сняла с меня часы. Точно. А под часами оставила записку, в которой написано следующее.
Если завтра утром будет хорошая погода. Быстрый взгляд в окно. Погода была хорошая. Я пойду на пляж. Присоединяйтесь, если это вам по душе. Быстрый взгляд в душу. Не очень. Зато желудок урчал от голода. Посмотрим, когда поедим, подумал он.
В постскриптуме, длиннее, чем сама записка, Дебби добавляла: Я всегда сижу с правой стороны в укромном уголке за третьим молом после будки проката досок. Симон принял душ, оделся, спустился.
Вы можете оказать мне услугу? спросил он у молодого портье. Симон протягивал свой ключ. Не выказывая намерения его отдать. То, что он его отпустит, казалось, зависело от ответа портье. Который держал ключ за другой конец. Конечно, мсье, сказал он. Это был другой портье, не тот, что ночью. О чем идет речь?
Симон отпустил ключ. Портье повесил его на доску, затем вновь повернулся к нему: Я слушаю вас, произнес он. Я хотел бы, сказал Симон, чтобы вы справились, он подчеркнул «вились», о расписании поезда на Париж, поздним утром или пополудни, как хотите, я пойду завтракать, буду в зале для завтраков, а кстати, где он? Сразу налево, ответил портье, но в это время.
Десять тридцать. Уже не обслуживают. В глубине оставался один клиент, запоздалый. Он дочитывал газету. Симон подошел к нему. Спросил, может ли он еще надеяться, что его обслужат. Газета, немецкая ежедневная. Опустилась, дабы явить скептическую мину мужчины, который ответил Симону: Узнайте на кухне.
Своими призывами Симон добился, чтобы к окошку подошла девушка, затем добился, чтобы она приготовила ему чайный набор. Сейчас принесу, сказала она. Я сяду там, сказал Симон.
Выбрав стол наугад, сел спиной к немцу. Не надо усматривать никакого злопамятства из-за войны. Просто Симон терпеть не мог, когда на него смотрят во время еды. Особенно когда он умирает с голоду. Прощайте правила приличия. Он предчувствовал, что обожрется. Тем более что приметил в центре зала круглый сервировочный стол с целой кучей свежей выпечки.
Он пожирал уже третий круассан. Девушка принесла ему чай. С набитым ртом он поблагодарил ее, затем налил себе большую чашку чая, даже не дав ему времени настояться. Следующая будет крепче.
Все это имело некий привкус свободы. Все это, то есть нахождение вне. Среди других запахов. В непривычное время. На новом месте, которое занимает зрение. В окнах не такое небо. У чая не тот вкус. Объесться круассанами на масле. Сказать себе, как давно. Почувствовать себя довольным. Молодой портье принес ему запрошенные сведения.
У меня запрошенные вами сведения, сказал он. Рожа кирпича просит, но до чего же услужливый. Он перечитывал свои заметки. Перечитывая, спросил себя, сможет ли их прочесть Симон. Должно быть, ответил себе, нет, так как замялся и оставил при себе блокнотный листок, который Симон, протянув руку, уже изготовился взять.
Я пишу плохо, сказал портье. Чистописание — наука для ослов, сказал Симон. Нет, сказал портье, из-за орфографии. Хорошо, сказал Симон, я вас слушаю. А графология — наука для кого? спросил он себя, когда портье принялся вслух перечитывать свои заметки. Повторите, пожалуйста, попросил Симон. Я прослушал. У молодого человека это вызвало улыбку, он любезно повторил начало.
Отправление десять двенадцать. Прибытие в Париж в тринадцать ноль пять. Но этот уже уехал. Теперь уже улыбнулся Симон. Потом у вас есть тринадцать двадцать один, сказал портье, и вы прибываете в пятнадцать сорок семь. Да? сказал Симон, удивленный тем, что второй поезд быстрее. Вы уверены? Да, сказал портье, или вообще пятнадцать двадцать три, который привезет вас в Париж в восемнадцать ноль семь.
Симону было бы противно вновь увидеть Париж в 18:07. У каждого свое нелюбимое время. Для Симона это было шесть часов пополудни. Хорошо, сказал он, я посмотрю, спасибо, это очень любезно; вы оставите мне бумажку?
В кармане Симона бумажка портье встретилась с бумажкой Дебби. Кстати, спросил он, подзывая молодого человека, а где будка проката досок?
На пляже, ответил молодой человек. Я это подозревал, сказал Симон, но где именно? Там, прямо напротив, ответил молодой человек, вы пересекаете дорогу, которая идет вдоль берега, доходите до первой лестницы справа, спускаетесь на пляж, а там и будка, но, с одной стороны, сейчас отлив, а с другой стороны, ни малейшего дуновения ветра.
Ну и ладно, сказал Симон, все равно спасибо за поезд. Не за что, мсье, сказал портье. И удалился. Симон вновь увидел его чуть позже, когда захотел оплатить свой счет, перед тем, как пойти подышать свежим воздухом. Дебби его уже оплатила. Когда? спросил Симон. Утром, совсем недавно, около десяти часов, ответил портье. Симон покинул гостиницу.
11
Поезд в 13:21 оставлял ему время прогуляться по пляжу, увидеть Дебби, если он ее найдет, если она будет там, если будет хорошая погода, сказала она, но никогда не знаешь, как получится, а еще предупредить Сюзанну, ах, да, не забыть позвонить Сюзанне, подумал он, выходя из гостиницы.
Что нас поражает с первых же утренних шагов, даже если утро уже заканчивается, на улице, ведущей к морю? Легкость воздуха.
Разумеется, это всего лишь впечатление. Там воздух не легче, чем где-то еще. Во многом все дело в запахах или в свете, наверняка в свежести, даже на солнце в полдень, в свежести и влажности воздуха, а еще есть, конечно, небо, там, где море смыкается с ним, отсутствие любого препятствия на горизонте, но все же над ним, проплывая на запад, небольшой караван облачков.
Лишь впечатление, значит. Но впечатление возможно лишь, если душа надеется впечатлиться. Для этого надо чувствовать себя легко.
Симон чувствовал себя легко. Он переел, пять круассанов на масле, но ощущал себя с легкой душой. С ним приключалось много приятных вещей,
