Фидель Кастро - Себастьян Бэлфор

Однако призыв Кастро к большей демократии в рабочем движении не нашел выражения в качестве новой открытой уверенности в достоинствах плюрализма. Он скорее возник из крайней необходимости повысить производительность и улучшить эффективность на цеховом уровне. Увещевания руководства работать усердней стали недостаточными; для быстрого увеличения производительности требовались новые механизмы. Рабочие союзы всегда воспринимались руководством не как защитники заработной платы и условий для рабочих, а, по словам Рауля Кастро, «как средство для ориентации директив и целей, которые революционная власть должна вносить в массы рабочих»[136]. В конце шестидесятых годов руководство не поддержало рост КТК, а официальную рекламу получило «Передовое движение рабочих». Как Кастро неискренне признался толпе: «За два последних года наши рабочие организации заняли скромное положение, но не по вине любой рабочей организации или самих рабочих, а по нашей вине, по вине политических лидеров нашей страны. Было ли это сделано сознательно? Нет! Это произошло отчасти неосознанно, самопроизвольно; это произошло в результате некоторого идеализма. И, таким образом, при создании важных, по нашему мнению, организаций (организация «Передового движения рабочих») рабочим движением вообще пренебрегли»[137].

И, наоборот, после 1970 года отделения КТК были организованы на тысячах рабочих мест и регулярно начали проводиться конгрессы делегатов. Само КТК в ноябре 1973 года вновь образовано с новой структурой и общественным положением. Призыв к демократии больше походил на строгую трудовую дисциплину, чем на разрешение выдвигать требования, порожденное одновременной кампанией против прогулов и бездельников, проводимой Кастро. С трибуны он ругал широко распространенную распущенность в работе, обращая свой суровый взор на индивидуальные рабочие места. Каждый выпуск официальной газеты «Грамма» осенью 1970 года содержал лозунги, привязывающие демократизацию к кампании против прогулов, и в следующем году вышел новый закон «против безделья», выдвинувший ряд санкций против предположительно уклоняющихся от работы людей.

Поддержка рабочих союзов также имела цель дать право новой системе рабочих организаций представляться частью пакета экономических реформ. Новая стратегия представляла возврат к более общепринятой политике, кратко испытанной в 1963–1966 годах. Теперь полагали, что повышение производительности получится вследствие предложения рабочим материальных стимулов и установления рабочих норм[138]. Призыв Кастро к большей демократии в рабочем движении частично предназначался для подготовки рабочих к более строгой системе контроля за их работой. Описывая дискуссию с представителями рабочих осенью 1970 года, он сказал: «Путем глубокого процесса дебатов с рабочими и путем участия масс в поисках решения нашей задачи было создано благоприятное настроение для представления новых схем организации и рабочих норм»[139].

Повое особое значение придавалось нормам рабочей выработки, отмечанию времени прихода на работу и ухода с нее, и материальные стимулы являлись препятствием для тех руководителей, и для Кастро в том числе, кто верил, что они смогут внести в рабочее движение новую нравственность, основанную на патриотической самоотверженности. Принудительное побуждение к накоплению должно было замедлиться, так как многие рабочие не откликались на нравственные призывы. Хотя Кастро посчитал, что 20 % рабочих уклонялись, большое количество прогулов и низкий уровень производительности по истечении десятилетия наводили на мысль, что неудовлетворенность среди рабочих более широко распространена, чем он оповещал публично[140]. Новая трудовая стратегия, однако, означала не отступление от нравственных стимулов в целом, а поиск различного равновесия между денежными и моральными вознаграждениями. В речи 26 июля 1973 года Кастро определил это таким образом: «Вместе с нравственными стимулами мы также должны использовать и материальные, не злоупотребляя никакими из них, так как первые могут привести нас к идеализму, а последние — к личному эгоизму. Мы должны действовать таким образом, чтобы экономические стимулы не стали исключительным побуждением человека, а нравственные — не позволяли некоторым жить за счет работы остальных»[141]. Реформа союзов являлась частью более широкой перестройки политической и экономической систем Кубы в семидесятых годах. И перемены в трудовой практике и реформы являлись откликом на провал кампаний в конце шестидесятых годов и на производимое ими давление снизу, а по на давление со стороны Советского Союза. Объединяющими их целями являлись децентрализация до некоторой степени администрации правительства и управления экономикой для ее большей эффективности и предоставление народу Кубы возможности выражать свое мнение о местных текущих делах, чтобы критика шла снизу и до верхнего уровня. Это было противоположно радикальному периоду конца шестидесятых, когда, но словам Кастро, преобладала идея о том, что «критические замечания и разоблачения ошибок действовали в интересах врагов»[142]. Однако ни одна из этих целей не стремилась уменьшить политический контроль партии и революционного руководства.

Тремя основными мерами такой институционализации являлись создание Органов Всеобщей Власти (ОВВ), новой системы управления (Система де Дирексьон и Планификасьон де ля Экономика) и реорганизация верхних должностных мест в правительстве. Созданные ОВВ многие из бюрократических функций, прежде выполняемых региональными административными группами, передали местным выборным собраниям на муниципальном и провинциальном уровнях. Новая структура позволяла определенные меры демократического контроля над местными делами. Она также предоставляла руководителям более надежную систему совещаний и публичной оценки, чем неофициальные процедуры, принятые в шестидесятых годах. На высшем уровне, однако, коммунистической партии принадлежал значительный контроль над выставлением кандидатов провинциальные собрания и верховный состав ОВВ, Национальную Ассамблею. Сохраняя элитные традиции Революции, высший эшелон ОВВ имел целью не представление общественного мнения, а выбор самых активных и надежных кадров.

Реорганизация правительства также была реакцией на неудачи в политике в шестидесятых годах. До 1979 года самые важные правительственные функции концентрировались в руках небольшого министерства, состоящего из Кастро и группы лидеров Революции. Ниже их находилась также высокоцентрализованная администрация правительства; планирование и исполнение политики происходило, главным образом, в Гаване, и решения спускались вниз через иерархию администрации на различных уровнях. В течение шестидесятых годов Кастро действовал как специальный уполномоченный по улаживанию конфликтов и воодушевитель Революции. Неугомонно скитаясь по Кубе, он рассортировал местные проблемы и приступил к множеству проектов, которые иногда обходили, а иногда сталкивались с планами, составленными центральной коллегией по планированию «Юсплан» и министерствами. Французский агроном Репе Дюмон, сопровождавший Кастро в нескольких путешествиях по острову, позже заметил: «Личные идеи Кастро образуют другую официальную программу, по крайней мере, такую же крайне необходимую, как и первая (программа коллегии по планированию и министерств). Следовательно, предпринимались попытки сделать все, а случалось так, что сделана была лишь малая часть этого». Огромный престиж Кастро в соединении с его самоуверенностью делали трудным отвергнуть или отменить его частные инициативы. Кастро, продолжал Дюмон, «следует собственным идеям, уверенный, что они лучшие. Таким образом, он присваивает неконтролируемую личную власть, и это порождает подобие придворного обращения тех, кто находится вокруг него. Когда он бросает свой берет и приходит в ярость, все дрожат и боятся возмездия»[143].