Часть картины - Анастасия Всеволодовна Володина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жаль только, что в другом месте новый дом она так и не обрела.
Андрей, несмотря на усталость, нашел в себе силы осмотреться.
— Вот, значит, как ты живешь.
— Ты уже видел, как я живу.
— Нет, там другое, — он хмыкнул. — Там ты выживаешь.
Он был прав. Ее съемная квартира больше всего походила на приличный гостиничный номер: белые стены, мебель замусоленного цвета «венге», из личных вещей только одежда и техника. Никаких новых штор и ковров, никаких бытовых мелочей и украшательств. Она как будто специально не оставляла после себя следов, не желая метить чужое пространство. Дом же — старенький, деревянный, расхристанный — напоминал склад: именно сюда стекались книги, пополняя приличную библиотеку, растянувшуюся вдоль одной из стен, здесь старые вещи забивали шкафы, а полки серванта ломились от безделушек, подаренных учениками. Софья не любила сувениры, но избавляться от детских, зачастую самодельных подарков у нее рука не поднималась.
Она раскрыла окна, чтобы выветрить запах затхлости, и поставила чайник на газовую плиту. Стряхнула паутину из угла и села на подоконник. Стрекот цикад был слышен даже в доме. Снаружи он был еще оглушительнее — как запах полыни и степных трав, нагретой за день хвои и морской соли.
Наконец-то.
Она заварила чай с мелиссой и вынесла кружки на лавочку перед входом. Там они сидели почти до рассвета и смотрели на высокое чистое небо, на котором разглядеть можно было все созвездия — совсем не то, что в городе. Вдали слышался вой собак. Андрей лег на спину, положив голову ей на колени.
Софья сбросила тапки и провела пальцами ног по мягким, высохшим иголкам, которые раскидала утомленная зноем сосна. Сейчас Софья как никогда остро чувствовала, что она та самая сосна, которую пересадили пусть и не на голую вершину, но в нелюбимый, далекий город — город без вкуса, неба и запаха, город, который пахнет разве что выхлопными газами да лавочками фастфуда, а обещанными деньгами не пахнет вовсе, поскольку, как известно, не пахнут и деньги.
— Завтра надо к соседям зайти, отдать им гостинцы. Твои земляки, кстати, тоже коренные. На пенсии, сюда переехали уже после присоединения. Присматривают за домом. Когда приезжают гости в течение года, они могут останавливаться здесь.
— За деньги?
— Нет, дом не сдается. В нем можно погостить друзьям.
— И много у них друзей? Ты могла бы подзаработать. Тут, конечно, надо второй дом построить — гостевой. А в этом оставаться самой.
— Дом не сдается, — она повторяет с нажимом.
Он гладит ее по колену.
— Понял, прости. Отвык от такого, сама знаешь, как у нас. Хорошо тут у тебя. Я как будто снова в деревне у деда оказался. А речка будет?
Софья наклонилась и поцеловала его.
— Лучше. Будет море.
Не считая дней, когда Андрей занимался бесконечным ремонтом того, что требовалось починить, все время они проводили в разъездах на взятой в прокат машине. Андрей в ее краях бывал только в несознательном детстве, представления у него были самые смутные, поэтому они и переезжали с места на место. Андрей держался молодцом, испытание домом прошел. Что это значило и меняло ли что-то в их отношениях, впрочем, она едва ли могла сказать.
Из-за внезапного ненастья вместо моря с утра они отправились на кладбище: Софья и без того задержалась с визитом. Андрею предложила остаться дома, но он, конечно же, отказался.
На старом кладбище Андрей вычитывал имена на могилах, фотографируя некоторые надгробия: тут было захоронено несколько писателей, драматургов, поэтов. Наконец добрались и до ее семьи.
Софья надела перчатки и принялась освобождать три надгробных камня от вьюнка и дикого винограда, Андрей молча помогал. Показались имена и фотографии.
— У них были разные фамилии?
— Мама хотела порадовать дедушку тем, что хотя бы она все еще носит их фамилию — больше же никого не осталось. У них с отцом была договоренность: родится мальчик — ее фамилия, девочка — его, ведь все равно замуж. Они так полагали, по крайней мере, — она хмыкнула. — Так и получилось, что я папина дочка.
— Но породой ты в мать?
Софья поморщилась:
— Не люблю это слово, собачье какое-то. Да, я в ту ветвь пошла. От папы во мне только фамилия. Меня это всегда очень злило. Я хотела быть похожей на него. Я хотела быть как он. Не такой… полукровкой.
— Да ладно?
— Так с детства пошло. Мама с дедушкой в одной команде, а мы с папой как бы в другой. Он говорил на другом языке, он был на нас не похож, поэтому мне казалось, что будет честнее оставаться с папой, поэтому я пыталась быть больше русской — для него.
— Поэтому русский язык и литература?
— Наверное. Тогда я этого не понимала. Почему русская филология, почему учиться нужно именно там. Как и не понимала, что, когда дедушки не станет, исчезнет и мамина команда тоже. И она будет винить в этом именно папу.
Андрей задумался:
— Только сейчас понял, что не видел ни одной фотографии у тебя дома. Покажешь?
— Я не помню, где альбомы. — Она повела плечами, продолжая выдирать сорняки и высвобождать слабые стебли высаженных ею много лет назад цветов.
— Ничего себе, какие даты. — Он погладил ее по плечу, а она отшатнулась, в тот же миг об этом пожалев. — А там что? — он кивнул на пустое место сбоку от могилы матери.
— Там пусто. Я выкупила для себя.
— Давно? — присвистнул Андрей.
— Давно. — Она уже едва сдерживалась.
Андрей все понял и отошел подальше.
— Могила Грина в той стороне, да? Гляну.
Софья сняла перчатки и опустила руку в рыхлую после дождя землю. Всматривалась в родные лица и понимала, что вспоминает их все с большим трудом. Конечно же, она знала, где лежали альбомы, но не доставала их уже очень давно, поэтому фото родителей и дедушки сплетались в ее памяти лишь с этим заросшим могильником. В этом году было десять лет. Десять лет назад она и выкупила себе место на кладбище.
Оставшийся день Андрей внимательно следил за каждым ее шагом, а вечером, когда распогодилось, предложил устроить пикник на закате. Софья выбрала заказник в горах, до которого было около часа езды. По дороге она переводила названия, заставляя Андрея оттачивать произношение: вода, камень, скала, вершины.
Когда они вышли из машины,
