Хромая дама: Нерассказанная история женщины – тайного агента периода Второй мировой войны - Соня Пернелл

ему пришлось вычерпывать их «с молчаливыми молитвами»[155] и есть. Он прошел несколько допросов и был заключен в нацистскую тюрьму в Дижоне, прежде чем ему удалось бежать в вонючей мусорной корзине с помощью священника. Затем он направился в Париж, где какое-то время невероятно счастливо жил с немецким офицером-аристократом, которого он встретил в баре и который рисковал собственной жизнью, став любовником Рейка. Однако Рейк был не из тех, кто отвлекается надолго. Он был полон решимости вернуться к работе и знал, что для этого ему придется вернуться в Лион за новым радиоприемником и комплектом документов, удостоверяющих личность. Чтобы избежать новых проблем на демаркационной линии, он спрятался в блоке предохранителей электропоезда, в который забрался, воспользовавшись тем, что поезд замедлился на повороте. Но к тому времени, как Рейк добрался до места назначения, он едва мог ходить из-за острой дизентерии. Он был объявлен в розыск. За ним охотились французская полиция и гестапо по всей Франции. У них было его подробное описание, и они знали о его связях с Лионом. Если бы Вирджинию увидели рядом с ним, это обернулось бы крахом, и она прекрасно это осознавала. Однако Рейк знал только одного человека во Франции, кто точно не подвел бы, так что он направился к ее двери. Но теперь Управлению, если не самой Вирджинии, уже было ясно, что она серьезно скомпрометирована. Ее собственное время в поле, казалось, быстро подходило к концу[156].

Лето 1942 года в Лионе было столь же жарким, сколь холодна была зима. При всех его изысканных домах и красивых улочках санитария в городе оставляла желать лучшего, и большинство туалетов были «не более чем дырками в земле. А теплыми вечерами и душными ночами… целыми полчищами вылезали комары»[157]. На холме в старой части города, называемой Круа-Русс, было прохладнее, но в такую жару сотни ведущих туда неровных ступеней делали боль в ноге Вирджинии почти невыносимой. Прохладный воздух практически не проникал в темные, находящиеся в тени трабули, куда бежали бойцы Сопротивления, чтобы скрыться от гестапо. Не проникал он и в груды полуразрушенных старых домов, где радисты, истекая потом, часами сидели за своими клавиатурами.

Однако то, что раньше было сравнительно безопасным убежищем для «пианистов», теперь стало приоритетной целью. Летом 1942 года функабвер – немецкая контрразведывательная служба, занимающаяся отслеживанием радиосигналов, – провела крупную операцию в местечке, находившемся через реку от трабулей в форте Сент-Ирен на холме Фурвьер. Лион теперь был у них на особом контроле как центр радиопередачи стран антигитлеровской коалиции, а также как центр деятельности Сопротивления. Немцы установили в форте новое сложнейшее оборудование для слежения и парк из восьмидесяти серо-зеленых фургонов-детекторов. К счастью, Вирджинии удалось получить от своих французских друзей-полицейских список их номерных знаков и информацию о том, что фургоны можно было опознать по отсутствующей крыше, – она мешала передаче сигналов. Снаружи они выглядели как фургоны-автодома с необычно большими антеннами.

С момента, когда они начинали слышать, как подпольный радист настукивал на клавиатуре сообщения в Лондон, часто проходило менее получаса, прежде чем функабвер или гестапо с визгом мчались на своих переднеприводных черных «Ситроенах» и отправляли разбегающихся веером сотрудников по сети трабулей за своей добычей. Другой метод отлова заключался в том, чтобы район за районом отключать электричество, и когда сигналы прекращались, они знали, что нужно блокировать именно эту часть города. Неудивительно, что Сопротивлению постоянно не хватало радистов, а Зефф и другие, работающие в тот момент во Франции, едва справлялись. Хотя УСО посылало больше операторов, теперь уже по официальным оценкам не ожидалось, что кто-то из них продержится более трех месяцев.

Вечная нехватка конспиративных квартир привела к тому, что большинство, если не все операторы в свободной зоне оказывались у Вирджинии на Пляс-Олье, где она могла рассчитывать на защиту полиции. Действительно, из ее дома велось так много передач, что коридор в квартире стал напоминать птичье гнездо из различных антенн, длина некоторых из которых достигала семидесяти футов[158]. Кауберн считал такое положение дел крайне ненадежным даже для нее; Вирджиния же полагала, что тот, кто может предложить защиту «пианисту», также имеет власть и над связью с Лондоном. А если не она будет им помогать, то кто?

В июне Вирджиния по-настоящему встревожилась, но не из-за проблем Рейка, не из-за чинившего ей препятствия Алена и даже не из-за деятельности функабвера и гестапо. Бакмастер попросил ее вернуться в Лондон для «личного обсуждения» планов Секции F. Просьба вскоре превратилась в приказ, когда Лондон проинформировали о том, что американский консул Маршалл Вэнс был допрошен французским Сюрте на предмет того, знал ли он Вирджинию. Он категорически отрицал их знакомство, но во время визита в Берн вскоре после этого воспользовался возможностью, чтобы предупредить агента МИ-6: Вирджиния явно была мишенью Сюрте и «полностью скомпрометирована»[159]. В то время как ее собственные действия не вызывали вопросов, слишком многие вокруг нее были беспечны.

Теперь глубоко обеспокоенная, 28 июня Бейкер-стрит телеграфировала Бакеру в «Нью-Йорк пост» с просьбой вызвать Вирджинию обратно через Лиссабон для срочных консультаций в Соединенных Штатах (хотя ее реальным пунктом назначения был Лондон). Бакер подчинился и даже взял на себя обязательство убедить Государственный департамент «подогреть» Виши, чтобы ускорить выдачу виз. Вызов от имени газеты был правдоподобным объяснением внезапного отъезда, который в противном случае мог подвергнуть опасности ее контакты в Лионе. Бейкер-стрит сообщила Вирджинии, что ее работа была «оценена по достоинству», но теперь пришло время обсудить ее будущее. Резкая формулировка возмутила Вирджинию. Разве она не уберегала себя – и многих других – от неприятностей с первых дней без какой-либо практической помощи из Лондона? Что еще она могла сделать, чтобы показать, что может справиться со своим «будущим», кроме как выжить в поле в течение девяти долгих месяцев? И уж разве не ей решать, была ли нарушена ее безопасность? Разве она не наладила хорошие связи в полиции, которая теперь ее защищала? По ее мнению, она еще была всего лишь под подозрением, а не полностью скомпрометирована, и поэтому пока все было «в порядке». Хуже всего было то, что если она вдруг покинет поле, то никогда не сможет туда вернуться. Как уже было известно на Бейкер-стрит, Вирджиния таила в себе бунтарскую жилку и после испытания огнем и мечом твердо верила в свои способности. Она «не слишком легко подчинялась приказам», как однажды выразился Бакмастер, и имела «привычку принимать собственные решения, не обращая внимания на точку зрения других»[160]. Несмотря на преследовавший