Пепел Ара-Лима. - Сергей Костин

— Отомстить?

— Да.

— Йохо говорил, для этого я должен много убивать? Убивать всех, кого встречу на своей тропе?

— Что еще говорил Йохо? — нахмурился колдун.

— Учитель Йохо говорил, что убивать легко и приятно. Говорил, что для того, чтобы я смог вернуть королевство, я должен не жалеть ни врага, ни друга. И еще, что дорога моя будет залита кровью. Как это понимать, Учитель Самаэль?

— Проклятый лесовик, — пробормотал колдун. — Он слишком много говорит. Послушай, мой мальчик. Возможно, ты не совсем правильно понял учителя Йохо. Убивая всех, ты никогда не станешь достойным королем. Есть враги, смерть которых необходима. Но только в определенных случаях. Есть верные друзья, убийство которых никогда и ничем не может быть оправдано. Когда ты вырастешь…

— Даже ради Ара-Лима?

Самаэль растерялся. Серые глаза мальчика смотрели на него не отрываясь, готовые впитать каждое слово мудрого учителя. Каждое слово. Готов ли он сказать эти слова. И знает ли, что говорить ребенку, в чьем сердце стучит не отмщенная кровь отца.

— Смотри, мой мальчик, — Самаэль протянул в сторону равнины ладонь. Тот час на нее опустилась маленькая серая птичка, что сладко поет, пока в мире царит ночь. — Это вирбен, предвестник утренней зари. Дотронься до нее. Чувствуешь, какая она теплая?

Аратей прикоснулся к серому комку и ощутил, как стучится маленькое сердце доверчивой птицы.

— Теплая…, — согласился он, разглядывая вирбена.

— Теплая и живая, — кивнул колдун. — Это она будит тебя по утрам красивой песней. Это по приказу ее сладкого голоса встает солнце. Скажи — друг она тебе, или враг?

Наследник задумался ненадолго, поглаживая притихшую птаху по крохотной головке:

— Конечно, друг.

— Возьми ее в свои ладони. Видишь, она тоже считает, что ты ее друг. Она не улетает. Она верит тебе. И она готова петь свои песни под твоим окном всю жизнь. А теперь, сожми ладони так сильно, как только сможешь.

— Но, Учитель! — исказилось лицо юного короля.

— Я приказываю, — не попросил, твердо сказал колдун, не сводя с наследника прищуренных глаз. — Я приказываю!

— Я не могу, — на глазах Аратея показались слезы. — Она не сделала мне ничего плохого. Она просто сидела у меня в ладонях.

— Приказываю! — лик колдуна исказился, стал незнакомым, страшным.

Аратей зажмурился и, повинуясь приказу Учителя, сжал маленькие ладошки. Послышался тихий хруст и между пальцами юного короля на каменные плиты площадки просочилось несколько капель темной крови. Наследник побледнел, разжал руки и к его ногам упало бездыханное серое тельце.

— Я не хотел, — прошептал мальчик, опускаясь на колени.

— Но ты сделал это, — голос колдуна был холоден, как топор мясника. — Ты убил ее. Ты убил своего друга. Правда, это было легко сделать? Одно движение рук, и все. Никто не споет больше песню. Никто не прилетит на твое окно угостится хлебными крошками. Никто не согреет твои замершие руки.

— Я не хотел! — на капли крови упали первые капли слез. — Учитель, ты же сам приказал!

— Птица не была моим другом. Ты — король, и должен был сам решить, что для тебя лучше. Убить легко. Главное, потом не жалеть о том, что сделал. И в особенности о том, что сделал ты, поверив или послушавшись чужим словам. А теперь… Я не хочу больше говорить с тобой. Иди к себе и подумай о том, что ты сегодня видел, что сделал, а главное, что не сделал. Иди, юный король, и пусть Гран хранит тебя.

Аратей поднялся с колен и, размазывая по лицу слезы, бросился вниз.

Самаэль проводил его взглядом:

— Беги мой мальчик. Сегодня ты получил хороший урок. Надеюсь, пройдем много лет, прежде чем ты забудешь маленького друга, которого убил собственными руками. Пусть эта боль останется единственной в твоем сердце. Пусть хранит тебя Гран.

Колдун нагнулся, поднял окровавленную тушку, накрыл ее ладонью. Прошептал тайные слова. Серый комок ожил, встрепенулся.

— Лети сладкий голос гор, — Самаэль раскрыл ладони, открывая птице путь к небу.

Вирбен взмахнул маленькими крыльями и совершив над головой колдуна небольшой круг, устремился навстречу встающему над Зеленым Сердцем гор солнцу.

ХХХХХ

В самом центре зеленой долины, на берегу прозрачного озера, что питалось несколькими ручьями, стекающими с высоких гор, укрытый от посторонних взглядов раскидистыми ветвями вековых деревьев, лежал плоский черный камень. Его поверхность никогда не нагревалась, даже в самые жаркие дни лета. И никогда не покрывалась снегом, даже в самые лютые зимние морозы. Ни одна, даже самая крепкая кирка не могла отколоть от камня ни единого куска. Старые горняки, которые еще помнили рассказы своих предков, говорили, что камень упал с неба много и много веков назад.

В тихий вечер, когда до ночи было еще далеко, но день уже собирался уходить на покой, у черного камня собралось два десятка человек. Все они были в белых одеяниях, под которыми угадывались очертания коротких мечей. Большинство из собравшихся стояли двумя плотными рядами у подножия камня. Пять фигур, в простых одеждах, расположились чуть поодаль, у небольшого костра.

От тех, кто стоял у подножия монолита, отделилась одна фигура и, путаясь в белой накидке, пыхтя и сопя, забралась на черный камень. Расставила широко ноги, грозно осмотрела собравшихся:

— Все ли пришли сюда по доброй воле?

— Все! — ответил нестройный хор.

— Все ли принесли с собой оружие?

— Все, — вторили спрашивающему те, кто стоял у камня.

— Где новенькие?

Пятеро, что сидели у костра и, открыв рот наблюдали за происходящим, поднялись. У них одних не было мечей и белых одежд.

— Подойдите ближе, — приказал тот, кто стоял на камне. Дожидаясь, пока новенькие, толкаясь и перегоняя друг друга, подойдут к монолиту, он осмотрелся, проверяя, не подсматривает ли кто. И только убедившись, что вокруг все спокойно, заговорил снова: — Рад приветствовать тех, кто явился в эту темную, ужасную и страшную ночь к небесному камню, нашей святыне.

— Сейчас же только вечер! — засмеялся один из пяти.

Тот, кто стоял на камне, недовольно покачал головой.

— Похоже, чьи-то глаза видят совсем не то, что вижу я. Цеперий Гамбо, объясните гражданину Элифасу, какая сейчас ужасная ночь.

Гамбо, коротко стриженый крепыш, оскалил зубы, выхватил из-под белой простыни, что без спроса спер из сундука матери, короткий деревянный меч и подскочил к тощему пятилетнему Элифасу, только неделю назад прибывшему в зеленую долину.

— Ты что, не видишь, подлая кэтерийская собака, какая вокруг темнота. По-твоему, я зря собирал дрова, чтобы зажечь священный костер, который освещает всю долину? Отвечай великому королю, или я отрежу твою голову!