Я и мои друзья - Александр Галкин

Я вопросительно посмотрел на Симуша. Он стоял молча. «Если не ехать, опять с Якрушом здесь столкнемся! А ехать — от работы никакого спасу не будет!» — подумал я с огорчением. Я толкнул Симуша и прошептал:

— Ну как? Едем или нет?

Симуш пожал плечами. Видимо, он тоже ничего не решил. Вздохнув, глубокомысленно заметил:

— Негоже от ребят отрываться. Придется, наверное, ехать! И Якруша там не будет. На время хоть от него избавимся.

— Ехать, так ехать,— согласился я.— Мне-то все равно…

Катюша по поручению Ивана Ивановича составляла список добровольцев. Записались и мы. Потом нам сказали, какие вещи нужно с собой взять, и на этом наш митинг закончился.

На другой день все начали собираться у правления колхоза. Там нас уже ожидали три грузовые машины. Возле них суетился наш учитель, Николай Иванович. Увидев его, мы оторопели. Стало ясно, что в лагере нам покоя не будет.

— Пропали мы с тобой, дружище! — прошептал мне Симуш.

— А я что говорил! — тут же подхватил я.— Сидели бы дома спокойно, пасли бы коров да ловили рыбу. Сам ведь не послушался!

Симуш, не отвечая, начал пятиться назад, явно задумав дать деру, но Николай Иванович уже нас заметил.

— Быстрее! Быстрее! На машину! — весело скомандовал он.— Не задерживаться!

Делать было нечего и мы полезли в грузовик. Вокруг слышались смех, шутки, неумолкающий ребячий гомон. Поджидали опаздывающих. Николай Иванович бегал, суетился, распоряжаясь погрузкой и посадкой.

Но вот моторы заурчали, зафыркали и, подняв столбы пыли, грузовики один за другим стали выезжать на дорогу. До колхозного сада от деревни было километра три или четыре, и нас, очевидно, решили доставить туда со всей торжественностью.

На передней машине зазвучала задорная пионерская песня. Было видно, как Николай Иванович, стоя в кузове, вдохновенно дирижировал.

Симуш оглянулся на оставшиеся позади дома деревни и грустно сказал:

— Прощай моя деревня, прощай мой дом родной!

— Там теперь одна малышня осталась,— кивнул я.— Правильно сделали. Какая от них польза? Только яблоки будут есть. Еще весь урожай уничтожат…

— Счастливчики! — вздохнул Симуш.— Все лето на воле! Куда хочу — туда иду. Никто не остановит! А мы — ать, два! Ать, два! И на обед, и на речку…

— Но зато вместе! С товарищами! — с возмущением оказал я.

Симуш не ответил и скучающе уставился в сторону.

А песня, перелетев с одной машины на другую, уже звенела во всю силу. Подхватили ее и мы. Громче всех орал Кируш-Длиннуш, вытянув свою длинную шею как гусак:

Пусть всегда будет солнце,

Пусть всегда будет небо,

Пусть всегда будет мама,

Пусть всегда буду я!..

Песня летела вслед за машинами. Ее звонкое эхо катилось по полям и оврагам. И в одном месте, где дорога огибала березовый лесок, шугнула с берез большую грачиную стаю…

Но вот показались и ворота колхозного сада. Машины их миновали и поехали по дороге, петлявшей среди развесистых яблонь.

Они тянулись стройными рядами, все в белом цвету. Земля под ними была устлана белыми облетевшими лепестками, как будто первой осенней порошей. В густой траве выглядывали полевые цветы. Жужжали пчелы, звонко щебетали птицы, а воздух был настоен на таком пьянящем вкусном аромате, что поневоле хотелось вздохнуть всей грудью. Я толкнул Симуша:

— Посмотри! Какая красота! Здорово!

Симуш безучастно повернул ко мне лицо и буркнул, глядя на цветы:

— Ерунда! Одни сорняки!

На меня словно вылили холодный ушат воды. Я даже задохнулся от возмущения и не нашелся, как ему ответить. Симуш повернулся ко мне спиной и словно бы потерял всякий интерес. «Ну, ладно,— разозлился я.— И не буду с тобой разговаривать! Поглядим, как запоешь!»

Грузовики сделали последний разворот и замерли подле палаток. Перед ними лежал огромный сонный пруд, в котором, точно в зеркале, блистало яркое утреннее солнце.

Первым, конечно же, заорал Кируш-Длиннуш.

— Вот это да-а, ребята! Рай истинный! Что я говорил?

Он лихо поставил ногу на борт и спрыгнул на землю. За ним, как горох, посыпались остальные. Симуш, напротив, неспеша спустился последним, досадливо отряхнул запачканную штанину, лениво сплюнул… Всем своим видом он выражал полнейшее равнодушие.

Николай Иванович деловито подавал команды. Началась разгрузка. Не успели ее закончить, как он закричал:

— Ста-но-вись!

Симуш хмыкнул за моей спиной.

— Ну, что? Сказал же!.. Началось,— пробурчал он.

— Еще не поздно изменить свое решение,— ехидно заметил я.— Садись и уезжай. Машины еще не ушли. Вольному — воля! Ну, что же ты?

Симуш так на меня глянул, что я подумал: без драки не обойдется. Но он круто повернулся и встал в строй. Посмеиваясь, я пристроился ему в затылок.

Опять послышалась команда, и мы отправились готовить завтрак.

Так началась наша жизнь в лагере.

Признаться, поначалу нам все это не очень-то понравилось. Работы было — хоть отбавляй! Чего только не проделали мы за эти две недели!

Вначале навели порядок на территории лагеря: окопали клумбы, почистили и выровнили дорожки, разместили волейбольную площадку и врыли столбы. Даже смастерили вышку для прыжков в воду! Конечно, она была невысокая и мало походила на настоящую, спортивную. Но все же это была вышка. Каждый мечтал показать свое искусство и не как-нибудь, а «ласточкой» или «солдатиком». Кируш хвастался, что сделает «сальто», но ему, конечно, никто не верил. Эта вышка немного отвлекла нас от грустных мыслей. Загорелся и Симуш.

Долго прохлаждаться нам не дали. Дела звали. А было их — непочатый край! Сад не маленький — двадцать шесть гектаров! На работу мы отправлялись сразу же после завтрака. Работали до полудня. После обеда отдыхали, строем ходили купаться. Вечером ребята гоняли в футбол, вытеснив девочек с волейбольной площадки. Покидали мы площадку только тогда, когда вмешивался Николай Иванович. Но едва он скрывался