Спрут - Фрэнк Норрис

- Может, уж сто для круглого счета? - сказал Рагглс, делая вид, что принимает слова Энникстера за шутку.

Вместо ответа Энникстер достал из внутреннего кармана чековую книжку.

- Ну-ка, дайте мне свою ручку,- сказал он. Держа книжку на колене, он выписал чек, осторожно оторвал его от корешка и положил на стол перед Рагглсом.

- Что это? - спросил Рагглс.

- Три четверти суммы в уплату за участки, принадлежащие железной дороге и входящие в мою ферму, из расчета два с половиной доллара за акр. На остальную сумму могу выдать вексель сроком на два месяца.

Рагглс затряс головой и отшатнулся от чека, как от чумного.

- Нет, я не могу принять. Не имею на то полномочий.

- Не понимаю я вас! - воскликнул Энникстер: - Ведь я предлагал вам такую же сделку четыре года назад, и ответ был тот же. Разве так дела делают?

Вы же процентов на свой капитал лишаетесь. Семь процентов годовых за четыре года! Ну-ка, подсчитайте - изрядный куш получается!

- А почему же вы сами так стремитесь расстаться со своими деньгами? Вы ведь тоже можете иметь свои семь процентов.

- Я хочу быть хозяином своей земли,- возразил Энникстер.- Хочу ощущать, что каждый ком земли в пределах моей ограды принадлежит мне. Шутка сказать, даже дом, в котором я живу, мой собственный дом,- стоит на участке, принадлежащем железной дороге.

- Но вы ведь имеете преимущественное право…

- Я уже сказал вам - мне плевать на такое право! Я хочу быть хозяином своей земли. То же самое вам скажут Магнус Деррик со старым Бродерсоном, и Остерман, и все фермеры нашей округи. Мы хотим владеть своей землей, хотим распоряжаться ею как нам заблагорассудится. Предположим, я пожелаю продать Кьен-Сабе. Я не могу продать его целиком, пока не приобрету ваши участки. У меня нет документа, устанавливающего правo на землевладение. За то время, что я обосновался здесь, земля повысилась в цене раз в десять благодаря культивации. Теперь она стоит как минимум двадцать долларов за акр. Но я не могу воспользоваться этим ростом цены, пока не выкуплю ваших участков, пока ранчо не будет целиком принадлежать мне. Вы вяжете меня по рукам и по ногам.

- Следовательно, вы считаете, что железная дорога ни при каких обстоятельствах не может воспользоваться повышением цен на землю. Выходит, вам можно продавать ее по двадцати долларов за акр, а мы можем брать лишь два пятьдесят.

- А кто повысил стоимость земли до двадцати долларов? - выкрикнул Энникстер.- Кто улучшил ее качество? Похоже, что Дженслингеру тоже такие мыслишки в голову приходят. Вы что же, намерены придерживать землю со спекулятивными целями - благо налогов не надо платить,- покуда стоимость ее не поднимется до тридцати долларов, а потом через наши головы продать ее кому-нибудь другому? Вас с Дженслингером здесь еще не было, когда составлялись договора. А вы спросите своего хозяина Бермана - уж он-то знает. Управление дороги обязалось сохранить за нами преимущественное право покупки и установить цену в два с половиной доллара за акр.

- Как бы там ни было,- решительно сказал Рагглс, постукивая карандашом по столу и наклонившись для пущей убедительности вперед,- сейчас мы землю не продаем. Решено и подписано, мистер Энникстер.

- Но почему, скажите на милость? Что за новые фокусы?

- Потому что пока мы к этому не готовы. Забирайте свой чек.

- Значит, не возьмете?

- Нет.

- Хотите, могу уплатить наличными всю сумму целиком?

- Нет.

- Спрашиваю в третий и последний раз.

- Нет.

- Ну и катитесь ко всем чертям!

- Мне не нравится ваш тон, мистер Энникстер,- сказал Рагглс, побагровев от злости.

- А мне плевать на это! - отозвался Энникстер, вставая и пряча чек в карман.- Но запомните, мистер Рагглс, вы, Берман, Дженслингер, Шелгрим и вся ваша воровская компашка допрыгаетесь когда-нибудь. Изберут жители Калифорнии себе такую Железнодорожную комиссию, которая действительно будет из народа и для народа, схватит она вас, жулье этакое, за горло вместо с вашими хозяевами, бандитами и спекулянтами, и сметет всех вас скопом с лица земли! Вот вам от меня на чаек, мистер Сайрус Хапуга Рагглс, и да будьте вы прокляты!

Энникстер выскочил из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь, а Рагглс, дрожа от ярости, повернулся к столу, к листу промокательной бумаги, исписанной словами: «земля», «двадцать долларов», «два пятьдесят», «право владения» и дальше подряд несколько раз с росчерками и завитушками: «железная дорога», «железная дорога».

Энникстер, проходя по коридору, заметил по другую сторону перегородки какого-то человека, разговаривавшего с клерком. Что-то знакомое показалось Энникстеру в крупной фигуре, в широких плечах, мощной спине, и когда человек этот снова заговорил с клерком, Энникстер по громкому, раскатистому голосу сразу узнал Дайка.

Они поздоровались. Энникстеру, как и всем жителям Боннвиля и его окрестностей, нравился Дайк. Он остановился, чтобы пожать руку уволенному машинисту и справиться о его дочке Сидни, которую, как ему было известно, Дайк обожал.

- Во всей округе другой такой умницы не сыщешь,- заверил его Дайк.- И к тому же день ото дня хорошеет, мистер Энникстер. Настоящая барышня растет, откуда что берется! Может без запинки от начала до конца прочитать на память «В снегах». Не верите? Ну, так это сущая правда! На будущую зиму она уже по возрасту могла бы поступить в пансион в Мэрисвиле, вот туда я ее и отправлю, если мне очистится не меньше двух процентов сверх затраченного от продажи хмеля.

- А каковы перспективы? - осведомился Энникстер.

- Вы про хмель? Отличные! Землю я почти всю обработал, нанял человека, имеющего по этой части опыт. В общем, мне повезло. А то в будущем году все, пожалуй, кинутся разводить хмель, когда увидят, как он растет в цене, наводнят им рынок и, понятное дело, собыот цену. А пока что я сливочки соберу. Я посчитал два процента. Ан нет, похоже, что гораздо больше! И слава Богу! Ведь для начала мне потребовалось куда больше денег, чем я рассчитывал, и, наверное, придется даже занимать где-то, но, по крайней мере, это верняк, а мне так хочется из дочки человека сделать.

- Вы как тут - уже разделались? - спросил Энникстер, готовый уйти.

- Не совсем,- сказал Дайк.- Погодите минутку, я с вами немного пройдусь.

Энникстер проворчал, что ему некогда, но тем не менее остался ждать. Дайк снова обратился к клерку.

- Осенью мне от вас потребуется несколько порожних вагонов,- пояснил он.- Я теперь выращиваю хмель и хочу точно знать, какой у вас на хмель тариф. Мне уже раз говорили, но я хочу знать точно. Понятно?

Клерк долго копался в таблицах, так что Энникстер начал терять терпение. Дайк, тяжело опершись локтями о конторку, с беспокойством следил за клерком. Если тариф окажется непомерно высоким, все его планы рухнут, деньги, скорей всего, пойдут прахом, и маленькая Сидни останется без образования. Он уже клял себя в душе, что заранее не выяснил, во что ему обойдется перевозка хмеля, винил себя за легкомыслие, говорил себе, что никто так дел не делает.

- Два цента,- объявил вдруг клерк с холодным равнодушием.

- Два цента с фунта?

- Да, два цента с фунта - но только при полной нагрузке вагона. При меньшем количестве тариф, конечно, будет другой.

Дайк повернулся со вздохом облегчения.

- Я было совсем перепугался,- сказал он Энникстеру, когда они спускались по лестнице,- копается и копается, вычисляет что-то. Два цента - это еще

куда ни шло. Это сносно. А копался он для вида. Знаю я этих железнодорожных подлипал. Видно, вспомнил, что меня уволили, ну и давай ломать комедию, чтоб напомнить мне, какое я ничтожество, раз должен ему кланяться. Не думаю, что это правление учит своих холопов хамить клиентам, но душок здесь именно такон: не мы к тебе - а ты к нам пожаловал, и никуда тебо от нас не деться. А не нравится, так проваливай.

Выйдя на улицу, Энникстер с Дайком завернули в бар гостиницы «Юзмайт» и выпили там по одной; потом зашли в универсальный магазин, где Дайк купил красные домашние туфельки для Сидни. Прежде чем приказчик их завернул, Дайк сунул в носок каждой по десятицентовой монетке, подмигнув при этом Энникстеру.

- Найдет - обрадуется,- сказал он шепотом, прикрывая рот рукой.- Это ей сюрприз.

- Куда теперь? - спросил Энникстер, когда они снова очутились на улице.- Мне только на почту, а потом домой. Пойдете со мной?

Дайк помедлил в некотором замешательстве, теребя светлую бородку.

- Да нет. Пожалуй, я с вами здесь распрощаюсь. У меня… у меня тут еще дела есть. До скорого!

Они расстались, и Энникстер заспешил на почту. Но в тот день утренний поезд принес непривычно большую корреспонденцию, и, чтобы разобрать ее, потребовалось больше получаса. Энникстер, естественно, решил, что виноват в этой задержке не кто иной, как железная дорога, и при всей ожидавшей публике начал всячески поносить ее правление. Раздражение его все нарастало, и, когда он, наконец, снова вышел на улицу, на ходу рассовывая письма по карманам, внутри у него все кипело. Одним из источников его досады было то обстоятельство, что среди писем, адресованных на ранчо Кьен-Сабе, оказалось письмо для Хилмы Три, причем надписано оно было мужской рукой.