Рассказы (Авторский сборник изд-ва «Республика») - Уильям Моэм

Она поставила подпись и вложила письмо в конверт. Хотя оно не могло уйти раньше, чем из Порт-Саида, ей хотелось поскорее опустить его в почтовый ящик. Так она и сделала. Раздеваясь перед сном, она глянула на себя в зеркало: глаза ее сияли, щеки под румянами горели. Будущее больше не казалось ей пустыней, а дарило надежду. Она скользнула в постель и заснула крепким сном без сновидений.

Принцесса Сентябрина

(Пер. Т. Казавчинская)

Сперва у сиамского короля было всего две дочери, и он назвал их Ночка и Денек. Но вскоре королева подарила ему еще двух девочек, и он решил всех четырех назвать в честь времен года: Веснянка, Лето, Осень, Зимка. Когда в положенное время произошло очередное прибавление семейства и королевских дочек стало уже семь, он захотел, чтобы они носили имена семи дней недели. После рождения восьмой он призадумался — не знал, как поступить, пока не вспомнил, что есть еще названия месяцев. Но их всего двенадцать, возражала королева, да и она будет все время путаться — легко ли выучить такое множество имен? Но король оставался тверд — король был человеком очень твердым и, что-нибудь решив, не мог уже решить иначе, как ни тщился. Поэтому он повелел, чтоб его дочки прозывались Январина, Февралина, Марта — все это по-сиамски,[35] разумеется, и так дошел до самой младшей — Августины. Ну а когда на свет явилась следующая, ее, само собой, назвали Сентябриной.

— Теперь у нас осталось про запас всего только три имени: Октябрина, Ноябрина и Декабрина, — сетовала королева, — потом придется начинать сначала.

— Не придется, — возразил король. — По-моему, двенадцати дочерей вполне достаточно для мужчины. Когда у нас родится прелестная малютка Декабрина, я буду вынужден, как это ни прискорбно, отрубить вам голову.

И он горько заплакал — ведь он так любил королеву! И королева тоже опечалилась, она-то знала, как тяжко будет королю, если ему придется отрубить ей голову. И для нее это была бы такая неприятность! Но, к счастью, тревожиться им об этом не пришлось, потом в семье рождались только мальчики, и каждого именовали следующей буквой алфавита, а так как добрались пока всего только до буквы «И», для беспокойства не было причины.

Но так случилось, что у королевских дочек, которым то и дело меняли имена, все время портился характер. Особенно у старших, чьи имена меняли чаще. И лишь у Сентябрины, которая не ведала, что и ее могли бы звать иначе (если, конечно, не считать тех прозвищ, какими ее часто награждали сестры из-за того, что у них портился характер), был кроткий, славный нрав.

У короля Сиама был один обычай, который бы неплохо перенять и нам с вами: в день своего рождения он никогда не принимал, а только раздавал подарки и, видно, делал это с удовольствием, так как нередко сокрушался, что день рождения празднуешь лишь раз в году — ведь и рождаешься всего однажды. А так он потихоньку сплавил все подарки, которые ему когда-то поднесли на свадьбу, и все торжественные адреса, которые ему вручали мэры городов в знак верности сиамского народа, и даже старомодные короны. Как-то раз, когда под рукой у него не нашлось ничего лучшего, он подарил всем дочерям по чудному зелененькому попугайчику в чудесной золотой клетке. Клеток было ровно девять, и на каждой было выгравировано название одного из девяти месяцев. Ах, как гордились принцессы своими попугайчиками! Каждое утро они целый час проводили перед клетками своих любимцев — учили их говорить. И так каждый день, ибо принцессы были характером в отца и, что-нибудь решив, уже не отступали. Вскоре все до одного попугайчики научились говорить «Боже, храни короля» и «Эта Полли — просто прелесть» на семи разных языках — разумеется, восточных. Однажды утром Сентябрина пришла проведать своего попугайчика и увидела, что он лежит бездыханный, задрав кверху лапки. Как же горько она плакала! Никто-никто из фрейлин не мог ее утешить. Чего они только не делали! Она все плакала и плакала, так что в конце концов они побежали к королеве испрашивать совета.

— Все это глупости! — сказала королева. — Оставьте-ка ее без ужина и поскорее уложите спать.

А фрейлинам только того и надо было. Им так хотелось поскорей попасть на вечеринку, что они мигом сунули принцессу в постель и упорхнули. Теперь бедняжка осталась совсем одна и плакала еще горше — уж очень ей хотелось есть! Но тут к ней в комнату влетела маленькая птичка. Принцесса живо вынула изо рта палец и села на кроватке. И тут пичужка запела чудесную песенку об озере в королевском саду, об ивах, которые смотрятся в зеркало вод, и о маленьких рыбках, скользящих меж ветвей в отраженных кронах. Пела она долго, и, когда смолкла, слезы на щечках принцессы совсем высохли, а об ужине она и думать забыла.

— Какая славная песенка! — сказала она.

В ответ пичужка учтиво шаркнула лапкой, ибо натуры артистические учтивы от природы, они испытывают благодарность, когда их ценят по достоинству.

— А хочешь, я буду твоей птичкой вместо попугайчика? — спросила она у принцессы. — Конечно, я не так красива, но голос у меня приятней.

От радости принцесса Сентябрина захлопала в ладоши. Птичка слетела к ней на одеяло и убаюкивала ее пением, пока принцесса не заснула.

Всю ночь певунья оставалась в спальне Сентябрины, а утром не успела та открыть глаза, как птичка подлетела поздороваться. Тут фрейлины как раз внесли подносы с завтраком, и пташка поклевала рисовые зернышки с пальчика принцессы, потом купалась в чайном блюдечке и там же утолила жажду. «Фи! — сказали фрейлины. — Какая невоспитанность, пить воду из своей же ванны!»— «Ах, вы не понимаете художественного темперамента!»— обиделась принцесса. Едва окончив завтракать, пичуга вновь запела, да так чудесно, что фрейлины не находили слов от восхищения, ни разу в жизни им не доводилось слышать ничего подобного, а Сентябрина вся сияла от гордости и счастья.

— Ну, а теперь пойдем-ка познакомимся с моими восемью сестрицами, — сказала она и протянула палец, чтоб птичка села на него, как на шесток. С целой свитой фрейлин принцесса стала обходить дворец, заглядывая к каждой из сестер по очереди. Конечно, начала она со старшей — Январины и постепенно продвигалась к младшей — Августине, ибо не нарушала никогда дворцовый этикет. Пичужка спела каждой из сестер, и это были восемь разных песенок. Зато все попугайчики в ответ твердили как один «Боже, храни короля» и «Эта Полли — просто прелесть». Наконец Сентябрина представила птичку отцу и матери. Они и удивились, и обрадовались.

— Как хорошо, что я отправила тебя в постель без ужина, — сказала королева, — это всегда идет детям на пользу.

— Да эта птичка даже лучше попугайчиков, — похвалил король.

— Небось, вам очень надоели ваши подданные, которые бубнят с утра до вечера «Боже, храни короля» да «Боже, храни короля», а тут еще и дочки тому же научили попугайчиков, — заметила королева.

— Эти слова не могут надоесть, — поправил ее король, — и чувства моих подданных весьма похвальны. А вот «Эта Полли — просто прелесть» мне и в самом деле опостылела.

— Но наши попугайчики, — напомнили принцессы, — рассказывают «Полли» на семи восточных языках!

— Что верно, то верно, — согласился король, — но очень уж они похожи на моих советников, которые твердят одно и то же на семь ладов, а все без толку.

Восемь принцесс, характеры которых пострадали, как я говорил, по уважительной причине, немедленно надулись, и попугайчики нахохлились вслед за хозяйками, и лишь принцесса Сентябрина, заливаясь жаворонком, помчалась по всем комнатам дворца, а маленькая птичка летала у нее над головой кругами и заливалась соловьем, что и понятно, ведь птичку так и звали — соловей.

Прошло дней пять, а может, шесть, и все бы шло по-прежнему, но тут восемь принцесс, посовещавшись, пришли к младшей сестрице в спальню, сели в кружок — конечно, по-восточному, как и положено высочествам Сиама, — и заговорили:

— Бедная наша Сентябрина, нам так тебя жалко, ведь у тебя издох твой чудный попугайчик! Как это, должно быть, грустно — жить без птички! Вот мы и надумали сложиться и купить тебе хорошенького желтенького попочку с зеленой грудкой (принцессам тоже выдают немножко серебра на мелкие расходы).

— Благодарю покорно, зря старались, — ответила она (не слишком вежливо, конечно, но у принцесс Сиама так заведено — они между собою грубоваты). — У меня есть своя комнатная птичка, которая поет мне восхитительные песенки. К чему мне желтый попугайчик?

Тут Январина засопела, и Февралина тоже засопела, за ней и Марта — словом, все восемь засопели, но, разумеется, в порядке старшинства, так что Сентябрина даже спросила:

— У вас что, насморк, вы простужены?

— Послушай, милочка, можно ли говорить, что у тебя есть птичка, если она и прилетает, и улетает, когда вздумается. — Говоря это, они обвели взглядом комнату и так высоко подняли брови, что лбы их превратились в узкие полосочки.