Северное сияние - Филип Пулман

– Что это? – спросила она.

Пантелеймон, по-прежнему дикий кот, сидел на столе возле стакана и зелеными глазами провожал вертящуюся там тварь.

– Если ты его расколешь, – сказал Фардер Корам, – ничего живого там не найдешь. Во всяком случае, ни животного, ни насекомого. Я видел одно такое раньше, но не думал, что встречусь с ним здесь, на Севере. Африканская штука. Внутри заводной механизм, и к пружине пришпилен дурной дух с занозой в сердце.

– Но кто его послал?

– Тебе не надо даже разгадывать символы, Лира; ты можешь сообразить так же легко, как я.

– Миссис Колтер?

– Конечно. Она путешествовала не только по Северу; на диком Юге много диковин. Последнего такого я видел в Марокко. Они смертельно опасны; пока там дух, он никогда не остановится, а если выпустишь дух, он в своей жуткой ярости убьет первого попавшегося.

– Зачем они прилетели?

– Шпионить. Неслыханная глупость с моей стороны – выпустить тебя наверх. И надо было дождаться, пока ты разберешься в символах, не мешать тебе.

– Теперь я поняла! – встрепенулась Лира. – Она означает воздух, эта ящерица! Я видела это, но не понимала почему – хотела разобраться и упустила.

– А, – сказал Фардер Корам, – теперь я тоже понял. Это не ящерица, вот что; это хамелеон. И он означает воздух, потому что они не едят и не пьют, они живы одним воздухом.

– А слон…

– Африка, – сказал он. – Ага.

Они переглянулись. Чем больше открывал им свою силу алетиометр, тем больше вызывал он благоговейного страха.

– Ведь он все время говорил нам об этих штуках, – сказала Лира. – Надо было слушать. А что мы с этой можем сделать, Фардер Корам? Можем ее убить или как-нибудь?..

– Не знаю, что мы можем сделать. Надо держать его запертым в коробке и никогда не выпускать. Меня гораздо больше беспокоит другой, тот, что улетел. Сейчас он летит к миссис Колтер и донесет, что видел тебя. Дурак я, чтоб мне пусто было.

Он пошарил в буфете и нашел жестянку из-под курительного листа диаметром в ладонь. В ней лежали винты, он высыпал их, протер внутри тряпкой и поставил на нее перевернутый стакан с картонкой. После некоторой возни, когда одна нога твари высунулась наружу и с неожиданной силой оттолкнула жестянку, они водворили ее на место и туго завернули крышку.

– Как только попадем на корабль, я ее для надежности запаяю, – сказал Фардер Корам.

– Но разве завод в ней не кончится?

– В обычном механизме кончается. Но я тебе говорю, в этих пружину заводит дух, пришпиленный к концу. Чем больше она ерзает, тем туже заводится, и тем она сильнее. Уберем-ка ее с глаз долой…

Он завернул жестянку во фланель, чтобы приглушить беспрерывное жужжание, и засунул под койку.

Совсем стемнело, и Лира видела в окне, как приближаются огни Колби. В тяжелом воздухе сгущался туман, и к тому времени, когда они причалили у Коптильного рынка, очертания всех вещей стали расплывчатыми. Мрак потерял плотность, и жемчужно-серая пелена окутала склады, подъемные краны, деревянные киоски и гранитные многотрубные здания, давшие название рынку, где днем и ночью в ароматном дубовом дыму коптилась рыба. Трубы добавляли густоты промозглому воздуху, и казалось, сама булыжная мостовая испускает приятный запах копченой сельди, макрели и пикши.

Лира в клеенчатой зюйдвестке с большим капюшоном, закрывавшим ее светлые волосы, шла между Фардером Корамом и рулевым. Все три деймона были начеку: заглядывали впереди за углы, озирались, прислушивались, не раздадутся ли где чужие шаги.

Но никого вокруг не было. Граждане Колби сидели по домам и попивали можжевеловую перед гудящими печками. По дороге к доку им не встретилось ни одного прохожего, и первым, кого они увидели, был Тони Коста, охранявший ворота.

– Слава богу, вы здесь, – впустив их, сказал он. – Только что узнали, что убит Джек Верхувен и потоплена его лодка, а о вас ничего не слыхать. Джон Фаа уже на борту, ждет не дождется отплытия.

Судно показалось Лире громадным: рулевая рубка, толстая труба посередине, высокий полубак, толстая грузовая стрела над люком, обтянутым парусиной; желтый свет в иллюминаторах и на мостике, белый на верхушке мачты. На палубе три или четыре человека возились с какими-то предметами, которых она не могла разглядеть.

Она взбежала по деревянным сходням впереди Фардера Корама и возбужденно огляделась. Пантелеймон сделался обезьяной и сразу вскарабкался на грузовую стрелу, но она попросила его спуститься. Фардер Корам позвал их внутрь – или вниз, как говорят на больших судах.

Спустились по лестнице – по трапу – в маленький салон, где Джон Фаа тихо разговаривал с Николасом Рокби, который командовал судном. Джон Фаа ничего не делал второпях. Лира ожидала, что он поздоровается с ней, но он продолжал говорить о приливе и проводке судна и, только закончив, повернулся к вошедшим.

– Добрый вечер, друзья, – сказал он. – Джек Верхувен погиб, бедняга, – вы, наверно, слышали. А его ребят захватили.

– У нас тоже новости, – отозвался Фардер Корам и рассказал об их встрече с летучими духами.

Джон Фаа покачал большой головой, но не стал их упрекать.

– Где теперь это создание? – спросил он.

Фардер Корам выложил жестянку на стол. В ней зажужжало так яростно, что она сама поползла по дереву.

– Я слышал об этих заводных дьяволах, но никогда их не видел, – сказал Джон Фаа. – Их нельзя укротить, и остановить нельзя, это я знаю. Нагрузить свинцом и бросить в океан тоже бесполезно, потому что банка проржавеет, этот дьявол выберется и достанет девочку, где бы она ни была. Нет, будем держать его здесь и сохранять бдительность.

Лире, единственной женщине на борту (после долгих размышлений Джон Фаа все-таки решил не брать женщин), предоставили отдельную каюту. Не роскошную, надо сказать: чуть больше чулана, с койкой и круглым окошком – иллюминатором. Она засунула свои немногочисленные пожитки в ящик под койкой и выбежала наверх, к поручням – посмотреть, как исчезает позади Англия. Правда, Англия к этому времени почти уже скрылась в тумане.

Но впечатлений и без этого хватало: вода, бегущая навстречу, движение воздуха, бодрые огни корабля среди мрака, гул судовой машины, запахи соли, рыбы и угольного спирта. В скором времени, когда судно закачалось на волнах Германского океана, к этому добавилось новое ощущение. Лиру позвали перекусить, но тут оказалось, что есть ей совсем не хочется. В конце концов она решила, что лучше всего лечь – хотя бы ради Пантелеймона, который явно чувствовал себя не в своей тарелке.