В том мире света больше - Иван Липунцов

— Снега тоже движутся?

— Пески всегда хотят достичь Снегов. А те вечно стремятся от них убежать. Однажды я слышал историю о том, что наши далекие предки жили там, где простилается бескрайняя пустыня. Там были деревья, луга, реки, моря и города. — Гонген поморщился. — Глупые сказки южан. Им лишь бы воевать. Не хотят обрабатывать свою землю, а хотят только отбирать плоды чужого труда и захватывать чужой скот, поля и замки. Как по мне, то пускай эта легенда окажется правдой, пусть засыплет этих дикарей.

Йони подошла к окошку и взглянула на дождевые тяжелые тучи.

— А там идут дожди? — спросила она.

— Не знаю, ваше императорское высочество. Неверное, очень мало.

За дверью послышались шаги. Неторопливые, размеренные, с особым звонким звучанием. «Латы», — понял Гонген.

В дверь постучали, будто просто ради вежливости, потому что, не дождавшись ответа, ее решили открыть. У порога стоял латник с длинным плащом. Из-под шлема виднелись лишь ничем не примечательные глаза, большой нос и густая борода.

— Ваше императорское высочество. — Латник поклонился. — Император желает вас видеть. Казнь вот-вот начнется.

— Казнь? — решил уточнить Гонген, ожидая подробностей.

— Скоро казнят отъявленных преступников. Один, говорят, тот, кто убил сына графа Норгена.

Казнь

Просто знать о своей смерти — это одно: страх, дрожь, воспоминания, отсутствие связных мыслей, волнение, усталость, гнев — знакомые и простые эмоции. Момент, когда ты идешь на неминуемую гибель — совершенно другое. Тело становится легким, мир приобретает невероятную четкость и сочность красок. Парящее ощущение сопровождает тебя на пути к смерти. Возбуждение и некий восторг переплетаются с животным страхом и желанием спастись. Нечто подобное Призрак уже чувствовал и не раз, но сейчас все иначе.

— Радости мало, верно? — спросил Купец.

Всех выстроили в ряд. На охрану не скупились. Рональд насчитал как минимум десять стражников. В два раза больше, чем заключенных, которых вот-вот должны будут казнить.

— Как мы примем смерть? — спросил один здоровяк, голоса которого Рон не слышал ни разу за время, проведенное здесь.

— Узнаете наверху, — ответил стражник.

— Чего мы здесь ждем? Ведите, и дело с концом! — выпалил другой заключенный.

Певун напевал какую-то мелодию. Потом резко прервался и слегка подпрыгнул от испуга. Нетерпеливого заключенного заставил согнуться удар под дых.

— Не болят? — спросил Купец, повернувшись лицом к Рону.

Рональд нащупал воспалившиеся веки, провел пальцами по набухшей и покрытой чем-то шершавым щеке. Лицо его было красным, опухшим и воспаленным. Рыбий и кислый запах гнили исходил от него сильнее, чем от остальных братьев по судьбе. Глаза не отличались цветом от всего лица — кровавые пятна. Видел Рон все сквозь мутную пелену. Она резала глаза, заставляя их все время слезиться.

— Немного, — ответил Рон.

— Завтра они тебе не пригодятся, — сказал стражник и захохотал, будто произнес невероятно смешную шутку.

Почти все товарищи шутника расхохотались тоже. Хотя было ясно, что никто из них не слышал разговора Купца и Рона до этого.

Сейчас радовало только одно: никакой больше вони не будет. Смерть очищает. Рональд в это верил. Что-то внутри него приняло мысль о неминуемой гибели. Невозможность изменить свою судьбу приносила мальчишке спокойствие. Только надежда, смутная и туманная надежда, данная Призраку во сне, заставляла беспокоиться и суетиться. Слова странного Мэба совсем выбивали из колеи, когда о них паренек начинал размышлять.

— Говорят, чем больше сопротивляешься, тем больнее тебе, — сказал Купец.

— Откуда об этом может быть известно? С того света обычно не возвращаются. Некому сказать, больно умирать сопротивляясь или покорно, — проворчал тот, что получил удар под дых.

— Нужно во что-то верить.

— Думайте о доме, — вмешался другой. Его голос был ровный и спокойный.

— Не у всех есть свой дом, — вздохнул Рон.

— Он есть у всех. Дом не определенное место. Дом там, где тебя ждут близкие тебе люди. — Купец почесал живот и высморкался.

Все оставшееся время до того, как повели всех на эшафот, Рональд провел в своих воспоминаниях. Он вспомнил каждого, кто составлял их небольшую шайку. Скорее, семью. У каждого были свои хорошие и плохие стороны. Кто-то вспыльчив, но трудолюбив, кто-то добр, но болтлив и так далее. Вспоминалось и плохое, и хорошее. Это удивило Рональда. Ему всегда доводилось слышать обратное: в последний миг помнишь лишь хорошее. С ним почему-то все иначе: плохого вспоминалось значительно больше по-настоящему счастливых моментов.

— Пора дохнуть! — крикнул стражник, спустившийся по лестнице.

— Все, топай, — буркнул тот, что стоял рядом с Роном.

Ноги неожиданно потяжелели. Создавалось ощущение, что на них закреплены огромные свинцовые кандалы, привязанные такой же цепью к самой земле. Дышать стало невероятно трудно. Рон жадно хватал ртом воздух. Сердце бешено колотилось. От некогда наполняющего тело спокойствия не осталось и следа.

Лестница. Кривые деревянные доски, потресканные, с засохшими разводами крови. В глазах появлялась резь, когда Рон внимательно что-либо рассматривал. Моргание не помогало. А просто закрыть глаза нельзя.

Приговоренных вели по длинному коридору без окон. Голые стены с вырезанными из камня изображениями пыток. Фигуры мучающихся людей стояли на невысоких пьедесталах. Один горел в огне, искривив лицо от ужаса и боли, второму отсекала голову гильотина, третьему отрубали мечом, четвертого разрывали кони. Рональд решил закрыть глаза. Сам не зная, из-за рези в глазах или от нежелания видеть эти каменные фигуры.

— Один художник рассказывал, что искусство обладает силой влиять на человека. До этого момента я считал это чушью, — произнес кто-то.

Рон почувствовал толчок слева.

— Не споткнись, — сказал Купец.

Открыл глаза вовремя. Перед пареньком появилась еще одна лестница. Эта была намного больше предыдущей. И состояние ступеней тоже отличалось. По этим шагать можно без опаски, свернуть шею от падения не удастся. Что не радовало.

Наверху окна. Множество окон и дневной свет, серый, как обычно бывает осенью в столице. Глаза он резал с двойной силой.

Идти оставалось недолго. Стражники свернули за угол, прошли к небольшой двери. Один из них, толстый и неуклюжий, достал связку ключей и открыл зеленоватого цвета металлическую дверь. Скрип выдался знатный. Рона полностью пробрало. Может, так оповещает смерть о своем прибытии?