Сердце статуи - Инна Булгакова

— Леонардо да Винчи верил и Микеланджело, сами занимались черной магией.

— Но с развитием цивилизации мы, кажется, освободились…

— Это только кажется. От чего освободились-то? Вон от магии коммунизма никак не можем оторваться. И я не поверил, однако отвязаться не мог — факт. Стал читать «Христианский вестник», там есть кое-что на этот счет. И обратился за консультацией к священнику. Отца Владимира знаете?

— Ну как же. У нас живет в Теми. Старик, на удивление, здравый, умный. Что он сказал?

— Молиться, поститься, исповедаться, чтоб побороть искушение. Я пробовал — не помогает.

— Когда вы узнали о ее столь необычных действах?

— 9 мая. Она булавкой проколола фотографию трех товарищей.

— Господи, вот дребедень! Извините. Прокол есть, помню, но не на ваших изображениях.

— Я вошел в спальню, она склонилась над фотокарточкой с булавкой. Но не это меня задело, а лицо… черты заострились, какая-то нечеловеческая ненависть, садистская… Противно стало. Крикнул: «Ты что?» — дернул за руку, но она успела вонзить булавку. Метила, очевидно, в Сему — над его головой дырка.

— Ну и что? Ювелир жив-здоров.

— Неля погибла.

— Максим Николаевич, я буду настаивать на психической экспертизе. Подлечитесь, придете в норму…

— Да не стоит, я выздоровел. Но тогда, правда, взбесился, рванул кулон…

— И порвали застежку?

— Да. Хотел его в гипсе замуровать, в Цирцее. Чтоб от сороки-воровки отвязаться. Не вышло.

— Почему?

— Я чувствовал к ней сильное влечение.

— Как мужчина?

— Как мужчина. Вот тогда я и задумал преступление.

— Почему же не исполнили?

— Зачем было рисковать при Иване? К тому же надо было проконсультироваться.

— Но ведь Колпаков сумел ее бросить!

— С трудом, но он любил жену. Я же был тогда одинок. Отец Владимир подтвердил, что черная магия существует и очень опасна. Черт ее знает, в чем там механизм, но… может, и правда существует. Словом я решился, однако не предвидел последствий.

— То есть?

— Каково будет потом. Оказалось — невыносимо. Впрочем, оставим сопли. Итак, она увидела меня и засмеялась. Я сказал: «Дай починю и убирайся».

— Значит, вы не хотели ее убивать.

— Я был в сомнении. Взял пинцет, стал соединять звено и говорю: «Как ты здесь очутилась?» — «Опоздала на электричку в Каширу, сейчас перерыв». — «Почему в Каширу?» — «На киносъемки еду». — «Тебе дали роль?» — «Даст. Никуда он не денется». — «Кто?» — «Режиссер. Никто от меня никуда не денется». И опять засмеялась. Я, как всегда, ощутил желание неодолимое… подошел, накинул ей кулон на шею и им же задушил. Мгновенно, она и не пикнула.

— Вообще-то она играла с огнем.

— Может быть. У них — у «лунных», так сказать, созданий — тоже жизнь не сладкая.

— Дальше.

— Мы отразились в зеркале: ведьмочка с высунутым язычком, а за спиной, знаете, чудовище Франкенштейна. Я положил ее на пол. И тут раздался звонок во входную дверь. Набросил на труп покрывало, спустился. Соседская девочка. В белом, с теннисной ракеткой. Такая свежая, чистая. Я вдруг упал на колени и объяснился ей в любви.

— Зачем?

— Нервная реакция.

— Но зачем вы потом поддерживали в ней эту иллюзию?

— Не иллюзию — я жить без нее не мог. И не могу.

— Она-то вас дождется… из заключения. Или — не исключено — из психушки.

— Психушка не исключена. Тогда же, во время любовных восторгов, у меня возник план: как идеально, абсолютно бесследно избавиться от трупа.

— Да закопать в лесу ночью.

— Я ж не знал, что она ко мне тайком вернулась, думал, Сема в курсе. Он сообщил, что грузовик их фирмы выйдет из ремонта к 10-му — оставалась неделя. Я начал работать с бешеной энергией в кладовке, а чтоб никто ко мне не лез, спровоцировал домработницу на уход; Наде же сказал, что готовлю ей подарок.

— Ту самую «Надежду»?

— Ту самую. Съездил в Москву, еще ароматических свечей подкупил. И хотя терпеть не мог этой приторной вони…

— Вы их использовали…

— Ну да, запах разложения. С каждым днем он становился сильнее — лето, жара. И все сильнее проступали пятна на коже — черные, с зеленоватым отливом. Я закрепил труп в арматуре — пришлось ее раздеть, пышные одежды мешали — и она словно наблюдала, как я готовлю ей бетонный гроб. Мой собственный состав, прочный… до Страшного Суда… с металлическим крошевом.

— Как вы могли пойти на такую муку!

— Не сдаваться же! Притом я наконец встретил женщину, которая… ладно, никаких смягчающих соплей.

— Почему вы сразу не уничтожили первого, готового Ангела смерти?

— Чтобы предъявить его в любую минуту — вдруг Сема явится раньше. Ну и имел перед глазами образец: у ювелира потрясающая зрительная память, он лишнюю складку балахона заметил бы. Во вторник Авадонна был готов, до пятницы сохнул. В четверг я съездил в Каширу отправить ее письмо ко мне, в сумочке у нее нашел.

— Какого числа было написано письмо?

— 1 июня. Она Ивану правду сказала. Ну, нужно было создать химеру жизни: ее авторучкой я добавил две поперечных черточки — получилась семерка. И вдруг вспомнил про узелок с одеждой… избавиться!

— Что же вы раньше-то не спохватились?

— Покуда труп не был прочно замурован — не имело смысла суетиться. Ну, положил узелок в сумку — тут Надя пришла. Я заявил: пройтись надо по лугам-полям-лесам в одиночестве, замысел, мол, витает. Мы вышли на крыльцо — и я увидел следователя на улице под фонарем, вы смотрели в упор. Это ощущение насчет вас у меня и в беспамятстве осталось.

— Я Олю ждал.

— А я не знал, на воре шапка горит. Ну, сказал Наде, что хочу посмотреть, как она живет. А покуда кофе приготовит, место для «Надежды» в саду выберу. Столетний дуб. Залезть легко, дупло я из мастерской видел.

— Небезопасное место.

— Временное. Кто же знал, что через сутки мне голову проломят! Наступила пятница, до самой последней минуты я не был уверен, что рискну отдать Семе Авадону с трупом.

— У вас были веские причины колебаться.

— Еще какие — но бессознательно! Смертное ощущение гибели. Тем не менее я закутал статую в мешки, приготовил ящик.

— По логике вещей, до кладбища Колпаков нового Авадону не видел.

— Да уж, разумеется! Все бы обернулось по-другому. Я, конечно, собирался ехать с ним, да ногу растянул и отложил разрушение двойника до вечера. Ну, подарил Наде «Страсть», то есть «Надежду».

— Когда вы ее на самом деле закончили?

— В конце апреля, но парфюмерной фирмы «Чары» не оказалось наличных. Чтоб освободить станок, я отнес «Страсть» в кладовку. Фрагмент из нее — изгиб руки девы — и запечатлелся на фотографии трех поросят. Когда мы несли скульптуру, раздался первый телефонный звонок — это позвонил Иван и, услышав далекий девичий голос (10 июня — последний срок ее приезда в кемпинг), устремился к месту преступления. Туда же понесло пьяненького Семена.

— Перескажите ваш с ним разговор.

— «Это ты?» — «Да, Макс». — «Спасибо, дорогой, за Ангела. Со своей ренессанской усмешечкой ты посмел изменить лицо, да?» — «Я не изменял!» — «Из-за нее, между прочим, Неля погибла — и ведьмочка на могиле… Разнесу к чертовой матери и тебя прибью!» — «Я не изменял! Приезжай, поговорим». — «Ты — некрофил, посмел осквернить могилу!..» — «Статуя торжествует!» Я понял, что все кончено, и после смерти никуда от нее не деться. Интересно, что Наде я сказал правду: возникли проблемы с заказом. Ну, установил под дубом скульптуру и пошел якобы поработать над эскизом, новый замысел. Бросился в мастерскую: Авадона с лицом Нелиной посмертной маски — как договаривались, я сразу сверил. А напротив зеркала торжествует обнаженная Цирцея. Я зажег свечи, меня буквально преследовал запах разложения… метафизический, так сказать. Поставил «Гибель богов» на полную громкость. И разбил проклятое зеркало… потом Ангела и Цирцею. А затем и остальное: две статуи, два бюста и посмертные маски заодно. Вошел в раж. Нелина под руку не попалась, наверное, под станок упала, где ее Сема обнаружил.

— Так оно и было. С какой целью вы уничтожили свои работы?

— Покончил с этим делом.

— Н-да, нелегко, должно быть, день за днем возводить вокруг трупа бетонный гроб.

— Ну, слегка сдвинулся — казалось, будто со всех сторон на меня убитая глядит. Я все прислушивался, ожидая Семена — и вот стук в дверь… в том само месте, Брунгильда запела. Отпираю — Иван. Мы уставились друг на друга, вдруг он говорит: «Где она?» — «Кто?» — «Вера». — «Ее нет». — «Куда ты ее дел?» Я был настолько не в себе, померещилось, что он в курсе. Беспрепятственно в дом впустил, и он сразу устремился в мастерскую, оттуда свет на лестницу падал. Я за ним. «Что здесь произошло?» — «Погребение». Он метнулся в кладовку, потом к окнам — и я туда же, говорю (кричу — Вагнер гремит): «Ее тут нету!» Отодвигаю портьеру, он, наверное, подумал: она там прячется. Эту нашу возню заметила Надя из сада. Иван опять: «Где ты ее прячешь?» Я засмеялся с облегчением, дошло: он же ничего не знает! — «Где?» — «На кладбище». — «Что с тобой, черт возьми?» — «Ничего особенного, у тебя лечиться не стану». Он поглядел внимательно, профессионально, так сказать, на меня, на останки статуй на полу. «Чем занимался, Макс?» — «Гробом. Роскошный гроб, художественный, я б сам от такого не отказался». — «Что за бред? Что между вами произошло?» — «Не догадываешься?»