Городской охотник - Алексей Волков

Ещё через пару шагов он услышал невнятное бормотание, покашливание и лёгкий шелест. Похоже, некто сметал сор с пола крошечной метёлкой из перьев. Тихое такое шарк-шарк-шарк.

Ещё через пару шагов Фатеев сумел разобрать слова, произносимые надтреснутым старческим голоском.

— Ходют и ходют, ходют и ходют. Никакого спокою нет. Кхе-кхе.

И снова шарк-шарк-шарк метёлкой по камню.

Когда Алексей подошёл ближе, то увидел, что и покашливание, и шарканье издавал старичок малого роста, примерно по колено взрослому человеку. Одет он был в смешной зипунишко, подпоясанный ветхим вервием, щегольские фиолетовые порты с заплатой на колене. Плетеные лапти были надеты почему-то на босу ногу, как домашние тапки. Из широкого ворота зипуна высовывалась старческая головенка на тощей морщинистой шее. Видны были лысина и борода. Борода, густая и растрёпанная, казалось, начиналась под самыми глазами старика и за широченным воротом заканчивалась. Лысую, как бильярдный шар, макушку венчала турецкая ермолка, лихо заломленная набок. В руках у старичка действительно была метелка из перьев какой-то огромной птицы, которой он обмахивал стены и усердно мёл пол.

Алексей встал как вкопанный. Он ожидал встретить кого угодно, но никак не престарелого домового, следящего за порядком.

Старичок усердно мёл пол, казалось, не замечая Алексея. И не переставал бормотать под нос с плохо скрываемым раздражением:

— Ишь, шастоють тут, охламоны. Не звали их сюдыть, а они всяко шастоють. И туда, и сюда. Как будто тут тракт проезжий, а не энтот… как его… коллектор. То волк пробежит, натопчет, то Светоч пролетит, отвлекает. А тут ещё ентот встал, как оглобля… — Домовик повернулся к Алексею и вопросительно уставился на него чёрными бусинами глаз без белков: — Чего надоть? Че преперси? Ась? Я вам тут что, крепостной, за вами порядок наводить? Я потомственный в тридцать третьем колене…

— Кхм, — откашлялся Алексей. — Прощения прошу, Хозяюшко, если побеспокоил. Разреши пройти. Не чини препятствий.

— Да чего уж там, чинить-то? — сварливо ответил домовой. — Раз уж ты суды притопал, стал быть, обратно не повернешь. Знать, энтот путь единственный. Да ты и вежество знаешь, повинился перед Дедушкой. Дык, как тебе после этого препятствия чинить? Не можно. Только вот мыто подорожное изволь оставить, мил человек.

— Мыто? — удивился Алексей. Первый раз пришлось столкнуться с домовым, требующим откупного.

— А ты как думал? — ехидно прищурился старикашка. — Я тут главным смотрителем поставлен, стал быть, мне и мыто востребовать не зазорно.

— А ты кто такой будешь, дедушка? — поинтересовался Алексей, прикидывая, куда бы лучше припечатать наглеца висящей перед ним руной.

— Я-то? Я-то буду главный смотритель коллектора Града на Коровьей Реке! — гордо грохнул себя кулачишкой в грудь старичок. — А вот ты кто таков, молодец? Что тут шастаешь без подорожной?

Алексей едва сдержался, чтобы не засмеяться.

— Неужто нынче в коллекторе принято подорожные спрашивать? — подхватил он навязываемую старичком игру. Глушить его ворожбой не хотелось.

— Принято, принято!

— И с волка спрашивал?

— С волка не спрашивал, — честно признался старичок. — Как с него, твари бессловесной, спросить. Где он подорожную хранить-то будет? Под хвостом, что ля? А у тебя карманов вон сколь, поди, в одном хоть да завалялась грамотка подорожная? Али нету?

Старичок хитро прищурился и снизу вверх посмотрел на Алексея, давая понять, что просто так от него не отделаться.

Фатеев стоял, спешно ища выход из ситуации. Можно было глушануть старого хама подвешенным и готовым к использованию знаком. Можно было просто проигнорировать. Однако не хотелось оставлять у себя за спиной рассерженного домового, который, к тому же, был в своей вотчине, а значит, и силу имел немалую, и потому мог стать для Охотника, торопящегося найти выход, серьёзным препятствием на пути. «Видно, и впрямь платить придётся. К чему там у нас домовики неровно дышат?» Алексей расстегнул один из кармашков и достал оттуда колоду игральных карт. Маленькие, в половину карточного листа карты он использовал в самых разных ситуациях: прозреть путь, заморочить упыря, да мало ли применений у простых с виду карт? Достал, хрустнул колодой, ловко перекинув её с ладони на ладонь и, присев на корточки, почтительно протянул её старичку.

Глазки-бусинки под кустистыми бровями радостно блеснули, старинушка выпростал покрытую серым пушком ладошку из широкого рукава и проворно сцапал колоду. Бухнулся задом на пол, прямо где стоял, и стал с упоением перебирать карточные листы, перекладывая их в одном ему ведомом порядке. Домовые питают просто сверхъестественную страсть к картам, — так говорила Алексею его бабушка.

— Ой, уважил старика, ой, уважил, человек прохожий, — радостно забормотал он. — И кто ж ты такой будешь? И вежеству учен, и ведовству сподобен, со старшими уважителен и не скуп на подарки… Ты кто, добрый молодец? Королевич, али князь, быть может? Ежели князь, так прости, батюшка, не признал тебя.

Пальчики домового ловко перебирали карты, метелка, которой он только что мел пол и стены, сиротливо валялась рядом, забыта и брошена. Перебрав карты и упрятав их за отворот зипуна, домовой встал, поклонился Алексею, придерживая рукой ермолку. Выпрямился и посмотрел тому прямо в глаза.

— Спасибо тебе, добрый человек. Я теперь с таким подарком живо отыграюсь. А то я давеча свою-то колоду проиграл Стрижу Живлякичу. Он, окаянный, ох играть же мастак! Хоть и молод ещё — трехсот лет от роду ещё нету. Сказывают, он в скорбном доме при узниках свет увидел. Там и рос, значит. Там и выучился. А у нас ведь как — строго — без своей колоды играть не моги. Чужую взаймы не бери. Так мне пришлось сюда, на его место, будь он неладен, стать. А он — на моё. Я раньше при корчемном доме обитал. Там и народ весёлый, и кормежка сытная. А Стриж этот по малолетству тут служил. А как у меня даже колоду отыграл, так я просить стал отыграться. Ну и поставил свое место против колоды, имущества и жалования своего. Ну и… вот. — Домовой тяжко вздохнул. Потом озорно блеснул глазками и продолжил радостно: — А теперь я этого Стрижа разом…

— Так я пойду, дедушка? — спросил Алексей.

— Ага, ступай мил человек, ступай. Только смотри, в пути нигде не задерживайся, как увидишь чего непонятного — не присматривайся. Белое за чёрное принимай, воду — за камень, птицу — за зверя, — назидательно произнёс старичок. — Ступай себе. Алексей осторожно обошёл домового и зашагал дальше по коридору за светочем. Не успел отойти и десятка шагов от места встречи, как за спинной раздался дробный топот, и он услышал:

— Эгей, мил человек! Погодь, не торопись! Я с тобой пойду, — догнал его домовой, путаясь в полах своего одеяния. За несколько секунд, что Алексей его не видел, он полностью преобразился. На нём были мягкие кожаные сапожки, а в них заправлены просторные серые порты в широкую полоску. Рубаха из синего атласа с косым воротом, расшитая петухами. На голове красовался картуз, которые носили приказчики у мелких купцов. За ухо была заткнута ромашка, непонятно где взятая.

— А тебе зачем со мной, дедушка? — поинтересовался Алексей.

— Дык, знамо дело, вдвоём веселее. Ты же, поди, выход ищешь? И не знаешь, куда идти? А я знаю. Я тебя выведу, не сумлевайся! Твой светун, он ведь тут тоже заблукать может. А я не заблукаю — тыщу раз тут хаживал.

— Да ну?

— А то! Я тут все входы-выходы знаю! — хвастливо заметил домовой. — Не одну, поди, сотню лет землицу топчу. Тебе куда надобно попасть-то?

— Если б я ещё и знал, дедушка, — вздохнул Алексей.

— Чаво, пойди туда, не знамо куда? Достань то, не вразуми что?

— Да нет. Мне… выход найти надо. Понимаешь… а, — махнул рукой Алексей, — давай я тебе с самого начала расскажу. Сам разберешься. Ты, как-никак, старожил.

— Ага, ага, — закивал головой старичок, от чего ромашка за ухом смешно замотылялась вверх-вниз.

Алексей коротко пересказал события прошедших суток. О доме, гибели жены, о товарищах, согласившихся помочь… Умолчал только о том, что он Охотник. Ну зачем маленькому исподнику знать о том, что есть люди, которые иногда усмиряют этих самых исподников… Порой даже не очень дружелюбно. Домовик кивал головой, хмурился, ворчал под нос неразборчивое. Потом сообщил Алексею, что звать его Ждан, сын Лыбедя. Алексей тоже представился, соблюдая приличия.

— Только ты того, не серчай… — смущенно пробормотал домовой. — Тут, у нас то есть, я тебе помогу. А в вашей стороне я тебе не помощник, извини уж. Там у вас такое делается — помыслить страшно. Как живете — непонятно. По дорогам такие чуды-юды рыскают — жуть просто. Огнём из глаз слепят, рыкают, и вонь от них уж и вовсе несносная. Так что не обижайся… Я один раз сунулся было к вам, так еле живым ноги унес. Так что и не проси, к вам не пойду. А тут у себя помогу: и дорогу верную укажу, и ежели биться тебе придётся с этим изувером — тоже помогу.