Завещение бессмертного - Санин Евгений

— Смотри, какой он сегодня решительный! — шепнул на ухо, как всегда подсевший к нему Кабир. — Может, решил дать, наконец, сигнал к восстанию, а?

—Не знаю... — рассеянно пробормотал Демарх, еще ниже опуская голову. — Может быть...

—Может!.. — передразнивая, возмущенно зашипел Кабир. — Да все мы только и ждем этого! Скажи Аристоник одно только слово, призови всемогущим Гелиосом, и весь Пергам поднимется в считанные минуты!

—Да-да, конечно... — не слушая носильщика, кивнул Демарх.

—Что это с тобой? — участливо взглянул на него Кабир. — С женой что? Или опять Саранта заболела?

—Нет, просто не выспался! — вздохнул Демарх и, не желая загрязнять себя ложью, искренне признался: — Честно говоря, даже не хотел идти сегодня сюда...

—И очень многое бы потерял! — Кабир кивнул на сидящего рядом с хозяином лавки худощавого человека в римской тоге и прямым, словно точеным из мрамора, носом. — Видишь этого человека?

—  Римлянина?

—  Он римлянин только наполовину! — быстро зашептал Кабир, увидев, что Аристоник поднял руку, призывая всех к тишине. — Его отец был изгнан из Рима за кражу скирды хлеба, а мать наша, пергамская. Зовут его Постум, и у него удивительная способность запоминать все, что он увидит и услышит. Под видом квирита он больше года пробыл в Риме и теперь приехал, чтобы рассказать нам о нем...

Кабир перехватив недовольный взгляд Аристоника, приложил ладонь к губам, красноречиво обещая, что будет нем, как рыба.

— Артемидор! — добившись полной тишины, окликнул Аристоник. — Где же наш благородный квирит?

— Вот он! — улыбнулся купец, подталкивая Постума к центру мастерской.

— Здесь! — подтвердил тот, глядя на побочного брата правителя Пергама. - Не узнаешь?

— Да где же тебя узнать! — покачал головой Аристоник.— Накажи меня Гелиос, истинный патриций! И как тебя только не растерзали по пути сюда?

— Да уж могли... — признался «римлянин» и, поправляя складки на тоге, добавил: — Только очень хотелось предстать перед вами во всем этом обличье!

— Боялся, что мы без этого тебе не поверим? — обвел глазами собравшихся Аристоник. — Нет, Постум, нам хорошо известно, скольким опасностям ежедневно ты подвергался в этом проклятом городе, и без всякой тоги поверили бы каждому твоему слову! Верно я говорю?

—  Все правильно, Аристоник! — закричал, вскакивая с места, Кабир и подмигнул Демарху.

Со всех сторон послышались одобрительные голоса:

- Верно, верно!

- Говори!

- Не тяни!..

—  Начинай, Постум! — с мягкой улыбкой разрешил Аристоник и откинулся в кресле, чтобы удобнее было слушать.

Постум сдержанно кивнул, посмотрел на Аристоника, потом — на Демарха, как показалось тому, прожигая его взглядом до самого сердца, на подавшегося вперед Кабира… Затем обвел всю мастерскую серыми, запоминающими глазами, и спокойно начал:

— Рим переживает сейчас не самые лучшие дни в своей истории...

— Хвала богам! — пробасил Анаксарх,

Постум жестом попросил не перебивать его и продолжил:

— За семь веков его существования вряд ли найдется и трех примеров, чтобы так волновалось население внутри города и так была слаба армия, чтобы столь небезопасно для республики было на ее границах. Вот уже восемь лет Рим не может овладеть крошечной крепостью в Испании — Нуманцией, весь гарнизон которой едва ли насчитывает десять тысяч человек. И даже разрушителю Карфагена Сципиону Эмилиану пока не под силу сделать это, хотя на всех перекрестках Рима только и говорят, что бывший консул вот-вот разрушит стены Нуманции и продаст ее жителей в рабство!

— Проклятые римляне! Будь проклят богами каждый, кто их поддерживает! — прошептал Кабир, стискивая кулаки.

— Не так блестяще обстоят дела у римлян и в Сицилии, — тем временем невозмутимо продолжал Постум. — И хотя нынешний консул Кальпурний Пизон, прозванный за свою честность Фруги...

              - Неужели среди римлян можно увидеть хоть одного честного человека? — воскликнул Кабир.

— Да, — обращаясь к нему, кивнул Постум и тут же добавил: — Но только по отношению к своему народу. Этот Пизон, будучи претором в Сицилии, еще до восстания Евна закупил для Рима хлеб ниже нормированных сенатом цен и весь остаток до единого асса вернул в казну! Так вот... хотя они осадил Тавромений, столицу Новосирийского царства, и голодом принуждают его к сдаче, но до окончательной победы ему еще далеко...

— Погоди, Постум! — остановил рассказчика Артемидор и показал на сидящего рядом с ним человека в лохмотьях некогда богатой одежды. — О событиях в Сицилии нам расска­жет их непосредственный свидетель, участник штурма Мессаны. Верно, Прот?

Прот, заметно исхудавший, осунувшийся за этот пос­ледний год, ловя на себе жадные, заинтересованные взгляды, согласно кивнул.

"Какие люди! Какие люди... — глядя то на Постума, то на Прота, с восторгом думал Демарх. Один проливал кровь за свободу рабов в Сицилии, другой рисковал жизнью в Риме. И что же — выдержав все испытания, они ушли от смерти в чужих краях, чтобы встретить ее здесь, в родном Пергаме?!"

— Хорошо, тогда я не стану касаться событий в Сицилии, — пообещал Постум, и Демарх приготовился слушать, боясь пропустить слово, — Я буду рассказывать о том, что творится сейчас в Риме. Чтобы всем было понятно, коротко объясню то, что предшествовало этим событиям. Еще в ту далекую пору, когда Рим шаг за шагом завоевывал Италию, он по обычаю отбирал у побежденных одну треть их земли. Эта отобранная земля поступала в распоряжение государства и называлась: "общественная земля".

— Распоряжаются чужой землей, как своей собственной! — закричал Кабир, и его голос задрожал от возмущения.

— Проклятые римляне! — заволновались вокруг. — Им нет дела до слез крестьянина, у которого они украли его землю!

— Какие там слезы — кровь! Ведь они наверняка убили этого крестьянина, Разве ты отдал бы так просто свою землю?

— Я — ни за что!

— Вот и он тоже...

Постум подождал, пока утихнет шум, и спокойно продолжил:

— Эту общественную землю римское правительство сдавало в аренду за небольшую плату. Многие знатные семьи столетиями пользовались ею и, в конце концов, стали считать ее своей собственностью. Часть этой общественной земли и захотел передать разорившимся и продавшим свои участки крестьянам ставший недавно народным трибуном Тиберий Гракх.

— Тиберий Гракх? — задумчиво переспросил Аристоник. — Я, кажется, уже слышал где-то это имя. Кто он?

—  Очевидно, тебе говорили о его отце, который начал кровавые бойни в Испании и разгромил Сардинию, продав почти всех жителей этого острова в рабство. Он женат на дочери Сципиона Африканского, победившего Ганнибала. От этого брака у них родился Тиберий Гракх — запомните это имя! О нем я и хочу рассказать.

—  Ну и семейка... - пробормотал, подергивая плечами, Анаксарх. — Дед и отец — душители целых народов. А что же сын?

—  Кажется, я не произносил слова "душители", — с вызовом напомнил Постум. — Да, дед и отец Тиберия пролили немало крови. Но не следует забывать, что Карфаген до того, как склонить свою голову перед Римом, унижал и притеснял не мало государств. А Гракха старшего во время его наместничества в Испании очень уважали местные племена и особенно - Нуманция.

—  То-то она восстала против добренького Рима! — усмехнулся Анаксарх и замолчал, присмиренный недовольным взглядом Аристонмка.

— Я присутствовал при первом триумфе Тиберия на Палатинском холме, когда он впервые во время праздника сообщил, что решил бороться за преобразования в государстве,

— сощурившись, словно заново переживая события годичной давности, сказал Постум. — Слышал и другие его предвыборные выступления. Он говорил о доблести римлян, о тех крестьянах, которые, пролив кровь за отечество, возвращались к своим поросшим сорными травами участкам, а потом, разорившись продавали их богатым землевладельцам, оставаясь без земли и уходя в Рим, чтобы жить там на жалкие подачки. Каждый раз, заканчивая свои речи угрозами, что над Римом нависла смертельная опасность, он под одобрительный рев народа выдвигал свои требования: ограничить право пользования общественной землей пятьюстами югерами на самого арендатора и еще по 250 югеров на двух его взрослых сыновей, если они имелись, отобрать у владельцев всю общественную землю сверх этой нормы, и передать ее безземельным и малоземельным крестьянам участками, по тридцать югеров без права продажи за небольшую арендную плату…

— Ай, да Постум! Словно по писаному читает... — восхищенно прошептал Демарху Кабир и вслух спросил: — И что же, избрали его?

—  Конечно, — кивнул Постум. — Со всех окрестностей в Рим стали стекаться крестьяне, и Тиберий Гракх в короткий срок стал вождем народного движения. Все до единой трибы проголосовали за него, несмотря на пущенный сенатом слух, что он предложил переделить землю с целью, возмутить народ и внести расстройство в жизнь государства.