Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков - Юрий Бессонов

Началось избиение. Оказалось что он наскочил на трещину в море, которую не мог перескочить. Били его прикладами. Он падал, поднимался, его снова били и так довели до бараков, здесь его принял Основа, который, немедленно сломал на нем палку. Конечно его потом расстреляли.

Нельзя было бежать глупо. План должен быть прост, может быть рискован, но не мог быть глупым.

Меня очень удивило, что Мальсогов так отнесся к моему предложению бежать. — Офицер, ингуш, год просидевший на Соловках и вдруг такое равнодушие к свободе...

Но это вскоре раскрылось. Однажды он подошел ко мне и, так как на Поповом острове из-за скопления народа трудно разговаривать, то он коротко сказал:

«Я согласен бежать. На первое ваше предложение я ответил отказом, так как я боялся провокации».

Вот пример отношения между людьми в Советской России. Встречаются два офицера одной и той же дивизии, оба находятся в заключении, имеют общих знакомых и боятся друг друга.

Мы с ним условились встретиться и разработать план. Просидев на Поповом острове уже больше года, он последнее время был на скромной должности нарядчика. Вся его работа заключалась в том, что он утром и после обеда выходил со списком в руках и распределял людей по работам. К сожалению, не от него зависало из какой роты и куда назначать людей. Он был только исполнителем приказаний.

Со второго нашего свидания началась подготовка к побегу.

В принципе было решено уйти с оружием. Как его можно было достать? Только взять у конвоя. Поэтому план наш основывался на разоружении конвоя.

Куда идти? — Только за границу.

Что нужно было для осуществления плана? Люди, деньги, карта, компас, затем точный план, построенный на уходе с какой-нибудь работы с разоружением конвоя.

Начались приготовления... Свидания наши были затруднительны... Разговоры шепотом могли обратить внимание. Нужно было быть осторожным.

Остановились мы на двух возможностях бежать. Во-первых, с работы по заготовке метелок.

Для этого в лес, приблизительно в полутора верстах от лагеря, посылалось по 10-12-ти человек под конвоем 5-6-ти красноармейцев.

И во-вторых, с похорон кого-нибудь из заключенных. В этом случае давали подводы, 5-6 человек — арестантов, 2-3 конвоира и посылали за 12 верст в Кемь.

Нужны были люди. У Мальсогова их не было. Он все надеялся, что придут его земляки — кавказцы — ингуши. Но напрасно, мы упустили из-за этого много времени. Ни с одним этапом не пришло ни одного ингуша.

Осторожно подходил я к этому вопросу. Со мной в нарядах обыкновенно работал некто Сазонов. Разговаривая с ним, я узнал, что он человек бывалый, несколько раз переходивший границу. Долго я не решался предложить ему бежать, но в конце концов достаточно прощупав его, я ему намекнул об этой возможности, и мы сговорились.

Нужно было достать компас и карту. Сазонов передал мне, что у его знакомого в куске мыла есть маленький компас и что, на его взгляд, он не прочь бежать. Я ему поручил переговорить с ним.

Карты не было, единственно, что мог сделать Мальсогов, это по временам смотреть в канцелярии на 50-ти верстную, весьма неточную карту. Пользуясь картой и слухами, которые нужно было собирать очень осторожно, мы установили, что по прямому направлению мы находимся приблизительно в 300-х верстах от Финляндской границы.

Дорог нет совершенно. Где деревни — неизвестно... Болота, через которые нам идти непроходимы.

Вопрос местности был наше слабое место. Bcе наши старания осветить его были безуспешны. Пришлось мириться на тех сведениях, которые имелись.

Деньги... При винтовках они играли не первую роль, но были нужны...

Мальсогов имел их и пропил. Пользуясь своими связями, он где-то достал по дорогой цене спирт, и денег не стало. Помню, что на меня это очень нехорошо подействовало. Уже перед самым побегом Сазонов продал несколько своих вещей и получил за это немного денег.

Итого, в сговоре нас было 4 человека. Причем я знал Мальсогова, Сазонова и только два раза говорил с Мальбродским. Сазонов и Мальбродский не знали Мальсогова. Все мы, кроме Сазонова и меня, были в разных ротах, и это очень затрудняло нашу задачу. Большую роль играли мелочи, с которыми очень трудно было справляться, но в общем мы были готовы и только ждали момента. Мне очень хотелось бежать с похорон. Там можно было забрать с собой лошадь. Но нам не везло. — Умирало сразу по несколько человек, и поэтому наряд увеличивался.

Тут произошел забавный случай, который мог кончиться для нас печально. — Я и Мальсогов ежедневно ходили в лазарет и у знакомых фельдшеров между прочим спрашивали о тяжело больных.

Наступил, как казалось нам, благоприятный момент. — Мальсогов узнал, что умирает кавказец — магометанин. Так ему сказали в лазарете. Будучи сам магометанином, он, предупредив нас, отправился к командиру полка и попросил его разрешения похоронить своего единоверца.

Командир разрешает... Мы собираемся... Готовы. Но вот Мальсогова вызывают в штаб полка... Он идет и возвращается... Оказалось, что покойник был кавказским евреем и хоронить его будут евреи...

После этих неудач мы твердо остановились на плане побега с работ. Приближалась весна. Был май месяц, лед растает, но снег еще кое-где лежал... Нужно было бежать и бежать во что бы то ни стало... Нельзя было терять время, так как скоро открывалась навигация, и нас всех должны были увести в центральный лагерь. Надо было действовать, но мелочи не позволяли. Центр тяжести был в том, чтобы нам выйти всем вместе на работу. Наряд на нашу работу ходил по разным ротам, перевестись нам всем в одну было трудно и, кроме того, в наряд назначали по 10-12 человек, а нас было всего четверо. Это зависело от Мальсогова. Наконец он добился, что наряд «на метелки» уменьшили до 5-ти человек.

Последний побег (дневник)

Побег назначен на 18-ое Мая...

Спешно шли последние приготовления и переговоры... Мальбродский отковырял из мыла свой компас... Сазонов продавал последние вещи... Я чинил свои развалившиеся сапоги... Мальсогов, как магометанин, мылся...

Мальсогов не знал Сазонова и Мальбродского... Надо было их показать друг другу...

Условились, что я выйду с ними на прогулку к известному часу и месту... Я их показал...

План наш был такой: по всей вероятности нам дадут двух конвойных. По уставу к ним не разрешалось подходить ближе чем на пять шагов. По приходе на место мы начинаем работу... Затем я выбираю подходящий момент и предлагаю конвоирам закурить... Если возьмут, то во время закуривания мы берем их за горло и отбираем винтовки... Если нет — нападаем... Чтобы действовать вместе, я поднимаю воротник. Это значит приготовиться... Затем двое из нас Мальсогов и я, берут одного... Сазонов и Мальбродский другого...

Здесь наши мнения расходились. Трое стояли за то, чтобы кончить конвоиров. Я был против этого. С самого начала я заявил, что не пролью лишней крови. Решившись на побег, я сознавал, что я уже иду против Бога иду на насилие, но идя на него, я хотел чтобы его было как можно меньше.

Я не хотел доводить насилие до предела, я не хотел крови, но ставя свою и чужую жизнь на карту, я не хотел и не мог проигрывать. Я убил бы только тогда, когда пришлось бы делать выбор между нашей, и наших врагов жизнью. Я верил, что не для того меня Бог спасал, чтобы я стал убийцей.

Итак, красноармейцев брали с собой.

А дальше? Все зависящее от нас было сделано... Компас был... Карты так и не достали. Дальше, что Бог даст. Перекрестимся и на Запад...

17-ое... Вечер...

Вдруг Сазонов просит отложить побег... Говорит, что он не приготовился... Почему? — Не мог закупить продуктов.

Между мной и им уже давно шел об этом разговор. Он уговаривал выходить с продуктами, то есть с салом и сахаром. Я был против этого.

Я знал слежку на Соловках и допускал, что нас могут обыскать в воротах, тем более, что идет Мальсогов, который за последнее время не выходил «за проволоку».

Я настаивал на том, чтобы не брать никаких продуктов.

Момент был решительный. Я знал, что откладывать нельзя. Мы идем в пятидесяти процентах на смерть и нужен подъем. Отложить — он пропадает, не вернется и дело пропало.

Я нажал... Потребовал... И Сазонов согласился... Ночь... Прошел к Мальсогову, спросил его все ли в порядке... Он ответил, что надеется устроить наряд... Мы простились, и я пошел спать...

Но не скоро удалось мне заснуть. Как только я разделся и лег на свои нары, ко мне пришел один из моих знакомых. Уселся... И начал мне рассказывать про свою любовь к одной из арестанток...

Мягко, стараясь его не обидеть, хотел прекратить это излияние, но ничего не помогало, он сидел и говорил...

Белая ночь... Манящая и зовущая... Барак, и, может быть хорошая, но все-таки жалкая арестантская любовь...

А завтра? Завтра свобода... И там любовь... Настоящая, широкая, новая...