Время черной звезды - Татьяна Воронцова

– Я бы предложил выпить за это, дорогая, но у меня нет сил идти на кухню. Кстати, вино у тебя осталось?

– Бутылка красного от Бутари.

– Та самая, которую мы с тобой…

– Которую мы купили в том маленьком супермаркете по дороге на пляж.

– Летом, – уточнил Деметриос.

То, что бутылка хорошего вина могла простоять в буфете нетронутой больше недели, явно не укладывалось у него в голове.

– В середине сентября, да.

Деметриос тяжко вздохнул.

– Безобразие. Придется спасать продукт.

И начал подниматься с кровати. Поскольку Ника лежала сверху, это было не очень легко. Возня, хихиканье, обмен шутливыми прозвищами (никто еще не называл ее кусачей крысой с такими интимными интонациями) – после всех этих глупостей они добрались, наконец, до кухни, нагрузили на поднос бокалы, салфетки, штопор, тарелку с нарезанным кубиками сыром и со всем этим добром вернулись в спальню. Бутылку Деметриос на всякий случай нес в руках.

При свете Ника хорошенько рассмотрела ссадину под его правым глазом. Он хмурился, но не отворачивался. Рукой такое не сделаешь. Чем же? Ясно было одно: женщина, которая разбила ему лицо, до сих пор влюблена.

– Она все еще любит тебя. Ты знаешь?

Он кивнул. Поднес бокал к губам, сделал глоток, улыбнулся с довольным видом. Кивнул еще раз, но этот кивок – знак одобрения, а не подтверждения или согласия – относился уже к вину.

– Поэтому и разрешил ей тебя ударить? – спросила Ника, загипнотизированная столь красноречивым свидетельством страсти другой женщины.

– Нет.

Прислонившись к спинке кровати, Деметриос аккуратно поставил бокал на свое смуглое колено, выглядывающее из-под одеяла, которым накрылся из соображений приличия – в самом деле, негоже за трапезой выставлять напоказ интимные места, – задумчиво повращал за высокую тонкую ножку. Ника знала, что он любит делать такие паузы, во время которых наслаждается одновременно и вкусом напитка, оставшимся на языке, и букетом, раскрывающимся постепенно, нота за нотой, как у хорошего парфюма, и игрой оттенков бордового за прозрачным стеклом.

– Нет, – повторил он и перевел взгляд на Нику. – Я не считаю себя изменником, предателем, заслуживающим вечных мук или хотя бы короткого спонтанного мордобоя, но Иокаста считает себя преданной. Или оскорбленной… Да, так она сказала. Оскорбленной. Разрешить ей ударить меня в той ситуации было проще, чем все это обсуждать.

– Ты не любил ее? Никогда не любил?

– Вот и сейчас мне легче подставить тебе вторую щеку, чем обсуждать мои отношения с Иокастой.

Деметриос натянуто улыбнулся. Отпил еще немного вина.

Ответа, судя по всему, не дождаться… Несмотря на досаду, Ника признала, что за такое поведение его можно только уважать. Он отказывался трепать имя бывшей подруги ради того, чтобы удовлетворить любопытство теперешней.

– Хорошо, я тебя поняла, это не тема… Тогда объясни вот что. День, когда функционирует оракул, считается днем рождения Аполлона. Андреас Галани – верховный жрец Аполлона. Но что конкретно он делает? Каковы его права и обязанности? Куда и насколько простирается его власть?

– Андреас считается верховным жрецом Аполлона. Скончавшийся в позапрошлом году Ионид считался верховным жрецом Диониса. Двадцать лет назад они возродили культ, адаптировав к современным условиям…

– Чей культ? Аполлона или Диониса? И какая между ними связь?

– Давай в порядке очереди. Верховный жрец Аполлона несет ответственность за функционирование оракула.

– Это большая ответственность, – заметила Ника, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– Да.

– Что же для этого требуется?

– Во-первых: Пифия. Во-вторых: жертвенная кровь. Первое поставляет Андреас. Второе… – Деметриос чуть поколебался. – Второе раньше поставлял Ионид, вернее, его менады. Теперь у Андреаса прибавилось хлопот. В желающих вопросить оракул недостатка не было никогда. И вряд ли будет.

– Андреас поставляет Пифий… Что это значит? Кто она вообще такая, эта Пифия? Сейчас, в двадцать первом веке. Нет! – Чувствуя нарастающее возбуждение, Ника подалась вперед и крепко сжала его запястье. – Это неправильный вопрос. Я задам другой. Кому принадлежит оракул?

– В соответствии с простейшей традицией, Аполлон прибывает как завоеватель и овладевает оракулом, ранее принадлежавшим Великой Богине – очевидно, речь идет о Земле или Гее, – и охраняемым змееподобным существом женского пола.

– Дельфийский дракон, – прошептала Ника, любуясь рассказчиком.

– Если же ориентироваться на классическое учение дельфийцев, сиятельный является четвертым по счету владельцем оракула. Предыдущих перечисляет Пифия в «Эвменидах» Эсхила – это богиня Земля и две ее дочери в качестве наследниц: Фемида, двойник матери, возведенная в ранг богини правосудия, и Феба, мать Лето. Феба передала своему внуку, Аполлону-Фебу, собственное имя, а вместе с ним – в качестве подарка – и дельфийское прорицалище. Аполлону предстояло давать оракулы, исходившие от Зевса. Имя Диониса подчеркнуто отнесено на периферию. Но этой периферией был весь Парнас с его Корикийской пещерой, нимфы которой стоят в одном ряду со всеми великими греческими богами. А упоминание об охоте на Пенфея превращает всю территорию между Дельфами и Фивами в одно сплошное охотничье угодье.

Он по-прежнему сидел, прислонившись к спинке кровати, подсунув под поясницу свернутую валиком подушку, придерживая пальцами бокал, стоящий на полусогнутом колене. Золотой ободок серьги и коротко стриженные темные волосы матово поблескивали в свете ночников. Нике хотелось спросить, о чем он разговаривал в постели с Иокастой – люди же всегда болтают после секса, – но она знала, что не посмеет. А даже если посмеет, то вряд ли услышит правдивый ответ.

– Эсхил и Еврепид считаются самыми древними классическими источниками информации, касающейся очередности обладания оракулом в Дельфах. Однако есть еще другие, пусть и не столь древние, но также заслуживающие доверия, так вот согласно этим источникам, первым прорицателем, сидящим на триподе, был Дионис.

– Прежде Пифии?

– Да. Упомянутые источники на третье место после первых двух владелиц оракула – имеются в виду богини Никта и Фемида – ставят не Аполлона, а Пифона, первым же владельцем трипода назван Дионис. Имя «Пифон» образовано от семитского корня, греки называли это змееподобное существо Дельфиной. Согласно мифу, известному и грекам, и хеттам, чудовище временно брало верх над своим противником и терпело поражение, только когда он, взятый в плен и расчлененный, получал назад части своего тела, сохраненные в кожаном мешке. В Дельфах это могло относиться лишь к растерзанному Дионису. В конечном итоге победителем оказывался Аполлон, носивший, среди прочих, сохранившееся в мистической традиции имя «даритель Диониса».

– Значит, в настоящее время оракул принадлежит Аполлону?

– Ты не понимаешь. – Деметриос покачал головой. – Но ты поймешь.

– Весна, лето, осень – время Аполлона. Зима – время Диониса. Значит, Аполлону без Диониса не обойтись. Без ночи не будет и дня, так?

– Им не обойтись друг без друга, моя дорогая. Так было, есть и будет. Сотни лет назад в первый год триетериды, год пребывания бога в материнском чреве Парнаса, фиады пробуждали его неистовым бегом, вакхическими танцами и короткими страстными совокуплениями со всеми подряд мужчинами, оказывающимися в непосредственной близости. Аполлон и его жрецы помогали им тем способом, который, если верить Гомеру, был заимствован у критян, – исполняя пеан.

– Что такое «пеан»?

– Призывная песнь. У Плутарха можно прочитать, что большую часть года в Дельфах исполняют пеан, а на протяжении трех зимних месяцев – дифирамб. То есть вместо Аполлона, иначе именуемого Пеаном, начинают призывать Диониса, именуемого Дифирамбом. Плутарх характеризует дифирамбы как «полные страданий и переменчивых настроений, выражающих смятение и колебание», пеан же как «песнь упорядоченную и благоразумную». Однако в честь Диониса пели не только дифирамбы, к нему обращались и в пеанах. Причем не только косвенно, помня о том, что это бог-герой и одновременно бог-жертва, нуждающийся в исцелении и пробуждении, но и непосредственно: «Приди, явись, о Вакх-Дифирамб!»

– Ты видел и слышал это, Дмитрий? В прошлом году и раньше… Ты слышал призывную песнь жрецов Аполлона? Видел танцы фиад?

Прежде чем ответить, Деметриос наклонился, подхватил с пола открытую бутылку и подлил вина себе и Нике. Лениво пережевывая кубик белого козьего сыра, она любовалась грацией этих простых, будничных движений. Ее завораживало буквально все. Скользящая, мрачноватая улыбка. Росчерк черных бровей. Шея и плечи, как у античных скульптур. Привлекает ли Иокасту то же самое? Иокасту, Феону, других женщин. Или их притягивает другое?..

Ей не удавалось совершить бросок в отдаленное будущее, на месяц или на год вперед, но любые мысли о наступающем дне сопровождались болью в груди, как будто там затягивались невидимые узлы, и Ника старалась убедить себя отдохнуть, пока еще была такая возможность.