Браззавиль-Бич - Уильям Бойд

Маллабар за несколько дней торжественно объявил нам об этой поездке. Такой подарок он иногда делал своим сотрудникам, если чувствовал, что нам пойдет на пользу день отдыха и полная перемена обстановки. В дорогу, занимавшую два часа, мы отправились в самом бодром расположении духа, к отелю нас доставили два «лендровера», участники проекта втиснулись в один, повара с приспособлениями для барбекю — в другой.

Лежа на солнце, я почувствовала, что от древесных углей для барбекю на меня потянуло дымом, и мне захотелось есть. Я села, отхлебнула пива и оглянулась на своих товарищей по работе. Странно было видеть их в купальниках, на отдыхе: почти обнаженные, эти уже привычные мне люди снова превратились в незнакомцев. Разумеется, за исключением Хаузера. Как бы гадко ни выглядела его вишневая тряпочка на бедрах, на нее было легче смотреть, чем на то, что скрывалось под ней. На Маллабаре были совершенно мальчишеские обрезанные джинсы. Он был худой и загорелый (интересно, где и когда он принимал солнечные ванны?), забавная полоска растительности шириной в два дюйма спускалась у него от горла до пупка. По контрасту с ним Роберта казалась неестественно бледной. Ее молочно-белая кожа изнутри отсвечивала синевой. На Роберте был старомодный раздельный купальник: широкие шорты и лифчик с оборкой, которая свисала с него, как занавеска, оставляя открытой только узкую, всего в два дюйма, полоску кожи на ее мягком, пухлом животе. Груди у нее были большие и прыгали. Она, по-видимому, совершенно не отдавала себе отчета, насколько они открыты для обозрения. Если кто и стеснялся этого, то не она, а Ян. Он весь день был молчалив и мрачен и даже не потрудился переодеться в плавки. В шортах и в тенниске он сидел в тени, поодаль от всех, и сосредоточенно читал. Он еще раньше сказал, что ненавидит солнечные ванны, а сильно хлорированная вода в бассейне может вызвать у него обострение какой-то кожной болезни.

Джинга была в крошечном бикини цвета зеленой груши. Она была очень, почти болезненно, худа, два треугольника ткани у нее на фуди напоминали пустые сморщенные мешочки. Под мышками — пышная растительность, два густых коричневых куста; крошечный кусок материи, прикрывавший ей пах, и не притязал на то, чтобы скрыть частую волосяную штриховку, расползавшуюся из-под него по животу и внутренней стороне бедер. Джингу это не заботило: по дороге к отелю она с энтузиазмом вспоминала о нудистских пляжах на Иль-де-Лерен, возле Канн, где они с Маллабаром провели несколько летних отпусков в первые годы супружеской жизни. Бикини был всего лишь символической уступкой приличиям.

А я? Что надела на себя доктор Хоуп Клиавотер? Я все продумала. Я у нас была серьезной девочкой, старостой класса, капитаном школьной команды по плаванью, чей сплошной непрозрачный черный купальник не выдавал — как я надеялась — ничего.

Погода была прекрасная, лишь легкая дымка замутняла безупречную голубизну небосклона. Партия в бридж закончилась, мы уселись кружком, мы развалились; мы поглощали ленч. Нам подали жареного цыпленка, крупных пресноводных креветок, жареный подорожник, печеный сладкий картофель, массу помидоров, нарезанных с луком, и какие-то редкостные салатные листья. Уйму фруктов и огромное количество пива.

После ленча мы снова загорали. Как и обещала, я попыталась научить Тоширо плавать, но он отказывался погружать голову в воду, и через десять минут я сдалась.

Я снова принялась за чтение, но меня отвлек вид Маллабара, который мазался загарным кремом. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь делал это столь тщательно. Он покрывал кремом каждый доступный для обозрения дюйм своего тела, втирал его между пальцами ног и в тыльные стороны кистей. Потом он попросил Джингу намазать ему спину, но она отказалась: она читала и не хотела, чтобы руки у нее стали жирными.

— Попроси Роберту, — сказала она. — Попроси Хоуп.

Маллабар обернулся, подняв брови, вопросительно посмотрел на меня. Он прочел ответ у меня на лице и окликнул Роберту.

— Роберта! Вы меня не выручите?

Не было еще на свете спины, которую натирали бы так прилежно и долго. Маллабар лежал на своем полотенце, лицом вниз, глаза закрыты, а бледная пухлая Роберта, склонившись над ним, втирала крем в кожу, массировала спину, водила руками взад и вперед, взад и вперед.

Я подошла к Яну Вайлю, который по-прежнему сидел под зонтиком и читал. Перед ним на низком столике стояло полдюжины бутылок из-под пива. Я села на краешек его шезлонга. Он отодвинул ноги, чтобы дать мне больше места.

— Привет, — сказал он.

— Как жизнь?

— Неплохо. Как у вас?

— У меня тоже. На самом деле я сегодня действительно получаю удовольствие.

— И я: мне все-таки удалось слегка надраться этим слабым пивом. — Он показал мне книжку. — Читали?

— Нет. Только после вас.

— Она ничего себе.

— Кстати о книгах, — я сделала паузу. — Как дела у Роберты с гранками?

— По-моему, она скоро закончит.

— А вы их читали?

Он слегка покраснел. «Нет, мне не разрешается. Юджин пока не хочет. И — вы же знаете Роберту…»

— Разумеется. Нет, на самом деле, я могу это все понять, — мысленно я спросила себя, видел ли он, как Роберта мазала кремом своего господина, как ее белые руки наглаживали его смуглую спину.

Я отвернулась и стала смотреть на Хаузера, который по бетону опять пошлепал к вышке. Один раз ты уже пошутил, мысленно сказала я, второй раз нам так смешно не будет.

— Как вы думаете, — лениво спросил Вайль, — как вы думаете, что делают сейчас наши шимпи? Когда мы за ними не смотрим?

Я чуть было автоматически не ответила на этот праздный вопрос: убивают друг друга. Но спохватилась. Хаузер уже взобрался на самый верх и теперь — чемпион до мозга костей — торжественно шествовал на край трамплина, набрав воздуха в легкие, широко раскинул руки.

— Опять то же самое, — сказала я усталым тоном. И бросила Вайлю: — Увидимся.

Я медленно пошла к своему шезлонгу, следя глазами за пантомимой Хаузера.

Хаузер взметнулся в воздух — почти взлетел — безупречный прыжок «ласточкой»: на мгновение — в горизонтальном положении, потом, контролируя полет, свел руки, зажав голову между ними, отточенным сильным движением вскинул свод бочкообразные ноги строго вертикально и чисто, почти без всплеска, вошел в воду. Она вскипела множеством пузырьков.

— Боже правый, — произнесла я, удивленная, обманутая в своих ожиданиях, и зааплодировала вместе со всеми. Хаузер вынырнул и помахал рукой.

Я вернулась к своему шезлонгу и сняла темные очки. Я увидела, что повара уже убрали почти все принадлежности для барбекю. Угли ссыпали в срезанную до половины цистерну из-под горючего, которая использовалась как гриль, теперь ее уносили, чтобы куда-то вытряхнуть. Кухонный мальчик упаковывал пластиковые ножи, тарелки и вилки в ящик из-под апельсинов.

Я подошла к бассейну и спустилась по хромированной лесенке в бирюзовую воду. Я оттолкнулась и нырнула. Скользя под водой, я открыла глаза и сразу почувствовала, как их щиплет хлорка. Я проплыла еще немного, вынырнула и вышла из бассейна. Глаза у меня жгло и резало. Когда я вытиралась, я закрыла их и сильно потерла веки полотенцем. Я надела темные очки и собрала вещи.

— Юджин, — обратилась я к Маллабару, который грелся на солнышке. Он повернулся ко мне и, выставив локоть, прикрыл от солнца глаза рукой. — Я поеду обратно с поварами. Хлорка меня доконала.

Он встал. Я сняла очки и продемонстрировала ему, что ущерб налицо.

— Ох, — сказал он. — Я же вас предупреждал.

— Я не подумала.

— Промойте глаза молоком, — вмешалась Джинга. — Через пару часов станет легче.

Я последовала ее совету. Когда мы вернулись в лагерь, я промыла свои слипающиеся от боли глаза слабым раствором сухого молока. Через десять минут мир вокруг меня все еще расплывался, но я могла смотреть на него уже без боли.

Я в одиночестве стояла посреди Главной улицы и размышляла. Было около пяти вечера, и, по моим прикидкам, я опередила коллег часа на два. Было странно знать, что я единственный человек в лагере, тени становились длиннее, из кухни и столовой не доносилось привычных звуков. Я стояла напротив Хаузеровой лаборатории, слева от меня было огромное дерево, а позади него, за поворотом дороги, моя по-прежнему не починенная палатка. Направо, наискосок от меня, в просвете между нимовым деревом и зарослями красного жасмина виднелись пурпурные бугенвилеи, поднимавшиеся по стене бунгало, где жили Вайли. Я еще раз быстро оглянулась и зашагала туда.

Входная дверь была открыта мы никогда не запирали своих домов. Я распахнула ее и вошла в гостиную. Она была прибранная и аккуратная, даже бумаги на письменном столе лежали стопками, тетради и блокноты стояли на полках. Почему-то у меня не было и тени сомнения, что здесь Роберта гранки держать не станет. Я прошла в спальню. Она была просто обставлена, пахла свежестью и какой-то парфюмерией. На постели лежало яркое, в мексиканском духе, покрывало, рядом с ней на столе стояла ваза с цинниями. Одежда висела в некрасивом, застегнутом на молнию пластиковом чехле, украшенном стилизованными изображениями рыб и раковин. Под окном вдоль стены стоял ряд коробок и чемоданов. Я заглянула во все: бумаги, старые журналы, полевые и сводные. Один чемодан был заперт. Я заглянула под кровать. Я расстегнула молнию пластикового гардероба. Гранок и близко не было.