Ворошилов - Владислав Кардашов

В Ворожбе выяснилось, что ситуация и грозная и неясная: немцы заняли Бахмач и Конотоп, но где они — точно неизвестно, поскольку разведки не ведется. Неизвестно также положение соседей, никто не объединяет действия разрозненных отрядов. Трудно в таких условиях сражаться с регулярными, хорошо вооруженными и опытными дивизиями 27-го германского корпуса. И все же Ворошилов решает воевать.

Он созывает партизанских вождей на совет. Решено ни мало ни много — перейти в наступление, попытаться захватить Конотоп. В решении этом, как в капле, отразилась неповторимая, героическая та эпоха, пора отчаянной смелости революционного народа.

Надо бы провести разведку, и Ворошилов на бронепоезде отправляется вперед. Удается определить, что немцы в Конотопе, но пока не двигаются к востоку. Вдруг неожиданность: со стороны немцев по проселочной дороге вдоль железнодорожного полотна клубится пыль. Идет колонна солдат.

— Немцы? — спрашивает Ворошилов и тут же приказывает: — А ну-ка кинь пару снарядов!

Колонна рассыпалась, разбилась на небольшие группы, но движение их в сторону бронепоезда не прекращается.

— Что за черт? На немцев непохоже, — сомневается Ворошилов и высылает разведку. Спустя короткое время разведчики возвращаются.

— Товарищ Ворошилов, это не немцы, это наши, русские солдаты, с румынского фронта идут.

Через полчаса Ворошилов разговаривает с ними. Сотни верст за спиной у этих людей. Они измождены, устали. Хотят только одного: скорее домой, домой к родным селам и хатам.

— Как вы прошли через фронт? Где немцы? — допытывается комиссар и не получает вразумительного ответа. Он пытается организовать митинг, но ничего не выходит даже у него. 400–500 ко всему безразличных, тоскливо глядящих людей лежат вповалку и не спорят, даже не разговаривают с задержавшими их красногвардейцами.

— Может, кто-нибудь из вас хочет вступить в наш отряд? — спрашивает Ворошилов. И не получает ответа.

— Хватэ з нас, навоювалысь, годи, — слышится лишь. Солдат не интересует, кто перед ними, кто в кого стреляет. Да и саму стрельбу они воспринимают как нечто совершенно неизбежное. Они лишь рвутся домой, к семьям.

День боевого крещения Клима Ворошилова — 27 марта 1918 года. Разъезд Дубовязовка, в 15 верстах к востоку от Конотопа.

Морозной мартовской ночью эшелоны, возглавляемые бронепоездом, двинулись к Конотопу. На разъезде пехота была высажена, развернута в цепь. На землю скатили самое грозное оружие, две шестидюймовые пушки. Сочувствовавший большевикам бывший офицер-фронтовик повел цепь. Комиссар же отряда вместе с И. И. Межлауком[14] на передней площадке самодельного бронепоезда отправился на разведку.

Представим себе положение Ворошилова и его товарищей. В этом первом для молодой армии сражении огнем пулеметов мог управлять лишь матрос Львов, бывший фейерверкер — теперь начальник артиллерии — сам наводил трехдюймовку. Старшим по чину был Межлаук — он успел дослужиться до ефрейтора. В помине не было ни оперативного плана, ни связи. При этом защитники Советской республики понимали, что противник у них очень, очень серьезный. Какой же великой верой в правоту своего дела они обладали, если не колеблясь шли в бой!

Через несколько верст Ворошилов, стоявший на передней площадке бронепоезда с биноклем, обернулся к Межлауку:

— Смотри! — Голос его не был тревожным.

В окуляры бинокля, покачивающиеся от тряски поезда, Межлаук увидел мощное, приземистое туловище немецкого бронепоезда, сливающееся с голыми ветвями придорожных посадок. Это был грозный противник, и он не замедлил обнаружить свои намерения. В воздухе что-то просвистело, справа, под откосом, вырос фонтан земли.

— Задний ход! — закричал Ворошилов, его команду тут же передали машинисту, — А ты чего ждешь? — повернулся он к артиллеристу. — Огонь!

— Слушаюсь! — по привычке козырнул тот.

В начавшейся артиллерийской дуэли видимый перевес был на стороне противника. Но со второго выстрела русский артиллерист сумел поразить паровоз врага, и немецкий бронепоезд на время потерял способность передвижения.

Силы все же были неравны. Снаряды один за одним стали обрушиваться рядом с луганским бронепоездом. Появились раненые, убитые. Комиссар хотел подняться на площадку к орудию, откуда артиллеристы лихорадочно вели огонь. В это мгновенье тяжелый удар потряс бронепоезд, Ворошилова отбросило к стенке… Открыв глаза, он увидел, что орудие разбито прямым попаданием. У противоположной стенки Межлаук протирал глаза: осколком снаряда оторвало голову пулеметчику, и кровь его забрызгала Межлаука.

К счастью, паровоз остался цел, и бронепоезду удалось выйти из-под огня противника, так как тот все еще не мог двигаться. Медленно отползли к разъезду. Но к этому времени вражеский бронепоезд обрел способность передвижения, на разъезд полетели его снаряды, а в поле на расстоянии версты появились фигурки ландштурмистов…

Один из немецких снарядов поджег вагон с боеприпасами, прицепленный к бронепоезду, раздался взрыв. Возникла паника, бойцы начали покидать позиции. В довершение отступающие эшелоны столкнулись на стрелке, произошло крушение. Артиллерийский и пулеметный огонь, пожар, взрывы, крушение — это уж было слишком для необстрелянных красногвардейцев. И они побежали. Напрасно метался выборный командир:

— Стой, стой, куда? Назад! — кричал он, но ничто не помогало, все стремились поскорее попасть в эшелоны — и прочь с разъезда. После тщетных попыток остановить бегущих командир сел на землю и истерически зарыдал.

Не бежали только луганцы. Правда, и они попятились было, начали покидать позиции, но остановились: с карабином в руках навстречу отступающим спешил комиссар:

— Назад ни шагу! Кто уходит — сейчас застрелю! Ворочайся!

Воротились. Пулеметным огнем отбили ландштурмистов, несколькими выстрелами из шестидюймовок заставили попятиться бронепоезд врага. Близился вечер. Положение оставалось опасным, луганцы одни удерживали разъезд, и отступать все же следовало. Жалко было только оставлять свое детище — самодельный бронепоезд.

— Кто охотник выручать броневик? — спрашивает Ворошилов.

Охотники находятся — человек пятнадцать. С ними и комиссар. Сели на паровоз, поехали. Но выручить бронепоезд не удалось: его паровоз был разбит. Сняли луганцы с бронеплощадок пулеметы, вкатили на руках в вагоны шестидюймовки, подобрали рапеных и убитых и в полном порядке отошли.

Утром на следующий день Р. Ф. Сиверс докладывал в Харьков: «На Конотопском направлении противник наступал в течение вчерашнего дня на Грузское. Наши немногочисленные части стойко сопротивлялись. Под действительным арт. огнем противника, нанеся ему серьезные потери пулеметным огнем, к вечеру вынуждены были, однако, отойти к востоку и югу от станции Грузское, взорвав последнюю. Отмечаю мужественное поведение Луганского отряда, сражающегося на передовой линии…»