Журавленок и молнии - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эй, оболтусы мои ненаглядные! Пошли в класс, у меня к вам интересное дело!
"Оболтусы" – это ученики восьмого "А", где Вероника Григорьевна была классным руководителем. В этом классе учился Егор Гладков. Он говорил:
– Вероника – во! Лучше, чем она, учителей не бывает.
Журка про себя не соглашался: Лидия Сергеевна была, без сомнения, лучше. Но Егора он понимал. В самом деле, Веронику Григорьевну все любили. Когда она приходила к пятиклассникам вместо "Аннушки", ребята знали, что двойки никому не грозят и скуки на уроке не будет. Если кто-нибудь не мог ответить у доски. Вероника Григорьевна рокотала:
– Ох, оболтусы… Что же мне теперь, твой дневник двойкой украшать? Это по литературе-то? Русская литература, дорогие мои, существует на свете для того, чтобы доставлять людям радость, а не огорчения… Садись и к следующему уроку выучи так, чтобы не краснеть перед Пушкиным и Гоголем…
Потом она принималась что-нибудь рассказывать. Не всегда по плану урока, но обязательно интересное: про дуэль Пушкина и Дантеса, про то, как воевал на Севастопольских бастионах Лев Толстой, про старинные романы о рыцарях Круглого стола. Или про то, как со своими сыновьями Витькой и Борисом (тоже восьмиклассниками и "оболтусами") путешествовала по Прибалтике и Карелии. Один раз Сашка Лавенков спросил:
– А почему ваши ребята не в нашей школе учатся?
Вероника Григорьевна замахала большими руками.
– Ну-ну-ну! Этого мне еще не хватало! Было бы здесь на двух оболтусов больше!
И, не смущаясь, рассказала, как накануне ее вызывали в школу номер семь по поводу милых Витеньки и Бори:
– Акселераты несчастные! С меня ростом, а устроили с подшефными третьеклассниками конный бой на перемене. Шкаф со спортивными кубками уронили, балбесы… И на кого! Хоть бы на учителя физкультуры, а то на музыканта!
Класс веселился…
Вероника Григорьевна была энергичным человеком. Когда приходилось устраивать в школе тематический вечер, выставку, встречу гостей или фестиваль искусств, Алла Геннадьевна обязательно звала ее на помощь. Сама Алла Геннадьевна была завуч. Точнее, заместитель директора по внеклассной работе. Она ходила по школе прямая, со сжатыми губами и постоянно чем-то раздосадованная. Обиженно блестели ее круглые очки – такие большие, что они напоминали эмблему, которую укрепляют на крышах свадебных такси. Если человек все время чем-то недоволен, разве он может устроить праздник? Поэтому и нужна была Вероника Григорьевна.
Устройство карнавала Вероника Григорьевна полностью взяла на себя. Поступила она очень хитро: участников будущего праздника приглашала к себе в литературный кабинет поодиночке или маленькими группами и придумывала с ребятами выступления. О чем они там договаривались, почти никто не знал. Ну и правильно! Надо, чтобы на карнавале все номера были неожиданными.
Иринку и Журку она попросила прийти в субботу в шесть вечера. С ними напросился и Горька. Увидев его, Вероника Григорьевна крякнула и насупила брови.
– А вам что надо, товарищ Гаврош Валохин? Стихи я тебе дала, о стрельбе договорились…
– Да пусть, – быстро сказал Журка. – Мы вместе, у нас друг от друга секретов нет.
Он заметил, как благодарно блеснули Горькины глаза.
Иринка и Журка торопливо переоделись. Она – в уголке за отодвинутым от стены шкафом, он – за ширмочкой из стульев и большого плаката с биографией Салтыкова-Щедрина. На узкой бархатной курточке сзади, под воротником, трудно было застегивать "молнию", и Журка окликнул Горьку, попросил помочь. Потом взял из сумки сверкающий башмачок и, смущаясь, вышел из-за плаката.
В эту же минуту – тоже смущенная и тоже с туфелькой в руках вышла Иринка.
Они взглянули друг на друга, застеснялись еще больше, опустили головы и встали рядышком – в трех шагах от Вероники Григорьевны. Было тихо, только еле слышно звенела в трубах отопления вода, а где-то в отдаленном коридоре перекликались уходившие с продленки малыши. Журка переступил полусапожками – осторожно дзенькнули шпоры. Журка посмотрел на Веронику Григорьевну.
Она сидела, втиснувшись за ученический стол и подперев большими кулаками щеки. И как-то непонятно смотрела на Иринку и Журку. Журка вздохнул и опять дзенькнул шпорами. Не шевельнувшись, Вероника Григорьевна сказала:
– Слу-ушайте. Это же… Даже не знаю, как сказать…
– А что? – ревниво спросил из глубины кабинета Горька. Он переживал за Журку.
Вероника Григорьевна мигнула, качнула головой и крепко хлопнула себя по лбу. Коротко засмеялась:
– Вот ведь литератор! Не могу слов подобрать… В общем, вы, по-моему, готовые Золушка и принц. Настоящие.
– Только мы не знаем, что делать на карнавале, – жалобно призналась Иринка.
– Вам не надо быть на карнавале. Вот в этих костюмах не надо.
Журка оторопело уставился на Веронику Григорьевну. Иринка тоже. А Вероника Григорьевна произнесла таинственно и слегка торжественно:
– Друзья мои, я предлагаю вам заговор. Совершенно серьезно…
На темных стеклах искрились от ламп морозные узоры. Будто снаружи прижался к окнам засеребренный лес, в котором когда-то заблудилась Золушка. В словах Вероники Григорьевны была тайна. Горька настороженно шевельнулся в своем углу. Вероника Григорьевна бросила в его сторону быстрый взгляд. Негромко спросила:
– При нем все можно говорить?
– Можно, – разом сказали Журка с Иринкой.
– Тогда так… Начну издалека. Про себя. Я, дорогие мои, не всегда хотела быть учительницей. В молодости, страшно подумать, была у меня сумасшедшая мечта: сделаться писательницей. Да… Поэмы сочиняла, повести, даже роман один. Правда, ничего до конца не дописала, кроме нескольких стихов и одной сказки… Вот об этой сказке и речь. Она про Золушку. И про принца.
Журка с Иринкой переглянулись. Вероника Григорьевна рассмеялась, как на уроке, когда рассказывала забавные истории.
– Вы, наверно, подумали: мало нам Шарля Перро и братьев Гримм! Еще одна появилась… сестрица Гримм! Да?
– Нет, что вы… – пробормотал Журка.
– Вы не думайте, что я просто переписала старую сказку. У меня там все по-другому. И, честно говоря, эту свою "золушку" я до сих пор люблю. И вот сейчас я на вас посмотрела, и появилась у меня нахальная идея: а что, если написать по этой сказке пьесу и поставить у нас в школе спектакль? А?
Журка с Иринкой опять посмотрели друг на друга. Все было так неожиданно. А Вероника Григорьевна, разгораясь "нахальной идеей", продолжала:
– Только к Новому году спектакль не подготовить. Самое близкое – это к весенним каникулам. И надо, чтобы всем был сюрприз. Вот поэтому и не следует принцу и Золушке появляться на карнавале… Ну как, молодые люди? Согласны?
Журка не знал, согласен ли. Никогда он театром не увлекался. А Иринка? Она… она, кажется, была согласна изо всех сил. Она порозовела, опустила глаза, кончиком языка обвела губы и неловко спросила:
– А почему мы?.. Мы же не артисты… У вас же драматический кружок есть…
– Да там же все такие оболтусы, ростом с меня. Восьмой класс и старше! А в сказке у меня Золушка и принц как раз такие, как вы, им по одиннадцать-двенадцать лет… Кстати, у них еще приятель есть такого же возраста – дворцовый шут. Странная личность, начисто лишенная чувства юмора.
– Это намек, что ли? – подал голос Горька.
– Да бог с тобой, Гаврошенька! Почему намек?
– А вчера, когда я стихи рассказывал, вы сказали, что у меня чувства юмора нет.
– Я уже забыла… А вообще-то у шута очень интересная роль… Ну что, добры молодцы, как моя идея?
– А у нас получится? – тихо спросила Иринка.
Вероника Григорьевна серьезно сказала:
– Вы уж мне поверьте, я сразу чувствую. Я же вам сказала: вы настоящие…
Иринка спросила у Журки одними губами:
– Давай?
Он улыбнулся ей:
– Давай… А на карнавал в морских костюмах пойдем. Я тебя семафорить за один вечер научу.
Цветной телевизор
Карнавал получился замечательный. Иринка и Журка пришли одетые юнгами и лихо сигналили флажками новогодние поздравления. Горька читал стихи про бой с королевскими гвардейцами и палил из пистолета. Палил, пожалуй, лучше, чем читал, но ему хлопали и за то, и за другое. Сашка и Вовка Лавенковы изображали Карлсона и Малыша. Сашка для этого затолкал под широкий клетчатый пиджак две подушки и приладил к спине вентилятор с батарейкой, а Вовке ничего особенного и не понадобилось: джинсы, пестрая рубашка – вот он и Малыш. Были еще космонавты, Буратино, Чиполлино, страшный гоголевский Вий, одноногий Сильвер из "Острова сокровищ". Митька Бурин явился в богатырских доспехах, заявил, что он Илья Муромец, и устроил бой с шестиклассником Вовкой Графовым – тот махал крыльями из лохмотьев, пускал изо рта дым и свистел, как настоящий Соловей-разбойник. Битва получилась нешуточная, даже запахло скандалом: из-за дыма, которого набралось больше, чем хотелось бы…
