Кодекс звезды - Александр Антонов

Скитаясь по миру, я думал о том, как сделать народ Туркестана счастливым. И понял главное: создать полностью независимое государство при таких соседях, которые есть у Туркестана, не удастся. Уйдут русские – придут англичане, персы или китайцы, которые сейчас слабы, но их много, и будущее за ними. Одно время я склонялся к союзу с Турцией, но им теперь со своими бы проблемами разобраться. А хочется ведь построить государство европейского типа, но с туркестанским менталитетом!

— Это как? — не удержался я от вопроса.

— Точно пока не знаю, — признался Турани. — Хочется, чтобы было красиво, чтобы жизнь шла в ногу со временем. Чтобы народ был образованный. Хочется, чтобы не было неравенства. Хочется быть хозяином на своей земле! Но не хочется, чтобы на благословенной земле Туркестана расцвели все те пороки, которыми так богата западная цивилизация. Потому я и говорю: государство должно быть светским, но с опорой на исламские ценности!

Ну-ну, мечтать не вредно! Это я подумал, а спросил, разумеется, про другое:

— Так кого вы определили в союзники Туркестану на пути в это светлое будущее?

— А я разве не сказал? — удивился Турани. — Россию, конечно!

— Почему, если не секрет?

— Во-первых, потому что вы и так уже в Туркестане, — начал перечислять Турани. — И добровольно оттуда не уйдёте, ведь так?

— Так! — подтвердил я.

— Сменить вас, по нынешним временам, можно разве что на англичан, раз турки нам пока не в помощь, — продолжил Турани. — Но на англичан я насмотрелся, они колонизаторы до мозга костей! А вы не улыбайтесь, — посмотрел на меня имам. — Вы тоже колонизаторы, правда, иного рода.

— Вот так так, — опешил я. — Мы-то вам чем не угодили? Веру вашу не трогаем. Людей в рабство не забираем. Ишачим на своей работе, может, ещё и почище вашего!

— Ну это вопрос спорный, — не согласился Турани. — Что-то я вашего брата на хлопковых полях не наблюдал. Так что насчёт того, кто больше ишачит… — Тут он осёкся. — Впрочем, согласен: русские работать умеют, и других вместо себя это делать не принуждают. Но ведь живёте-то вы в Туркестане, а работаете исключительно на себя. Какая от вас польза моей Родине?

— Стоп! — воскликнул я. — Вы, товарищ, часом ведомства не попутали? Здесь не ГПУ, а штаб Центрального военного округа!

— Но ведь я на ваш вопрос отвечаю? — возмутился Турани и тут же остыл. — Впрочем, вы правы. Тем более всё, о чём я тут говорил, осталось в прошлом, верно? Теперь политика России в Туркестане станет иная, и заживём мы в мире и согласии, вот только порядок у себя наведём, и вы нам в этом поможете!

Чёрт, а Макарыч, похоже, прав! Если к власти в Туркестане допустить таких ребят, как Турани, то, пожалуй, жить с такими соседями будет приятно, или, на худой конец, терпимо.

— И ваши первые шаги в этом направлении, — продолжил Турани, — мы считаем правильными. Я имею в виду формировании Туркестанской народной армии. Только такую армию народ примет и не станет вести против неё партизанскую войну. Теперь позвольте высказать несколько конкретных соображений?

— Сделайте милость, — я был сама любезность.

Заседание «большой тройки» – я, Васич, Шеф – проходило на квартире Абрамовых. Ольга, когда по просьбе Васича объявляла по телефону большой сбор, добавила от себя:

— И где вы этого «духа» откопали? Мне Васич про него все уши прожужжал.

— Ты про Турани? — уточнил я. — Так это, Оленька, не ко мне. Этого кадра Шеф где-то надыбал.

— И кто бы сомневался! — Сарказма в голосе Ольги было хоть отбавляй. А потом она положила трубку.

Положить-то положила, но тема её чем-то зацепила. Потому, накрыв нам в кабинете, она против обыкновения не ушла, а села скромненько в сторонке и приготовилась слушать.

Шеф, когда узнал какие «обвинения» против него выдвигаются, сразу ушёл в отказ.

— Да вы что, братцы? Я с Турани только третьего дня познакомился. А до того слыхом о нём не слыхивал!

— А тебе не кажется это странным? — спросил Васич. — Я имею в виду, что ты, уроженец Туркестана, и ничего не слышал о таком выдающемся земляке?

— Сам диву даюсь, — признался Шеф. — Видно в ТОМ времени судьба Турани сложилась как-то иначе. Скорее всего, он тогда до этих дней не дожил, погиб в каком-нибудь сражении.

— Всё равно не сходится, — покачал головой Васич. — Не мог человек – тем более имам со звучным прозвищем Турани – сгинуть, не оставив следа в истории.

— Имам Турани не мог, — согласился я. — А вот какой-то полковник по имени Рашид, а может и не Рашид, он ведь на турецкой службе мог взять себе и какое-то другое имя, верно? — такой полковник вполне мог сгинуть безвестным. Так что я в этом вопросе полностью на стороне Шефа.

Вы думаете, Шеф обрадовался моей поддержке? Как бы не так! Вперил в меня проницательный взгляд, и проговорил, как изобличил:

— Сдаётся мне, Ёрш, ты про этого тюрка знаешь поболе любого из нас.

— А вот в этом вопросе уже я на стороне Макарыча! — воскликнул Васич. — Давай, Ёрш, исповедуйся.

— Облегчи душу, Коленька, чистосердечным признанием, — посоветовала Ольга. Голос её звучал ласково, а в глазах плясали весёлые чертенята.

— Ну не настолько и много я против вашего знаю, — предупредил я. — Но коли вы того хотите – слушайте. Началась эта история прошлым летом, во времена третьего Временного правительства. Правда, узнал я об этом с неделю назад, и совершенно, скажу вам, случайно. Бокий был в нашем ведомстве по каким-то своим делам, ну и заглянул на огонёк. И вот тогда он поведал мне начало истории появления на свет имама Турани. Было это, как я уже говорил, прошлым летом. Объявился на территории Туркестана турецкий эмиссар, в задачу которого, по разумению нашей контрразведки, входило прощупать почву на предмет грандиозного восстания, или, на худой конец, какой иной заварушки. С арестом турка решили не спешить, а попытаться взять его на чём-нибудь «горячем», заодно и связи выявить. Потаскал фигурант за собой «топтунов» с месячишко, а потом возьми да и исчезни. И было ему в этом исчезновении единственное на тот момент утешение, поскольку в миссии своей он не преуспел. Встречи с лидерами националистических группировок желаемого результата не принесли. Кто-то, как Чокаев, ратовал за автономию исключительно в составе России, кто-то был не прочь и отделиться в самостоятельное государство – но воевать с Россией не пожелал ни один. Ещё круче обошлись с турецким эмиссаром при Бухарском и Хорезмском дворах: там он не удостоился даже высочайшей аудиенции. После исчезновения, эмиссара объявили во всероссийский розыск, а дело его кочевало по кабинетам, пока не легло на стол Бокию. Тот поморщился очередному «висяку», но с розыска фигуранта снимать не стал. Каково же было его удивление, когда буквально в канун нашей с ним встречи ему доложили, что фигурант объявился в Петрограде. А ещё через пару дней получаю я вызов в ГПУ к Дзержинскому. Явился. Доложился. Попросили подождать. Сижу, жду. Через некоторое время выглядывает из кабинета Феликс: что-то ему там надо было с секретарём перетереть. Увидел меня, спрашивает:

— Ты чего тут сидишь?

— Жду, когда примешь, — отвечаю.

Феликс метнул на секретаря недобрый взгляд, а мне говорит:

— Заходи!

Проходим в кабинет. Там за столом двое сидят: Бокий и незнакомый мне тюрок.

Спрашиваю у Глеба:

— Тот самый?

Он кивает.

— Сам, — говорит, — пришёл!

Вот так я познакомился с Турани, кстати, он это прозвище взял себе только накануне. А к нам пришёл и вроде как с повинной, и, одновременно, с предложением. Повинился Турани в том, что служил в турецкой армии, хотя против русских и не воевал. А единственная его вина в отношении России заключается в том, что тайно посещал прошлым летом Туркестан в качестве турецкого эмиссара. Как он сказал: «Тогда у меня глаза окончательно открылись. Ни с кем Туркестан не обретёт большую независимость, как в союзе с Россией. Потому решил я покинуть турецкую службу и предложить услуги новому российскому правительству: свои и созданной мной боевой организации «Красный ислам». Вот, собственно и всё.

— И Дзержинский сразу решил сделать его комиссаром ТуНАра, — как бы рассуждая, произнёс Васич.

— Не сразу, и не он один, — со значением произнёс Шеф, явно намекая на свою причастность. — Но долго, действительно, не думали. Услугами таких людей, согласитесь, грех манкировать.

— Соглашусь, — кивнул Васич, потом обратился ко мне. — Так этот Турани, выходит, из турецкой армии дезертировал?

— Ты знаешь, говорит, что нет, — ответил я. — Говорит, Мустафа Кемаль подписал ему рапорт об отставке.

— Во время боевых действий? — усомнился Васич. — Ну-ну…

— И нафига вам это надо?

Такой вопрос я задала мужу, когда он объявил мне, что Асламбек Буриханов на несколько месяцев поступает под моё командование, поскольку зачислен в группу разведчиков-диверсантов возглавляемых мной курсов. Воспользовавшись тем, что Васич по своему обыкновению не спешил с ответом, я продолжила развивать мысль: