Игра для героев - Джек Хиггинс

– Интересное наблюдение, – сказал я. – Напоминает мне одну историю. Про некоего уважаемого сорокапятилетнего терапевта из Дублина, который еще в двадцатом году числился врачом летучего отряда ИРА в Коннемаре. Он тогда, кажется, вполне допускал, что несколько тысяч партизан расколошматят всю британскую армию.

Падди шмыгнул носом и поднял руки в знак поражения.

– Ладно, сдаюсь. Только чтобы и мне нашлось дело! Я тоже еще кое-что могу успеть перед тем, как меня кокнут.

Открыв медицинский саквояж, стоявший у его ног, он достал британский армейский револьвер старого образца.

– Долго я берег эту штуку, Оуэн. Настало время снова пустить ее в ход.

– Вы оба с ума спятили, – сказал Эзра. – Ни черта не получится.

– Ты прав, старина, – поддакнул я. – Дохлое дело. Совсем как вести спасательную шлюпку к самому опасному рифу в Северной Атлантике с наспех собранной командой, да еще в бурю.

Он проглотил эту пилюлю. И тогда заговорила Симона, возбужденная и очень бледная:

– Ты попытаешься, Оуэн? Выручишь его?

– Я – мастер по завоеванию всего мира в одиночку, несмотря на то, что Эзра в этом сомневается, – сказал я. – У меня пять лет стажа. А теперь поедем в Шарлоттстаун и посмотрим, что там происходит.

Все сказанное было так славно и убедительно, что я и сам поверил.

Сразу за взлетно-посадочной полосой, на другой стороне дороги, на гребне холма над Шарлоттстауном стояла главная водонапорная башня. Оттуда обзор был изумительный: каждая улица, каждый переулок просматривались до самой бухты, как на карте. Доносился звон церковного колокола – приятный и в то же время жуткий. Очевидно, Радль развлекался. У Райли в машине был отличный цейсовский бинокль, он достал его и навел на церковный двор.

Передавая его мне, он мрачно сказал:

– Плохо дело, Оуэн.

В поле зрения появились церковь и кладбище. Все делалось для устрашения. У стены стояли сотни полторы рабочих «Тодта», построенных в несколько длинных шеренг. Перед ними сорок – пятьдесят саперов, все – с винтовками. Впереди стоял Шмидт с оружием наготове.

Вспомнив о Шелленберге, я отыскал и его. Он стоял рядом с Грантом и Хагеном, двумя оставшимися в живых рейнджерами; их сторожили эсэсовцы с автоматами, что было очень скверно.

Я стал искать глазами бранденбуржцев; увидел Ланца, Обермейера и Хилльдорфа – они были возле главных ворот под охраной трех жандармов, чьи латунные нагрудные бляхи отсвечивали в сером утреннем свете.

Штейнера нигде не было видно, но все явно чего-то ждали, вероятно, прибытия Радля. Большие двойные железные ворота были открыты. Интересно, что здание Вестминстерского банка, в котором размещалась плац-комендатура, задней стеной примыкало к кладбищу. Окна первого этажа в соседнем доме, где помещался узел связи, были открыты и отлично просматривались. В бинокль мне были видны два солдата, которые с явным интересом глядели на то, что делается, но при этом держались подальше от окна – видимо, боялись гнева Радля.

Все так, как в былые времена, когда я работал в подполье во Франции. Там тоже не хватало времени. Надо было уметь оценивать обстановку в считанные минуты, находить уязвимое место и действовать быстро. Я опустил бинокль; его взяла Симона.

– Узел связи рядом с плац-комендатурой, – сказал я. – Каков он изнутри?

– Старый дом Грувиля, – сказал мне Падди. – Ты там бывал раз сто.

– Что там сейчас? – настаивал я.

– Заходил я туда пару раз, – сказал Эзра. – Внизу – спальные помещения. Радиорубка в бывшей гостиной, на втором этаже, в задней части дома. Окнами выходит на церковный двор.

– Сколько человек?

– Иногда только дежурный оператор, но я видел троих или четверых, которые появлялись там время от времени. А что?

– Похоже, это – слабое место. Я бы смог, наверное, выстрелить в Радля оттуда.

– И что это дает?

– Война окончена, и большинство солдат это знают, – сказал я, пожав плечами. – Стоит убрать Радля, и они прекратят сопротивление и сдадутся. Все они уважают Штейнера, как вы помните.

– Включая эсэсовских молодчиков? Как они поведут себя, если с Радлем что-то случится?

Симона внезапно вскрикнула. Я взял у нее бинокль и поднес к глазам. Через ворота двое эсэсовцев вели Штейнера.

Они подошли к буку и остановились.

Было без десяти минут восемь.

– Спектакль начинается, – проговорил я. – Не хватает только Радля. Идете со мной?

Обращался я к Эзре, и он это понял. Он вздохнул и кивнул:

– Угу. Все сделаю, как ты хочешь, Оуэн. В случае чего в стороне не останусь.

– Хорошо, тогда доставьте меня к узлу связи как можно скорее, а по дороге я объясню, что делать.

Я улегся на пол машины, и Симона накрыла меня старым одеялом. Времени у нас было немного, едва-едва, чтобы успеть. Я точно знал: Радль назначил на восемь часов – в восемь часов все и начнется. Немецкая точность, пропади она пропадом!

Когда мы остановились, Эзра вышел из машины первым, потом Симона. Наступила пауза, и Райли прошептал:

– Быстро, как ты и хотел, Оуэн.

Я выбрался пригнувшись и шмыгнул туда, где остановился Эзра, – на крыльцо старого дома Грувиля. Эзра держал для меня дверь открытой. Я вошел в прихожую, держа маузер наготове у бедра.

Там было темно и мрачно, на всем чувствовалась печать военного лихолетья. Ковры исчезли, краска на полу местами стерлась, местами облупилась. Даже прекрасная коллекция Веджвудского фарфора, украшавшая стены, была поколота и побита.

Осталось большое зеркало в золоченой раме в глубине прихожей, и там меня поджидал маленький хмурый человек странного, но грозного вида. Он был на моей стороне, этот человек, способный убивать так решительно и умело.

Я осторожно стал подниматься по ступеням. Райли и Эзра последовали за мной, сказав Симоне, чтобы она осталась внизу. У Райли был наготове старый револьвер 45-го калибра, и я прошептал:

– Без надобности шума не поднимать. Только в крайнем случае.

Я тихо открыл дверь и вошел в комнату. С одной стороны тянулся ряд стоек с радиоаппаратурой, там же сидел дежурный оператор в наушниках. У окна стоял и смотрел во двор унтер-связист, а рядом с ним – эсэсовец с автоматом Шмайссера на плече.

Телефонист-оператор первым заметил меня, но я приставил палец к губам и извлек маузер. Подойдя на цыпочках к эсэсовцу, я приставил холодное дуло к его шее сзади. Он сжался, а я потянулся и легонько снял автомат с его плеча.

Передав его Эзре, я отступил.

– Повернитесь оба и отойдите от окна. На всякий случай знайте, эта штука работает бесшумно, так что ведите себя как надо.

Они выполнили приказ, но каждый по-своему: связист – опасливо, в то время как эсэсовец смерил меня глазами, нисколько не испугавшись. Если что, он кинется на меня с голыми руками.

– К стене! – сказал я.

В это время на улице послышался шум автомобиля.

Райли выглянул в окно.

– Радль едет.

«Мерседес» въехал в ворота и остановился. С заднего сиденья поднялся Радль. Он был в парадной форме и выглядел весьма браво.

– Ты можешь снять его отсюда? – настойчиво спросил Райли.

– Думаю, да. Приходилось кое-кого доставать.

До восьми оставалось не более минуты, как вдруг телефонист-оператор вскочил и сказал тихим, но взволнованным голосом:

– Пожалуйста, полковник Морган, не убивайте нас. Это было бы глупо. Война почти окончилась. В Люнебурге ведутся переговоры и обсуждаются условия капитуляции.

– Закрой рот! – рявкнул эсэсовец.

– Но это – правда, – в отчаянии повернулся ко мне телефонист-оператор. – Я только что слышал выпуск новостей от Би-би-си.

Мой ответ был прост, изумительно прост. Я повернулся к связисту и сказал ему:

– Выгляни в окно прямо сейчас и скажи им, что война закончилась. Сообщение поступило только что с острова Гернси. Как можно громче, чтобы все слышали.

На его лице изобразился неподдельный испуг.

– Но я не смогу этого сделать. Полковник Радль расстреляет меня.

Эсэсовец выбрал именно это мгновение, чтобы прыгнуть за другим «шмайссером», висевшим на крючке за дверью. Я выстрелил ему в затылок, и он растянулся на столе, затем свалился на пол, убитый наповал.

Я вытянул руку и приставил дуло с глушителем ко лбу связиста.

– Три секунды у тебя есть. Если Штейнер погибнет, погибнешь и ты.

В комнате пахло пороховым дымом, на дальней стене у двери были видны брызги крови. Наступила пауза, казавшаяся бесконечной. Это было одно из тех мгновений, которые не забываются; связист повернулся, бледный и испуганный, и, спотыкаясь, направился к окну.

На шею Штейнера была накинута веревка, эсэсовцы готовились перебросить ее конец через ветку дерева на высоте двадцать футов. Когда я шел позади связиста, выглядывая из-за его плеча, произошло непредвиденное.

У главных ворот появилась Симона. Она всмотрелась и, увидев Штейнера и все происходящее, надрывно закричала. Это испортило Радлю весь красиво задуманный спектакль. Все обернулись, возникла внезапная сумятица, когда Симона пробежала мимо «мерседеса».