Молния Баязида - Андрей Посняков

– Вот гад! – Иван недовольно покачал головой. – Не тот ли это Феофан, бывший архиепископ?

– Он и есть, – усмехнулся Захар. – С епископства его скинули, не знаю уж, за что… И так ведь не убился – поначалу в дальней обители укрылся, теперь вот у нас, в Ферапонтовом монастыре верховодит.

– Знавал я этого Феофана, – Раничев вдруг вспомнил полубезумный взгляд маленьких глубоко посаженных глаз предателя-архиепископа – тайного соглядатая ордынцев, а затем и Тимура. – То, что он сейчас тут архимандрит – в том хорошего мало.

– Знамо дело, – согласно кивнул Раскудряк. – Прижимает гад, скоро совсем все луга захапает. Говорит, у него на то княжья грамота есть.

– Посмотрим, – неопределенно хмыкнул Иван. – Ежели что – поборемся.

– И правильно! – истово заверил Захар. – Давно пора дать укорот чернецам, верно, Хевроний?

– То так.

По совету тиуна, парней-дубинщиков отпустили, лишь когда впереди, за деревьями, показалось Обидово – черными избами на фоне быстро темнеющего неба. Где-то в отдалении – кажется, в лесу – вдруг послышались крики. Иван обернулся, заметив позади оранжевые точки горящих факелов.

– Что это там?

– Не знаю, – Хевроний напрягся. – Непонятно все это, лучше б нам побыстрее домой ехать.

В этот момент впереди затрещали кусты. Раничев вытащил саблю…

– Что там за тать крадется?! – грозно воспросил тиун. – Отзовись!

– То я, Михряй, сын Никодима Рыбы, с дружками, – на дорогу выбралось несколько угрюмых парней. Узнав Раничева и тиуна, юноши поклонились.

– Мальцы наши в лесу, – объяснил Михряй. – Поутру ушли, до сих пор нету. Ищем вот…

– Так придут еще, чай, заплутали.

– Так-то так… Да говорят, медведь-оборотень по заречным лесам шастает. А они ведь туда пошли, бродом. Брусницы да орехов там не меряно.

Из лесу вновь послышались крики. Факелы явно приближались.

– Кажись, нашли, – несмело предположил кто-то из юношей. – Вона, уже идут обратно.

Иван тронул поводья и медленно поехал в деревню. Тиун Хевроний вскоре нагнал его, а ребята остались дожидаться своих.

В избе Никодима Рыбы, где временно поселился Раничев, его уже ждала приготовленная постель и холодный, принесенный из погреба квас в высоком глиняном кувшине. Иван жил здесь в одиночестве – все домочадцы Никодима, вместе с хозяином, дабы не мешать господину, переселились в подклеть да в другие избы. Сбросив охабень на лавку, Раничев с удовольствием отхлебнул из кувшина и, смачно зевнув, перекрестил рот.

Во дворе послышались голоса – видно, вернулись искатели пропавших подростков. По ступенькам крыльца тяжело застучали шаги:

– Не разбудил, батюшка? – просунулась в дверь цыганистая голова тиуна.

Иван зажег свечу:

– В чем дело, Хевроний?

Тиун поклонился:

– Вновь чернецы озоруют – мальцов наших избили в орешнике. Говорят – их орешник, обители. А испокон веку орешник тот наш был – общественный.

– Озоруют, говоришь? – нехорошо усмехнулся Раничев. – Ну, пошли во двор, разберемся.

Небо уже покрылось звездами, и серебристая луна зацепилась за охлупень крыши. Собравшиеся на дворе люди не расходились, о чем-то приглушенно переговариваясь меж собою. Слышался женский плач и причитания.

– Боярин! – кто-то заметил вышедшего на крыльцо Ивана. – Батюшка!

Народ разом поклонился в пояс, кто-то бухнулся на колени:

– Доколе монаси озорничать будут?

– Кровь нашу пьют!

– На луга зарятся!

– Орешник говорят их, и рощица – да никогда такого не было!

– Заступись, господине!

Раничев обвел взглядом собравшихся:

– А ну, давайте подробнее, и не все сразу. Вот, говори хоть ты, Никодим.

Никодим Рыба, осанистый широкобородый мужик в сермяжном полукафтанье, подошел ближе к крыльцу и поклонился.

– Пошли мальцы наши в орешник да на болото… Там двое пропали, а остальные… А ну, расскажи, Кузема! – обернувшись, Никодим призывно махнул рукой. – Выходи, выходи, не стесняйся… Идти-то могешь?

– Могу, – собравшиеся расступились, пропуская к крыльцу тощего светлоглазого отрока – Кузему. Отрок шел медленно, припадая на левую ногу. – Да что говорить-то? – шмыгнув носом, тихо произнес он. – Пошли мы в орешник, что за рекою… Стали орехи брать. А тут – чернецы, видно давно поджидали. С палками. Окружили нас да к болоту погнали. Меня и Митрю схватили да батожьем… Я хоть ходить могу, а Митря… – отрок заплакал.

– А остальные, остальные где? – потрепал его за плечо Никодим Рыба. – Вас же сам-четверо было?

– Четверо, – кивнул пацан. – Лавря с Ондрюхой к болотине побежали.

– С тех пор и нет их, – добавил Никодим. – Видно, сгинули.

Иван покачал головой:

– А монахи не могли их… того…

– Нет, – поджал губы стоящий рядом Хевроний. – Не до того еще озверели.

– Вижу, полный тут у вас беспредел творится, – спустившись с крыльца к народу, Раничев зябко повел плечами, потрепав по загривку Кузему. – Не плачь, паря… – обернулся к Никодиму. – Болотину-то хорошо осмотрели?

– Да хорошо, – кивнул тот. – Хотя и темновато было. Ну, поутру еще сходим, посмотрим.

Раничев уснул нескоро – случившееся прогнало сон. Монахи, чернецы… Да, монастыри – бывшие тихие обители – быстро превращались в крупных феодалов, со своими угодьями, пашнями, бизнесом. Некоторые монашеские братства не брезговали и давать в рост деньги, играя роль банков, многие – да почти все – силком захватывали общинные крестьянские земли, как вот в данном случае. Ну, Феофан… Значит, архимандритствуешь? Придется напомнить князю все твои прегрешения. Придется. Как можно скорее нужно ехать в Переяславль, на княжий двор. Может, кого из старых знакомцев удастся встретить? Авраама, писца и старшего дьяка, отрока – хотя, какого отрока, сейчас уж не иначе – десятник, а то и сотник – Лукьяна, Ефима Гудка, скомороха, с которым когда-то странствовал, еще кое-кого. Это – друзья. Однако имеются и враги, и главный – красавчик Аксен Собакин, сын боярина Колбяты и гад, каких мало. Аксен, как и Феофан-епископ, был когда-то тайным соглядатаем Тимура, а кому служил сейчас – неизвестно. Кроме Аксена большую опасность мог представлять и Феоктист, тиун великого князя, морщинистый и жестокий старик с черным беспощадным взглядом. Жив ли еще? Наверняка жив – такие так просто не умирают.

Великий князь рязанский Олег Иванович выглядел не очень-то хорошо – да как еще могут выглядеть старые люди? Весь как-то пожелтел, заострился, говорил тихо, так, что было едва-едва слышно:

– Рад, рад, что жив, Иване. Говоришь, в Орде странствовал?

– Не своей волей, княже…

– Что ж… А от людей твоих, из Москвы, донесения исправно приходят, – князь внезапно закашлялся, покраснел. Подбежавший чашник подал ему серебряный кубок с водою и каким-то лекарством.

– Инда, служи мне и впредь, Иване, – отдышавшись, махнул рукою князь. – Пожди до завтра, уж сыщу для тебя службишку. Остановиться есть где?

– Да найду, княже, – Раничев улыбнулся. – На постоялых дворах, чай, местечко найдется.

– Ну и славно. Просьбишку свою оставь у дьяков, уж пусть полежит до завтрева, – Олег Иваныч расслабленно улыбнулся, седая борода его смешно дернулась. Князь, видимо, хотел сказать на прощанье Ивану еще пару слов, но снова раскашлялся, сотрясаясь всем стариковским телом – видно было, что вряд ли он долго протянет.

Поклонившись, Иван покинул горницу, выйдя в людскую, отдал дьякам захваченный с собой свиток, в коем подробно перечислялись обиды, чинимые раничевским оброчникам чернецами Ферапонтова монастыря. Длинный худющий мужичонка с вислыми усами и унылым видом – видимо, старший дьяк – с поклоном принял у посетителя свиток и почтительно улыбнулся:

– Ужо, завтра доложим князюшке.

– Вот-вот, – уходя, Раничев обернулся в дверях. – Доложите.

Спустившись с крыльца, он подошел к коновязи и легко вскочил в седло – лошадь под Иваном была все та же – каурая, смирная. Проезжая ворота, Раничев кивнул стражам и подогнал коня, едва не сшибив морщинистого человечка в черном кафтане и однорядке из доброго немецкого сукна. Резво отпрыгнув в сторону, мужичок заругался, загрозился клюкою… Потом вдруг присмотрелся и удивленно раскрыл рот. Злое, вытянутое книзу, лицо его вдруг сделалось еще более хищным, словно бы у почуявшего опасность хищника.

– Господи, никак, Ивашко?! – перекрестясь на ближайшую церковь, тихо молвил мужичок. – И ведь не сгинул же нигде, проклятый… Ну да ничего, поможем…

Подобрав полы кафтана, мужик резво потрусил к крыльцу. Стоявшие на страже воины почтительно расступились.

Не видя того, Раничев обогнул рынок, свернул в узкий закоулочек и, прибавив ходу, резво порысил к обители, расположенной не так далеко от торговой площади. По пути махнул рукою своим – Хевронию со людишками – приехавшим в город с оброком – Ивану сейчас нужны были не продукты, а деньги. Некогда сейчас было проверять, продали ли чего, даже не столько некогда, сколько рано. Ну, что они там наторговали за два часа? С гулькин нос, даже и смотреть не интересно.