Кракен - Чайна Мьевиль

Доска ударилась об пол. Госс свободной рукой изобразил язык болтающего человека.

— А ты разговорчивый малый, — сказал он. — Вы оба, ни слова!

Андерс ощущал запах волос Госса, видел вены под кожей его лица. Госс еще ближе придвинулся к нему лицом. Дыхание Госса вообще ничем не пахло, напоминая дуновение от бумажного веера. Но вот последовал выдох, сопровождаемый дымом. Андерс начал всхлипывать.

— Читал я эти книжонки, — сказал Госс, наклоняя голову в сторону полок с оригами. — Я читал их Сабби. Он был очарован. О. Мать твою. Чарован. Никакой тебе «Очень голодной гусеницы». «О, теперь расскажи мне, как сделать карпа! А теперь, как сделать лошадку!» Теперь я и сам могу. Давай-ка покажу.

— Я ничего никому не говорил. Я не знаю, кто вы…

— Сделаем яблоньку? Или черепашку? Складывать, складывать и складывать. — Он начал складывать; Андерс начал орать. — Я не так ловок, как ты! — со смехом сказал Госс.

Госс складывал его. Слышались звуки разрываемой влажной плоти и треск. Наконец Андерс замолк, но Госс все складывал и складывал.

— Не знаю, Сабби, — сказал он наконец, вытер ладони о куртку Андерса и прищурился, глядя на дело своих рук. — Мне нужно больше практики, Сабби, — признался он. — Это не так похоже на лотос, как мне бы хотелось.

Глава 21

Билли проснулся, словно выплыл из-под воды. Он задыхался. Он обхватил трясущимися руками голову. Вот что ему привиделось в том глубоком сне.

Он был точкой осознания, одушевленным пятнышком, чувствительным подводным узелком, и проплывал над океанским дном, которое виделось ему монохромным, совершенно неосвещенным, как и полагается; внезапно в этом дне возникла расселина, Марианская впадина воды, подобно сгущенной тени. Его маленькая безличная личность дрейфовала. И через невообразимо долгий промежуток времени он снова увидел под собою нечто, поднимавшееся ему навстречу. Сплющенную тьму, всплывавшую из тьмы. Неописуемую огромность. Билли, действовавший во сне, знал, чем это окажется, и боялся его рук, его многочисленных конечностей и необъятного тела. Но когда эта масса вошла в воду, освещенную хоть и слабо, но достаточно, чтобы различить ее контуры, то Билли сразу же узнал знакомые черты: это был он сам. Лицо Билли Харроу, обитателя Атлантиды, открытые глаза в течение всего пути наверх смотрят в небо. Он, огромный, давно был безжизненным. Замаринованным. Кожа в струпьях, глазницы размером с церковь опорожнены консервацией, огромные липкие губы оттянуты с зубов, слишком громадных, немыслимых. Законсервированный Билли-труп, выброшенный из глубины каким-то катаклизмом.

Билли дрожал, лежа на постели. Он понятия не имел, начинается снаружи день или здесь действует иной распорядок, ведь под землей нет обычного времени. Ему вдруг очень сильно захотелось рассказать Мардж, что Леон мертв. Он до сих пор не подумал о ней, и ему стало стыдно. При мысли о Леоне он плотно зажмурился, затаил дыхание, стал прикидывать, что за тайной вещи он коснулся, когда Госс набросился на него, когда стекло растрескалось и нерешительно замерло.

На подносе у кровати стоял стакан с темным питьем. Чернильный поссет. Больше никто не будет тайно опаивать его — выбор был за ним. Вот оно, предложение, надежда, хотя сны он видел без помощи чернил. Билли стал пророком-заложником, авгуром-заключенным. Фигурой в многовариантной апокалипсической игре.

Всегда предполагалось, что надо выбрасывать какие-то числа. Предсказание будущего было ставками на количества, состязательным угадыванием различных вероятных исходов. Эта вариативность, расхождение во мнениях, было необходимо для расчетов. Триангуляция возможностей. Никто не знал, что делать теперь, когда все предсказатели соглашались между собой. Билли ухватился за раму кровати, уставился на стакан с опьяняющими чернилами.

Раздался стук в дверь, и вошел Дейн. Он прислонился к стене. На Дейне была куртка, в руках — сумка. Долгое время никто из них не говорил — оба просто смотрели друг на друга.

— Я вам не пророк, Дейн, — начал Билли. — Спасибо, что спас мне жизнь. Я так и не сказал тебе этого. Прости. Но это… Ты должен позволить мне уйти. — Он все еще подыскивал слова: да, но. — Ты можешь помочь мне.

Дейн закрыл глаза.

— Я родился в лоне этой церкви, — сказал он. — Мои родители через нее познакомились. Но настоящую церковную жизнь вел дед, отец моего отца. Именно он меня обучал, знакомил с катехизисом. Только я вот что хочу сказать — это же чушь, верно? Речь не о попугайском повторении. А о понимании. Он говорил со мной обо всем этом.

Открыв глаза, Дейн стал вынимать из сумки свое снаряжение, проверять его, убирать обратно. Высунулось какое-то острие из дула, похожего на пистолетное.

— Большинство моих друзей… Ну да ты знаешь, что это такое — церковь и дети. Дети к ней не тянутся, верно? Но вот я… У меня было призвание. Ты слышал, что сказал тевтекс. — Дейн обследовал свой набор инструментов. — Мы можем тебя защитить. За тобой охотится Госс и чертов Сабби. Все хотят знать, что у тебя в голове, Билли. Знаю, знаю, не говори, ничего у тебя в голове нет. Ничегошеньки.

— Что ты делаешь?

— Свою работу. Я уже делал такое ради церкви. Не спрашивай меня обо всем, что я делал ради церкви, я все равно не скажу. У каждой религии есть свои…

Наступила пауза; в ожидание погрузились, казалось, даже пустые коридоры.

— Крестоносцы, — подсказал Билли.

Дейн пожал плечами.

— Я хотел сказать — люди для необычных поручений. Парни, готовые на что угодно. — (Ассасины, госпитальеры; Фрэнсис Килли[24]. Мокрушники на службе у веры.) — У всех, Билли, есть апокалипсические бригады, на случай, если все пойдет прахом. Они ждут, как короли под холмами. Не могут работать под прикрытием. — Он рассмеялся. — Не могут устроиться в Дарвиновский центр.

Дейн задрал рубашку. Кожа его была усеяна грубыми шрамами. Он указывал на них по очереди и называл, словно маленьких домашних зверьков.

— Это вот Часовщики, — сказал он. — Секта Спасителя. Мученики Марии. А это… — Длинная извилистая дорожка. — Это не от священной битвы, просто отметина от рукопашной с одним вором. Он нас обкрадывал.

Приблизились чьи-то шаги, но затем удалились. Дейн посмотрел на потолок.

— Знаешь, в чем вопрос? — сказал он. — Кому именно ты верен. Богу? Церкви? Папе? А что, если они не согласны между собой? — Он продолжал смотреть вверх. — Чего хочешь ты и чего хочу я — это не одно и то же. Ты хочешь быть в безопасности и… на свободе. Чего же еще? Здесь безопаснее, чем снаружи. Еще ты хочешь отомстить, да? Чего хочу я — это мой бог. И здесь наши желания могут совпасть.