Лжегерои русского флота - Владимир Шигин

В 12 часов 5 минут «Потёмкин» снова снимается с якоря. В 12 часов 20 минут «Потёмкин» сближается и поднимает сигнал с требованием прибыть к ним для переговоров командующему флотом. Затем сигнальщики передали на «Ростислав» приказание застопорить на эскадре машины, а после ответного приказания «Потёмкину» стать на якорь такой же сигнал с позывными эскадры поднимается и на «Потёмкине». Заметим, что полученные радиограммы на «Потёмкине» до команды не доводились и решения по ним принимались исключительно троицей вожаков — «товарищем Кириллом», Фельдманом и Матюшенко. Затем «Потёмкин» начинает поворачивать свой форштевень прямо на «Ростислав». Это всё те же «товарищ Кирилл», Фельдман и Матюшенко решили поиграть чужими жизнями. На «Ростиславе» проявляют завидную выдержку. Флагман Кригера остаётся на прежнем курсе и с него по-прежнему требуют от мятежников встать на якорь. С «Ростиславом» «Потёмкин» прошёл так близко, что на нём слышали, как с мятежного броненосца кричали: «Снимай погонников!»

Некий свидетель из матросов пишет: «А „Потёмкин“ гордо, смело, величественно идёт между нами, не спуская пушек с намеченной цели. Вот он стал направлять свою большую 12-дюймовую пушку на мостик, где куча офицеров, онемев от ужаса, стоит не шелохнувшись; увидав же, что на них целятся, они, как стадо скотов, шарахнулись, кто куда попало…» Данное свидетельство — полный бред. На встречных курсах и на приличной дистанции совершенно невозможно определить, куда именно целит то или иное орудие. Кроме этого офицеры просто не могли стоять как стадо на крыле мостика. Во-первых, все они были расписаны по своим боевым постам, где и находились. Во-вторых, во время «немого боя» командиры кораблей правительственной эскадры находились, как и было положено по корабельному уставу, не в ходовых, а в броневых рубках. Ну, а кроме этого, вряд ли моряки-профессионалы вообще могли онеметь от ужаса при виде «Потёмкина», который, как они прекрасно знали, и стрелять-то толком не мог.

В это время в боевой рубке «Потёмкина» начинается паника. Официально считается, что якобы дотоле безучастный ко всему прапорщик Алексеев «бросается к машинному телеграфу и „Потёмкин“, уклоняясь от „Ростислава“, входит в интервал между ним и броненосцем „Три Святителя“». Однако такое утверждение вряд ли соответствует истине. Во-первых, с помощью машинного телеграфа можно лишь изменить скорость хода корабля, причём на таком большом корабле, как «Потёмкин», это происходит далеко не сразу, так как сила инерции весьма велика. Курс же корабля изменяется поворотом штурвала, к которому, надо понимать, Алексеев почему-то не бросился, а ведь это был самый эффективный способ уберечь броненосец от столкновения. На руле, кстати, стоял поручик-инженер Костенко. Это тоже весьма странно, значит, мятежники не доверяли штатным рулевым матросам? Кроме этого в боевой рубке находились все вожди мятежа, и что же им помешало оттолкнуть Алексеева от телеграфа и снова перевести его ручки в положение «самого полного хода», ведь это дело нескольких секунд! На самом деле в это время в боевой рубке «Потёмкина» происходит нечто совсем иное. Скорее всего там произошёл серьёзный конфликт, возможно и с дракой. Между сторонниками тарана (Матюшенко и его друзья-одесситы) и его противниками во главе с прапорщиком Алексеевым. Вряд ли Алексеев решился бы на такой поступок, после угроз о расправе Матюшенко, будучи в одиночестве. По всей видимости, прапорщика поддержали бывшие в рубке матросы. При этом сторонники Алексеева оказались в большинстве. С военной точки зрения таранить «Ростислав» было полным безумием. Во-первых, флагман Кригера был на ходу, с него прекрасно видели манёвр «Потёмкина» (который, кстати, не отличался большой скоростью хода) и вполне успели бы от него отвернуть. Если всё же таран бы произошёл, то он имел бы для мятежников самые катастрофические последствия. Во-первых, на «Ростиславе» при таране погибло бы немало матросов, после чего ни о каком сочувствии к мятежникам со стороны экипажей эскадры речи бы уже не шло. Во-вторых, выведя из строя «Ростислав», «Потёмкин» бы серьёзно повредил свою носовую часть, неизвестно, как быстро удалось бы ему вытащить из борта «Ростислава» и свой таран. А ведь даже небольшое повреждение было для «Потёмкина» гибельным, ведь у мятежников не было ни средств, ни специалистов, чтобы исправить даже небольшие повреждения. К тому же после тарана потерявший ход «Потёмкин» стал бы прекрасной мишенью, в которую промахнуться было бы просто невозможно… Поэтому решение на таран могли дать только люди, совершенно не понимающие его последствий и абсолютно не дорожившие жизнями других. А потому в авторстве Матюшенко, «товарища Кирилла» и Фельдмана в этой чудовищной авантюре у меня нет никаких сомнений.

Тем временем «Три Святителя», уклоняясь от шарахающегося из стороны в сторону «Потёмкина», вышел из общего строя. «Потёмкин» направился в интервал между кораблями эскадры, прорезая её строй. Орудия двух флагманских броненосцев направлены на «Потёмкин». Но никто не хотел стрелять первым. Все ещё надеялись на мирный исход. Обычно этот манёвр мятежного броненосца превозносится нашими историками, как образец революционного героизма и отваги. На самом деле он стал всего лишь результатом драки в боевой рубке «Потёмкина», и рулевым пришлось направить корабль в первое свободное пространство между правительственными кораблями. «Потёмкину» из-за провокации Матюшенко просто некуда было деваться.

Из книги Р.М. Мельникова «Броненосец „Потёмкин“»: «И вдруг справа, из-за освободившего путь броненосца „Три Святителя“, раздаются приветственные крики матросов, столпившихся на палубах трёх других броненосцев. Люди облепили надстройки, мостики, размахивают фуражками, и вот уже неудержимая волна матросской солидарности захлёстывает палубы этих кораблей. Неописуемый восторг охватывает потёмкинцев, почувствовавших, наконец, долгожданную поддержку родной флотской семьи. Забыв о направленных на них орудиях, матросы срываются с мест, заполняют коридоры, вырываются на верхнюю палубу, и несмолкаемое „ура!“ оглашает море, перекликается с ответными возгласами на удаляющихся броненосцах. Прапорщику Коваленко с трудом удаётся восстановить порядок и убедить матросов вернуться к своим боевым постам. Крепнет надежда на революционное выступление на эскадре».

Насколько реальна эта сцена? Разумеется, что на эскадре имелось немало матросов, сочувствующих потёмкинцам, но всё же истинная причина взаимной радости, думается, кроется в ином. И на «Потёмкине», и на кораблях эскадры матросы очень боялись настоящего морского боя. Всем было совершенно ясно, что на предельно короткой «кинжальной» дистанции, когда промахи практически исключены, пять броненосцев утопили бы один в течение десятка минут. А кроме того, и рассказы об ужасной участи команд перевернувшихся броненосцев в Цусиме были ещё очень свежи. Когда же всем стало ясно, что реального боя не будет, это и вызвало такой взрыв радости как у личного состава правительственных кораблей, так и у мятежников. Умирать из них не хотел никто. Достаточно странно и утверждение Р.М. Мельникова, что командованию «Потёмкина» с трудом удаётся восстановить порядок на корабле. Зачем его восстанавливать, ведь братание с командами верных царю кораблей — и есть главная цель потёмкинцев! Если все матросы правительственных кораблей будут размахивать бескозырками и кричать «ура», то они выйдут из подчинения своих офицеров, и их легко будет призвать к захвату своих кораблей. Почему же «потёмкинцев» силой загоняют на боевые посты? Да потому, что зачинщики мятежа не без оснований боятся, что столь радостное братание может привести к обратному эффекту, и команда «Потёмкина» в эйфории решит прекратить мятеж и присоединится к эскадре.