Моё большое маленькое Я - Фабио Воло

Итак, одну книгу я уже написал, на днях должен закончить вторую и продолжаю писать статьи и брать интервью в качестве фрилансера.

Я спокоен. Живу своей жизнью. Бывает, что в течение нескольких дней я вообще ничего не делаю. Иногда, когда я видел, что денег у меня достаточно, я переставал работать. Я отказывался горбатиться ради того, чтобы купить себе то, что мне не нужно. Я правильно рассчитывал свои расходы и был совершенно свободен в организации своей жизни. Я стал художником своего времени.

Раньше предлогом не являться на работу мне служила какая-нибудь неприятность: прием у врача, сдача анализов, похороны, заявление о краже в полицию, дорожное происшествие. Я мог отпроситься с работы и отсутствовать там несколько часов только в том случае, если у меня действительно случалось что-то плохое. Я не мог прогулять работу из-за того, что был необыкновенно счастлив и хотел просто побродить по городу или отдохнуть на природе, или потому, что мне хотелось переспать с девушкой. Оставалось надеяться минимум на высокую температуру. Ради похорон я мог отпроситься, ради дня рождения — никогда.

Все эти мои рассуждения привели к тому, что у людей обо мне создалось совершенно иное представление: многие считали, что я просто не хочу работать, что я лентяй, который не желает гнуть спину, что я бездельник.

Это все правда, но если завтра, проснувшись, я почувствую себя не в духе или у меня будет плохое настроение, если я пойму, что меня ждет скверный день, то, клянусь, я на весь день уйду на работу.

Но завтра я проснусь отцом… Ну что же, мне кажется, что это отличный повод не идти на работу.

21 Нам в это даже трудно поверить

Когда я жил на острове Боавишта в Кабо-Верде, мне по утрам удавалось выкроить немного времени и сходить за покупками. Я покупал фрукты, овощи, рыбу, рис и готовил себе обед. Я научился готовить. Я экспериментировал с новыми блюдами. Мне нравилось искать новые вкусовые ощущения, выдумывать новые рецепты. После приезда на остров я выделил в своем распорядке дня время для приготовления еды. Я резал перцы, цукини, лук, чеснок, петрушку и базилик. Жарил рыбу, заправлял салат. До чего все-таки приятно готовить, впитывать краски и ароматы продуктов. Пока я колдовал у плиты, на кухне звучала тихая музыка, время от времени я делал небольшой глоток холодного пива или красного вина. Однажды вечером у меня на разделочной доске лежали нарезанные овощи, рядом с доской стоял стакан вина, а за ней поднимался пар над дуршлагом со спагетти. Я все это сфотографировал.

Я также люблю и поесть.

На Боавишта я открыл для себя еще одно удовольствие, которым оказалась стирка белья под душем. Я совмещал приятное с полезным. Прежде чем развесить белье, я сильно встряхивал его и приходил в восторг, когда мое тело осыпали мелкие брызги воды. Еще я научился различать ветры. Знание это довольно бесполезное, но мне все равно было приятно знать, какой ветер сушил мое белье.

Должен признаться, что, стоя под струей воды в душе, я еще люблю заниматься кучей других дел. Например, чистить зубы, бриться или мочиться. Правда, сейчас мне неудобно стирать белье, потому что душевая кабинка в моем доме довольно тесная, но зато вполне хватает места, чтобы почистить зубы и помочиться. Разумеется, я не делаю это одновременно.

Когда мне приходилось принимать душ в чужой квартире, предположим в доме девушки, из чьей постели я только что выбрался, я мочился, если мне этого хотелось, но всегда боялся, что девушка неожиданно войдет в ванную, чтобы принять душ вместе со мной, и увидит желтоватую лужицу у моих ног. Но вот что меня страшно раздражает, так это стоять под душем в чужой душевой комнате, в которой вместо кабинки висит занавеска из пластика, противно липнущая к телу. Когда я намыливаюсь, она прилипает к локтям, спине, ногам. Меня это ужасно бесит. Я, как правило, предпочитаю не задергивать занавеску, и после душа насухо вытираю пол.

Тем не менее мне приятно сознавать, что я снова нахожусь там, где в течение долгого времени не ступала моя нога. Из-за того что я постоянно ходил босиком, мне пришлось стричь ногти на ногах ножницами, тогда как обычно я укорачивал их ногтями больших пальцев рук перед тем, как лечь в постель. Когда ты снимаешь ботинки и носки, то ступни бывают немного влажными от пота, а ногти мягкими, и их можно легко подровнять достаточно твердым ногтем большого пальца руки, если немедленно приступить к этой операции. Если же, как на Кабо-Верде, не носить ботинок, то ноги все время остаются сухими, ногти становятся твердыми, и при попытке укоротить их ногтем большого пальца руки победа всегда остается за ногтем большого пальца ноги. Кстати, если ходить без ботинок, то не только ногти, но и кожа на ступнях становится грубой и жесткой. Уже через месяц я голой ногой мог растоптать недокуренную сигарету.

Я люблю лето. Утром одеваешься за один миг: майка, шорты, сланцы. Но, признаюсь, мне нравится и зима. Я не большой любитель холодной погоды, но, возвращаясь вечером домой после работы слегка продрогшим под дождем, я начинаю с большим уважением относиться к удобствам своего дома. Я закрываю дверь, снимаю куртку. Зажигаю свет, включаю стерео, наливаю в ванну горячую воду, тщательно моюсь, надеваю удобную одежду, готовлю себе горячий ужин. Мне это нравится. Еще я с удовольствием ем то, чем обычно питаются пожилые люди: овощной суп, полбу, перловку. Обожаю супы. Только я порой добавляю в них столько сыра, что он оседает на дно тарелки и прилипает к ложке. Мне приходится отрывать его от ложки зубами, а если я забуду сразу вымыть посуду, то должен вызывать строителей с отбойными молотками.

Суп я люблю, мне даже нравится минестроне, который дают в больнице. Я знаю, что больничная еда у всех вызывает отвращение, но я просто в восторге от супа и пюре, которыми там кормят больных.

Я нахожу превосходным даже чай с толстым ломтиком лимона, который они приносят на полдник. Интересно, а в этой клинике дают такой чай? К тому же в больнице едят в шесть часов, а зимой это чудо как хорошо.

А еще в больнице можно выпить лучший в мире кофе, тот, что санитары варят для себя и каким не имеют права угощать пациентов. Но однажды меня на неделю положили в больницу, после того как я попал в аварию на мопеде. Я сумел расположить к себе некоторых санитаров и по ночам имел честь отведать их кофе, когда они священнодействовали у своей кофеварки. У меня об этом остались прекрасные воспоминания.

В первые месяцы после возвращения в Италию я почти не выходил из дому. Я хотел закончить книгу, эта работа поглощала меня целиком. Я не только работал над книгой, попутно я заносил на бумагу отдельные фразы, мысли, стихи и даже рисунки. Иногда я начинал рисовать, не зная точно, что хочу изобразить. Чтобы разобраться в этом, мне надо было подумать и понять, куда меня вел появляющийся набросок. То же самое случалось у меня и с литературным текстом. Я принимался придумывать эпизод, как вдруг мои персонажи начинали жить своей собственной жизнью, и теперь уже они водили моей рукой, так что мне самому становилось любопытно, чем закончится их история.

Кроме того, я много читал, смотрел фильмы, слушал музыку, молча сидел в тишине. Я находился в обществе моих новых «друзей-фантомов». Мне нравилось так их называть. Часто какой-нибудь писатель, режиссер, поэт, музыкант был мне ближе и понятнее, чем реальный человек, которого я знал уже много лет. Отдельные фразы из книги, фильма или песни я воспринимал как эхо собственного внутреннего голоса. Я жил изолированно, но не одиноко. Я жил в окружении людей, которые говорили со мной своими книгами и своими произведениями.

На Боавишта я читал книги, принадлежавшие Федерико. Они мне очень понравились. Одну из них мне подарила Софи. Она с легкостью делилась со мной своими книгами, но я предпочитал ставить их на место, мне казалось, что так будет правильней. С собой я взял только «Волшебную гору» Томаса Манна. Она лежит у меня на ночном столике.

В последние дни моей жизни на Боавишта меня безумно потянуло домой. Временами у меня возникает желание оказаться перед дверью своего дома, такое со мной случалось и раньше, чаще всего зимой. Бывало, ближе к вечеру, когда уже стемнело, я еду на машине или в поезде, в домах за окном уже горит свет, и меня сильно тянет к себе домой, ни о чем другом я больше не думаю.

После моего возвращения Франческа была, по сути, единственным живым существом — не считая моих родных, — с которым я изредка виделся. Я как бы ушел в подполье. Я чувствовал себя дикобразом из притчи Шопенгауэра, тем самым, у которого достаточно своего внутреннего тепла и он сам решает, на каком расстоянии ему следует держаться от остальных дикобразов.

После стольких лет я наконец-то больше обращал внимания на собственную самооценку, чем на мнение других людей.

Я часто гулял по городу или катался на велосипеде. Люди, попадавшиеся мне по дороге, говорили практически одно и то же. Они сразу же примеряли ко мне свою таблицу мер и весов. «Ты, кажется, располнел — или я ошибаюсь?» — говорил один встречный. Другой, наоборот, говорил: «Ты вроде как похудел…» И все в один и тот же день. Сообщив мне, похудел я или растолстел, они спрашивали, где я работаю, а в конце интересовались, есть ли у меня невеста. Мой ответ был всегда одинаковым: «Нет, меня невесты не интересуют». На что каждый неминуемо замечал: «Видно, ты еще не нашел свою женщину». Так же часто звучало и прямо противоположное заявление: «Ты слишком любишь самого себя».