Бог Боли - Рина Кент
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вне секса, ты имеешь в виду.
— Вне секса, соплячка.
— А что если это станет слишком, и я действительно не смогу больше это выносить? Что мне тогда делать?
— Выбери слово и скажи его. Я остановлюсь.
— Ооо, как стоп слово?
Больше похоже на отдых от моей темноты. Но я киваю.
— Да, стоп слово. Какое ты хочешь, чтобы оно было?
— Пурпурный, — говорит она, не задумываясь. — Мне он не нравится как цвет. Он менее превосходен, чем фиолетовый.
— Почему я не удивлен?
— Потому что ты начинаешь узнавать меня. Поздравляю тебя с тем, что ты стал VIP-персоной.
Я дразняще щелкаю ее по лбу, не настолько сильно, чтобы причинить боль.
Она шлепает ладонью по пострадавшей коже.
— За что это?
— За твой умный маленький ротик.
— Я приму это как комплимент — о нет! — она смотрит на небо, которое разверзается и льет дождь. — Мои волосы. Давай, Англия. Черт возьми.
Она бежит к двери, ведущей вниз, прикрывая голову руками.
Найдя убежище в дверном проеме, она оглядывается и видит, что я стою там, где она меня оставила.
Я смотрю на небо, позволяя дождю промочить меня за несколько секунд. Я закрываю глаза и позволяю ему омыть меня.
Я всегда любил дождь.
Дождь шел, когда я очнулся в больнице в тот день, и в тот день, когда я впервые встретил маму и папу. В каком-то смысле дождь смывает все.
Включая кровавое прошлое.
Он дал мне новое начало, пусть даже временно.
— Крейтон, что ты делаешь?
— Чувствую дождь.
— Но ты же весь мокрый!
Мои губы кривятся в ухмылке.
— Это замечание должно относиться ко мне или к тебе? Насколько я помню, твоя киска была вся мокрая после того, как я ее наказал.
— Ты... чертов садист-извращенец.
— И это десять. — Я открываю глаза, наклоняю голову в ее сторону и протягиваю руку. — Иди сюда.
— Если ты думаешь, что я выйду посреди этого дождя, то ты сумасшедший.
— Разве сумасшествие не нормально в этом безумном мире?
— Не-а. Я потратила два часа на прическу, чтобы выглядеть так великолепно.
— Если ты будешь прятаться от дождя, ты все пропустишь.
— Я лучше пропущу, чем испорчу волосы и одежду. Даже вся еда уничтожена.
Я поднимаю плечо и снова закрываю глаза.
Анника, вероятно, идет вниз, чтобы высушить волосы. Я не удивлюсь, если у нее где-то валяется сменная одежда. Она всегда готова к таким ситуациям.
Всегда стремится выглядеть наилучшим образом, как будто меньшее — прямое оскорбление ее личности.
Медленная классическая музыка наполняет воздух, прежде чем маленькая рука скользит в мою, и аромат мягкой фиалки наполняет мои ноздри.
— Если я собираюсь испортить прическу, тебе лучше потанцевать со мной.
Я открываю глаза и смотрю на ее маленькое лицо, которое насквозь промокло. Капельки воды скользят по ее щекам и шее. Ее белый топ стал прозрачным, прилегая к лифчику без бретелек и открывая намек на ее круглые, пышные сиськи.
Я делаю мысленную пометку отдать ей свою толстовку, прежде чем мы спустимся вниз, чтобы никто не увидел ее в таком виде.
— Я не танцую, — говорю я ей.
— Не волнуйся. Я научу тебя. — Она кладет руку мне на плечо, а мою кладет себе на талию, затем начинает медленно двигаться в ритм музыке.
Она чувствуется такой маленькой и правильной в моих объятиях.
Потребность пировать на ней, пожирать ее, съесть ее к чертовой матери пульсирует во мне, как порыв.
И дальше.
И дальше.
И, блядь, дальше.
Она, должно быть, видит животную потребность на моем лице, потому что ее губы раздвигаются. Воздух сжимается, сжимаясь от невыносимого напряжения, которое растет с тех пор, как я отшлепал ее, и она кончила от этого.
Она не только не возражала против боли, но и возбудилась от нее.
Интересно, как далеко я могу завести ее, прежде чем в конце концов найду предел ее возможностей.
Интересно, остановлюсь ли я на таких пределах?
— Теперь ты кружишь меня, — шепчет она, ее голос звучит слишком громко в тишине. Затем она использует мою руку, чтобы кружить свое тело с изяществом перышка.
Я пойман в ловушку ее элегантности и тем, как правильно она чувствует себя в моих руках, как мне хочется прижать ее к себе, поэтому я тяну ее назад, и она разбивается о мою грудь.
В тот момент, когда она задыхается, я опускаю голову и захватываю ее губы своими. Анника прижимается ко мне, ее рот слегка приоткрыт, вероятно, от шока, и я использую эту возможность, чтобы просунуть свой язык внутрь.
Я пирую на ней, как будто изголодался по ее вкусу.
Поцелуй.
Мои губы прижимаются к ее губам, мой язык захватывает ее, облизывая, посасывая, покусывая, покусывая и покусывая.
Она хнычет, ее руки замирают на моих плечах, и это может быть равносильно приглашению съесть ее заживо.
Я целую ее так, как никогда не целовал раньше, потому что я никогда никого не целовал раньше, никогда не считал этот акт ценным — до тех пор, пока этот разрушительный шар не ворвался в мою жизнь.
Мои губы пируют на ее губах с энергией ненасытного зверя, пока она не задыхается, пока ее тело не прижимается к моему. Пока я не смогу определить, где начинается она и заканчиваюсь я.
Дождь бьет по нам, как свидетель этого момента.
В тот момент я решаю, что Анника Волкова не сможет убежать от меня.
Даже если она захочет.
Глава 15
Анника
Tолько две недели прошло с того дня, когда моя жизнь перевернулась с ног на голову.
С того дня, когда я танцевала с Крейтоном под дождем, а потом он поцеловал меня.
Или, скорее, проглотил меня целиком и пировал остатками, пока я не потеряла сознание.
Я никогда не думала что поцелуй может быть опытом жизни или смерти, но Крейтон, очевидно, сделал своей миссией отмену всех и каждого из моих убеждений.
До него я думала, что слишком чувствительна к боли, но с каждым наказанием, с каждым шлепком его руки я начинаю думать, что, возможно, мне нравится эта развращенность. Может быть, моя чувствительность — это
