Вне закона - Иосиф Герасимов

А во второй части бумаги указывалось, что гр. Сольцев является серьезным научным работником, никогда к суду не привлекался, характеризуется по месту работы с абсолютно положительной стороны, такую же характеристику дали ему соседи по жилью и институт, который он закончил. Исходя из всего этого, ему предъявлено обвинение по статье сто четырнадцатой УК РСФСР, часть первая, что означает неосторожное тяжкое телесное повреждение.

«Вот это да!» — ахнула Нина. Получалось, во всей этой истории виновата она сама, что вовсе и не кидался на нее этот узколицый зверюга, вовсе не он сильным ударом вышиб ее из машины, и она едва увернулась, чтобы не быть раздавленной. «Да он ведь убить меня хотел, сволочь!» Кто составлял эту бумагу? Ах, да, этот самый следователь с потертыми обшлагами пиджака, с вялыми губами и безразличным лицом. Он и приходил-то к ней в больницу раза два, давал подписывать бумаги… Ведь однажды Нина уж задумалась, что Наталья Карловна вполне могла сломать такого простофилю. Да не простофиля он! Обычная суконная рожа, которая, конечно же, может клюнуть на деньги.

Но Нина тут же заставила себя успокоиться, ведь все же следователь не отрицает вину Сольцева, он обвиняет его в нанесении тяжких телесных повреждений… Ну и что? Разве в этом он должен обвинять? А врачи? Как могли они утверждать, столько раз осматривая ее, что на ней не было следов насилия? А синяки от удара кулаком, а исцарапанное лицо?.. Вежливые, серьезные врачи. Они могли ошибаться, но так… Ведь они специалисты. К черту их! Никому нельзя верить! Судья читала бумагу торопливо, проборматывая слова. Почему? Нине, в конце концов, плевать на Сольцева. Пусть он живет как хочет, пусть хоть выйдет с автоматом на дорогу и перестреляет первых попавшихся, если ему это так нужно. Но ведь сейчас вовсе не в нем дело, а в откровенной лжи. «Глобальной лжи», как сказал Слюсаренко. Что же, она должна примириться с нею?

— Вы закончили? — спросила девушка в красном, взяла бумагу и вышла.

«Надо было нанять адвоката», — подумала Нина. Но она шла на суд, где должны были по справедливости разобраться во всем и осудить виновного. А сейчас?.. Она сама, выходит, виновата перед собой? Экая мерзость! Какой чудовищный подлог!

Опять прозвучало: «Встать, суд идет», и Нина увидела, что зал уж заполнен, Сольцев сидит на своем месте с тем же уверенным, неколебимым видом, и женщина-судья спросила уныло:

— Гражданка Самарина, ознакомились?

— Да, — сказала Нина и взорвалась: — Все, что там написано, — неправда, все подтасовано!

Судья тут же твердо произнесла:

— Сядьте. Я не дала вам слова…

— А я от вас его и не прошу! Если все пойдет так дальше, я покину зал. Судите вашего обвиняемого без меня.

— Сядьте и успокойтесь, — уже мягче сказала судья. — Ваши интересы защищает государственный обвинитель. А он еще не сказал своего слова. Следственное обвинение — это не приговор. Мы ищем истину и должны ее найти.

— Ищите, — согласилась Нина и села.

Она словно оглохла на какое-то время, однако услышала, как адвокат попросил зачитать акты экспертизы. Их стал читать низенький человечек, который несколько раз приходил к ней в палату, осматривал. Читал он нудно и длинно, в бумаге говорилось, что им были исследованы медицинские документы, исследованы нанесенные телесные повреждения. Он произносил много непонятных слов, однако вывод Нине был ясен: ей нанесены тяжкие телесные повреждения, но невольно.

— И вам не стыдно, доктор?! — выкрикнула Нина.

Низенький человек даже не посмотрел в ее сторону, а судья постучала карандашом. Виктор снова взял Нину за руку, и с этого момента ей все стало безразличным, почудилось, что, кроме Виктора, в этой комнате все ненавидят ее, ведь именно она оказалась повинной в том, что сюда собрались люди, бросив важные дела, чтоб разобраться в истории, в которой и разбираться не надо, ведь Сольцев, выходит, ни в чем и не виноват.

Ей пытались задавать вопросы адвокат, а потом прокурор, но Нина зло ответила: она не скажет более ни слова. Судья, как учительница непокорной ученице, что-то сказала ей назидательное, покачав при этом головой. А потом выступал прокурор. Он читал, все время спотыкаясь на словах, приглаживал свои желтенькие волосы, щетинистые усы двигались под его носом. Он повторял примерно все то же, что было написано в следственном обвинении, но при этом напускал на себя строгий вид и уж совсем грозно произнес, что, «учитывая все вышеизложенные обстоятельства, согласно статье сто четырнадцатой Уголовного кодекса РСФСР, части первой», он требует привлечения обвиняемого к наказанию лишением свободы на срок в два года в колонии общего режима.

— Безобразие! — выкрикнул кто-то из зала.

А потом поднялся адвокат. Речь его была гладкой, легкой, слова будто порхали. Скверно, говорил он, когда молодой человек увлечен только делом, только им, хотя у нас считается такое увлечение чуть ли не подвигом, но в то же время, как характеризуют его коллеги, деятельность Сольцева всегда была бескорыстна, нацелена на самое прогрессивное в науке… Нина ничего этого не могла слышать, она только смотрела, как по-прежнему высокомерно неподвижен Сольцев, и более не пугалась его открытых немигающих глаз. Адвокат говорил длинно, витиевато, и по нему выходило, что все документы подтверждают полную невиновность Сольцева. Ведь потерпевшая сама выпрыгнула из машины, но он знает, что суды не любят выносить оправдательных приговоров, в последнее время это уж стало притчей во языцех, и потому он просит суд проявить максимальную объективность, тогда она неизбежно приведет его к оправдательному приговору, что, безусловно, сделает честь суду.

Судья объявила перерыв, сообщив, что суд удаляется на совещание для вынесения приговора.

— Выйдем отсюда, — сказала Нина Виктору, чувствуя удушье. Хотелось скорее вдохнуть свежего воздуха.

Дождь прошел, но у подъезда набежала большая лужа, и слабый ветер рябил ее, кусты сирени посвежели, листья их отливали сочной зеленью, а вдали, над домами, в небе виднелся просвет, с одного края которого возникло белое округлое облако, а с другого — лохматое серое, и этот синий просвет, озаренный солнечным лучом, притягивал к себе. Нина постояла подле ступенек, чувствуя отрешенность от всего земного, были только это небо, и дальняя синева, и влажная свежесть воздуха. Но стоило ей опустить взор на землю, как она увидела: к оранжевой «Волге» решительно прошла стройная женщина с хорошо уложенными черными волосами, в ее гибком теле было нечто змеиное, а за ней ступал улыбчиво адвокат в коричневом замшевом пиджаке, держа темную папку. Лицо его выражало высокомерное довольство.

И снова злость закипела в Нине.

— Гады! — сказала она. — Это они… они убили Слюсаренко… Это они ступают по душам человеческим. На все им плевать, все им дозволено!

— Зачем ты так! — тихо сказал Виктор, держа ее за руку и оглядываясь, потому что на них стали обращать внимание. — При чем тут Слюсаренко?

— А ты не понимаешь?! — воскликнула она. — Они же, эти сволочи, непотопляемые. Что бы вокруг ни происходило, за что бы ни бились люди, они всегда будут драться за себя. Только за себя! И побеждать. Да, да, побеждать, черт их побери! Они как ящерицы: оторви хвост — он тут же отрастет… Тебе же Семен Семенович все сказал. Я тогда не поняла, о чем он. А теперь понимаю. Они, только они выбивают у людей опоры — на все наплевать. — Она уж не могла остановиться, все подспудно копившееся в ней выплескивалось наружу, объединив еще не до конца созревшие мысли. — Вот кто палачи веры… Все эти Сольцевы, их мамаши, адвокаты, судьи, следователи. Все палачи веры! Потому что они — трусы. Ведь вера идет дальше рассудка. А когда закон — мятый пар, то и вера ни к чему. Неужто не понятно?

Ее начало трясти, и все больше людей собиралось вокруг нее, но Виктор ничего не мог поделать. Ее мысли, внезапно вырвавшиеся наружу, были близки ему, он принимал их и, принимая, готов был на все, чтобы защитить Нину. Никогда он еще не чувствовал себя таким близким к ней, они сливались в одном устремлении.

— Понятно, — сказал он, — мне все понятно… Но нам не надо озлобляться… И прощать не надо, но и озлобляться.

Она повернулась к нему, сказала:

— Виктор, поцелуй меня. Только как следует поцелуй. И не смотри ты ни на кого. Я люблю тебя.

Он обнял ее, прижал к себе, поцеловал и, когда оторвался от ее губ, увидел насмешливый взгляд ядовито-зеленых глаз черноволосой. В этот момент он мог ее ударить.

2

Ночь снова заплескалась дождем, но они лежали вместе, тесно прижавшись друг к другу. Нина спала на его плече, а он все не мог уснуть, он все думал о том, что произошло в суде. Он уж сумел понять — вовсе не главным там было, что судья с непроницаемым лицом прочла приговор, по которому срок наказания Владимиру Сольцеву определялся как один год лишения свободы условно, и его тут же освободили из-под стражи. И на глазах у всех произошло какое-то странное торжество: к Владимиру кинулись люди, первой, конечно, Наталья Карловна, потом какие-то бородатые парни, а тот спокойно пожимал всем руки, и они гурьбой направились к выходу. Нет, не это там было главным и даже не возникшая как бы из темного угла костлявая женщина со своим шепотом: